Морегрина: Бежать. Потерять. Погибнуть. Возродиться
Шрифт:
Вот так, сухо и по факту. Но это большой город и это тяжелый «люкс». Тяжёлый. Но Морегрина не надорвётся.
Оплата, как сказали мне, достойная. Да и потом, я же об этом и мечтала. Быть в самом красивом месте в самой красивой одежде в самом дорогом для меня городе.
Две феи-одевальщицы наконец-то отходят. В зеркале незнакомая девушка с огненно-рыжими волосами, забранными в высокий гладкий хвост, и с ободком, сплошь состоящим из переливающихся камней,
Красивая и завораживающая, как будто изнутри светят самые мощные софиты.
Стою в белоснежной воздушной блузе из плотного кружева с рукавами-буфами, под ней шёлковый топ с тонкими лямками, поверх неё серебристый сарафан-корсет.
На руках кружевные митенки. На шее мерцает нитка перламутрового жемчуга. На руке висит сумка-зависть. Сумка-мечта.
Я облизнула пересохшие от волнения губы.
Незнакомая и невероятная. Не могу оторвать взгляд от её больших серых глаз, которые сверкают, как те камни, которые украшают голову, а какое красивое лицо с высокими скулами!
Работа мечты!
А ведь я так любила бродить по магазинам и примерять всевозможные наряды. Но чтобы вот так, надеть всё лучшее сразу, причём в хорошем смысле этого выражения?
Мечты, а вы ведь сбываетесь.
Одевание в живого манекена длится не меньше, чем стояние живого манекена. Эти два с половиной часа кажутся мне вечностью.
Как новичку в этой работе, мне разрешают почаще, чем остальным, менять позы и простоять первый день всего-то два с половиной часа с небольшими перерывами.
И вот они – последние тридцать минут моего великого стояния.
Если бы кто-то сказал ещё месяц назад, что я устану от шелка, жемчуга, туфель и сумок – символизирующих самый высокий стиль, то этот кто-то услышал бы моё уничтожающее «вы в своём уме?».
Пробую изменить позу на сидячую. Две мои партнерши по витрине принимают это без энтузиазма (им-то пришлось встать во весь рост), но соглашаются.
Сидеть удобнее. Даже можно разглядывать асфальт и торопящиеся ноги счастливых жителей Матери Городов. Ноги, каблуки, ботинки, ноги. А вот чей-то мокрый хвост!
– А ты откуда здесь взялся, Пёсель?
Аккуратно, не двигая головой, смотрю по сторонам и еле слышно произношу ему через стекло, как будто он может услышать:
– Как ты меня нашёл, дворняга?
Дворняга виляет хвостом и пытается дотянуться до стекла своим мокрым грязным носом.
– Малыш, ну что ж, жди. Сегодня будет тебе пир. Посиди тихо, я скоро выйду.
И Пёсель, услышав меня, перестаёт прыгать, послушно прислоняется к мраморному фасаду и ждёт.
Глава 15.
Не открывая глаз, шарю тяжелой рукой в поисках орущего телефона. Он издаёт какие-то новые барабанные дроби и дикие вопли.
Странно, но у меня на будильнике стоит мягкая мелодия – соната Моцарта. Почему сегодня сонату Моцарта играют на барабанах?
Нарастающие звуки пробираются под кожу головы, тормошат и раздражают. Этот яростный бубен, иначе не назовёшь, напрочь срывает занавес сновидений и швыряет в лицо мысли, заготовленные на сегодня еще со вчерашнего утра.
Пальцы пытаются найти телефон, но никак не могут его обнаружить. Спустя мгновение понимаю, что музыка совсем незнакомая, а значит… Окончательно прихожу в себя и подпрыгиваю на кровати.
Нет, это не кровать! Обнаруживаю себя на неразложенном диване.
Осматриваюсь.
Просторный лофт. Внутри него высокие потолки с трубами, нарочито грубо обёрнутыми серебряной фольгой; огромные зеркала в искусственно-ржавом металле; незнакомая грубая мебель из состаренного массива; металлические чёрные колонны подпирают серый, изрытый бетонными трещинами потолок. Огромные обнажённые женщины с хищными ртами, блудливые фурии, смотрят на меня с матовых стен, подмигивают и язвительно шепчут:
«Дружочек, а ты открой шторы, ты уже всё проспал, сладкий дружочек!»
Посреди комнаты на пухлом массажном кресле, развалившись, спит Игорь. Телефон лежит на широком подлокотнике, дребезжит и мигает так же ехидно, как и многочисленные женщины на постерах.
Солнце играет на всех глянцевых поверхностях огромной модной холостяцкой берлоги.
– Солнце… Твою ж мать! – вскрикиваю, подскочив на ноги, и ору: – Игорь!
Переорав его будильник, подлетаю, смотрю время и нахожу подтверждение своему опасению.
– Э-э-э… Ты что творишь? – протягивает он сквозь сон, в ответ на мои вопли о том, что «всё летит к едрене фене».
В недрах дивана нахожу свой телефон: он разряжен в ноль и смотрит на меня безжизненным экраном.
– Сколько времени? Ты видел, сколько времени?! – я готов порвать в хлам этого развалившегося ловеласа.
Игорь резко садится, хватает свой орущий гаджет, смотрит на экран и выкатывает ошалевшие глаза:
– Восемь… Славян, мы что? Мы проспали?! Это провал! – Игорь смотрит на меня, словно я сейчас достану из помятых джинсов машину времени и телепортирую нас в офис: – Это провал, – повторяет он: – Что делать??? Встреча через час!
Хватаюсь за голову и тру виски до отрезвляющей боли.
– Ну что за человек! На кону такой проект, такие сложные клиенты! Я твердил тебе вчера: сворачиваемся! Нет же: «я ещё не всех девочек потискал», «я ещё не весь виски в баре вылакал»! – танком с бронезащитой прохожусь по своему компаньону и не сдерживаюсь в выражениях: – Натискался? Нажрался? Теперь всё может улететь к едрене фене. Нам доверили целый комплекс, я попросил просто завести будильник!
Припоминаю ему всё: и излишние возлияния, и излишнюю любвеобильность и словоохотливость. Все. Распахиваю шторы.