Мореходка
Шрифт:
Среди нас было несколько великовозрастных, уже женатых, курсантов, успевших поработать по полученным ранее специальностям. Они сразу же устраивались на полставки на работу в Училище и кормили свои семьи, потому что на 9 рублей семью не прокормишь. Было много ребят с первыми взрослыми спортивными разрядами по борьбе, гребле, лёгкой атлетике, многоборью. Были кандидаты в мастера спорта по боксу и радиоспорту (причём второй из них учился в нашей группе и был чемпионом России среди юношей в личном зачёте). Всем нашлось применение для того, чтобы продолжать славные традиции Ленинградского Мореходного Училища ММФ СССР. Каждая рота к очередному празднику подготавливала стенную газету. Мне, как окончившему первый класс детской художественной школы, пришлось вспомнить все приобретённые ранее навыки художественного творчества и взяться за краски и карандаши. Вместе с другими ребятами мы рисовали стенгазету к Новому году на трёх больших, склеенных между собой листах ватмана. Остальные роты делали то же самое. В Училище проводился традиционный конкурс стенных газет, и в случае победы в нём победителей ожидало поощрение от руководства Училища. Наша газета отличалась от школьной стенгазеты тем, что здесь мы были полными хозяевами и сами решали, что рисовать и о чём писать. Полнейшее курсантское народное творчество! Да и на это время, пока мы делали газету, нас освобождали от всех остальных работ. «Лучше держать в руках тяжёлый карандаш, чём лёгкий ломик!» – гласит народная мудрость! После двух недель наших усилий появилось огромное
XVI.
Моряки всегда отличались хорошей физической подготовкой, и в нашем Училище для этого были все условия. Весь второй курс курсанты были обязаны выходить на утреннюю зарядку. Если позволяли погодные условия, то зарядка проводилась на свежем воздухе. Разрешалось заниматься утренними пробежками. Для этого прекрасно подходил стадион Училища. Если же он был закрыт на просушку или его «директор» Николай Николаевич Боговец (Кал Калыч) проводил на его территории какие-либо ремонтные работы, то курсанты с разрешения старшин могли до подъёма выбегать на Большой Смоленский проспект, добегать до проспекта Обуховской обороны и возвращаться обратно к окончанию зарядки. На территории училища был построен плавательный бассейн. Предыдущие выпуски участвовали в его строительстве, а нам довелось в нём поплавать.
Бассейн был прекрасно оборудован. Двадцатипятиметровая чаша бассейна с трёхметровой глубиной у двух вышек для прыжков (5 и 3 метра) была разделена на несколько водных дорожек со стартовыми тумбами. Большие часы с секундомером, зал для «сухого» плавания, оборудованные душевые комнаты и раздевалки прекрасно дополняли этот спортивный комплекс. В лихие времена 90-х годов в этом бассейне сделали дельфинарий. Возможно, сейчас там уже всё изменилось, но тогда мы получали настоящую подготовку. Нас научили правильно плавать, прыгать в воду с большой высоты, буксировать утопающего, оказывать первую помощь при утоплении и проплывать большие дистанции с наименьшими затратами энергии. Всё это очень могло пригодиться в условиях работы на море для спасения не только своей, но и жизни других людей.
В каждом мореходном училище обязательно есть команда по гребле на шестивёсельных ялах. Это традиция. Соревнования между морскими училищами города проводились регулярно, каждый год. Поскольку я до Училища три года занимался греблей (правда, на спортивной байдарке) и имел первый спортивный разряд, то в команду был зачислен сразу. Остальных ребят набирали по принципу: выше и сильнее. Нас было шестеро гребцов, «грамотных в плечах». Но полный экипаж яла включал ещё и рулевого.
На эту роль выбирался самый лёгкий курсант из нашей роты в целях уменьшения веса «балласта». Рулевой ещё должен был подавать команды во время гребли и орать: «И-и раз! И-и два!» – чтобы все слаженно и одновременно совершали гребок. Ял был не обычной шлюпкой, а спортивным судном. Отличался он от обычного тем, что имел на каждой банке (скамейке) места для гребцов так называемые «салазки». Это прямоугольный кусок толстой фанеры с наклоном порядка 20 градусов в сторону кормы. Таких «салазок» было трое, по два гребца рядом на одних «салазках». Гребцы одевали особые короткие штаны, сшитые из обычной курсантской робы. Но к этим штанам сзади вшивался огромный карман, куда вкладывалась специальная «подушка». Одев такие штаны, гребец был похож на обезьяну-павиана с огромной задницей! Поверхность «салазок» щедро смазывалась солидолом. И «пятая точка» гребца легко перемещалась по «салазкам», позволяя сгибать ноги и упираться ими в упор на днище, что увеличивало замах весла во время начала гребка. А под конец гребка ноги выпрямлялись и весло, сделав полный гребок, выходило из воды. При таком способе гребли усилия рук и ног складывались и позволяли значительно увеличить мощность гребка. Такой принцип использовался спортсменами в Академической гребле, только там сиденье гребца (сляйда) катается по специальным направляющим на колёсиках. Такие спортивные ялы использовались только на соревнованиях или для тренировок перед ними. В остальное время мы тренировались на гребной базе Академической гребли, которая находилась напротив ЦПКО им. Кирова на реке Средняя Невка, недалеко от яхт-клуба. Нам выдавалась лодка – академическая восьмёрка с рулевым. Ещё трое парней со старшего курса, тоже члены сборной училища по гребле, присоединялись к нам. А я садился в академическую одиночку, и наша небольшая флотилия рассекала воды Большой Невы и всех Невок города. Тренировались мы два раза в неделю, как только реки освобождались ото льда. А после досрочной сдачи весенней сессии – почти каждый день, так как готовились к Общероссийским соревнованиям. Как прекрасно было нестись по водной глади рек, среди дивных красот Города на Неве! Солнце, свежий воздух, крики чаек над головой, чувство полной свободы и бурлящей силы в молодом натренированном теле! Прекрасное было время!
Как-то раз к нам на училищный дебаркадер, где мы переодевались, пришёл проверяющий офицер, капитан-лейтенант (которого напугал наш Стэц, когда спал в кубрике под матрацем). Он должен был сопровождать нас во время тренировки на обычном училищном шестивёсельном яле. Ял был полностью укомплектован, то есть имел шесть вёсел, мачту и свёрнутый парус. Когда мы погребли немного и кап-лей убедился, что мы не «сачки», мы поинтересовались, ходил ли он под парусом. Он рассказал, что во время учёбы в военно-морском училище они практиковались в этом на шлюпочных занятиях. Упрашивать его долго не пришлось, и вот под его руководством мы поставили мачту и подняли парус. Наше парусное судно, управляемое офицером Военно-Морского Флота, влекомое ветром, который игриво трепал зачёс над лысиной капитан-лейтенанта, весело заскользило по течению из Средней Невки в Финский залив. За двадцать минут мы были уже в паре километров от устья Невы. Опомнившись, мы решили вернуться, но ветер был противный, и мы, идя галсами, два часа возвращались обратно, не прибегнув, к нашей чести, к помощи вёсел. Таким было наше первое плавание под парусом! Мы чувствовали себя настоящими «морскими волками»! Поскольку на ужин в Училище мы безнадёжно опоздали, а голод испытывали точно «волчий», скинувшись, у кого, что было в карманах, мы наскребли на две пачки пельменей, которые затем были куплены в соседнем с дебаркадером магазине, сварены тут же в электрическом чайнике и съедены нами со зверским курсантским аппетитом!
XVII.
Сдана летняя сессия! Ура-а-а!!! Мы отучились на втором курсе! Команда «Приказано выжить!» выполнена! Как поступают студенты, закончив сессию? Правильно, идут в отпуск! Но мы же не студенты. Курсант, сдав сессию, поступает в полное распоряжение Администрации Училища, поскольку является главной трудовой силой, обеспечивающей функционирование и жизнедеятельность всей Системы! Полтора месяца летнего отпуска курсант получит, но перед этим он должен ударным трудом заслужить это великое «Право на отпуск». Личный состав роты РТО после сдачи летней сессии составляет около 150 человек. За год есть потери «убитыми и ранеными», но, в целом, рота представляет собой сплочённый, боеспособный и дружный коллектив, который может решить любые, поставленные перед ним задачи. Поскольку отпустить всех в отпуск одновременно будет для Училища невозможно и выполнение всех работ, несение дежурно-караульной службы и обеспечение порядка лежит на курсантах училища, то наша рота, в целях сохранения боеспособности, решением отца-командира была поделена на две части в плане очерёдности ухода в летний отпуск. Часть курсантов каждой группы убывала в отпуск в первую половину лета, а оставшаяся – во вторую, чтобы к началу следующего учебного года рота была бы в полном составе.
Вот и в нашей группе часть ребят засобиралась домой. Счастливчики забудут на полтора месяца, что такое строевые занятия, подъём в 06.00 для чистки картошки на камбузе, чтобы накормить всё училище. Не вспомнят, что такое «рабочая группа», которая каждое утро после завтрака выстраивается во дворе Учебного корпуса. Где каждый курсант получает задание на текущий день по уборке, покраске, раскапыванию или закапыванию земляных траншей («отсюда и до обеда»), перемещению различных тяжестей на значительные расстояния (по принципу: «круглое – тащить, квадратное – катить») и бесконечному множеству других, очень важных и неотложных, мероприятий, выполнение которых и будет тем обязательным условием, которое обеспечивает возможность убытия курсанта в очередной отпуск. Но, когда эти «счастливчики» вернутся после отпуска в расположение родной роты, они полностью повторят все те действия и в том же объёме, которые производили их оставшиеся товарищи до них.
С окончанием зимней сессии училище пустело на одну четвёртую часть личного состава, так как пятый курс, сдав выпускные и государственные экзамены, покидал стены родного Училища и приступал к самостоятельной жизни. После летней же сессии училище опустело ровно наполовину. Четвёртый курс, отучившись три месяца после зимней сессии и сдав летнюю, ушёл на плавательную практику. В Училище начиналось господство курсантов третьего курса. Они стали самыми старшими и считали себя уже четверокурсниками. Хотя приказ о зачислении на следующий курс подписывался Администрацией Училища только перед новым учебным годом, курсанты после сдачи последнего экзамена спешили в помещение роты, чтобы первым делом пришить на форменку новые «курсовки». Второкурсники – три курсовых знака, а третьекурсники – четыре. Таким образом, курсанты с двумя «галками» на левом рукаве морской формы очень быстро «исчезали». Офицеры Училища поначалу было пресекали эти курсантские «вольности», но потом «плюнули» на это дело, так как явление приобретало массовый характер. На рабочем платье (робе) курсовых знаков не было, поэтому новыми курсовками щеголяли только в увольнении или на вахте.
XVIII.
День, о котором я хочу рассказать, начинался как обычно: подъём, завтрак, малая приборка в роте и развод на работы. После обеда наша сборная команда по гребле обычно уезжала на тренировку. Наш одногруппник, Шура Овчинников, уезжал в отпуск в первой смене «отпускников». Жил он где-то на Урале. Домой добирался на поезде. До обеда он получил «отпускные» деньги в кассе Училища и после обеда был отпущен старшиной на Московский вокзал для покупки билета на поезд. Мы вместе вышли из дверей Учебного корпуса, и наши пути разошлись. Гребцы на метро поехали в Приморский парк Победы, а Шура на троллейбусе – на Московский вокзал. Намахавшись вволю вёслами, усталые и довольные, мы вернулись в роту к ужину. Рота гудела, и все ребята обсуждали страшную историю про то, как Шура покупал билет на поезд.
Шура сидел в своём кубрике. Лицо его напоминало синюю сливу. Оба глаза заплыли от огромных синяков, повсюду были царапины и кровоподтёки. На шее чернела расползающаяся поперёк всего горла полоса. «Шура, что с тобой случилось?» – только и могли мы сказать. Шура вздохнул, глянул на нас исподлобья и, обречённо уставившись в пол, сказал: «Да вот, блин, за билетом съездил!» Дело было так.
На Московском вокзале есть воинские кассы. Там можно купить билеты на ближайшие поезда. Созданы они для военных, но если постараться, то можно приобрести билеты и «простым смертным». Шура потолкался в очередях, добрался до заветного окошка и выяснил, что на ближайшие два дня билетов до дома нет и надо попробовать обратиться сюда позже, может быть, завтра что-нибудь появится. В расстройстве он побрел куда глаза глядят и оказался на стоянке такси перед вокзалом. Кругом сновали люди с чемоданами и без. Лето. Жара. Толчея кругом. Тут к Шуре подошла какая-то девица и что-то спросила. Слово за слово. Шура был доволен, что на него обратили внимание, ведь как-никак курсант в форме, три «сопли» на рукаве, бляха сияет … Видный парень, красавец! А девица вся такая доступная, типа, давайте поближе познакомимся, у меня тут родители уехали на дачу и «хата» свободная. Ну, и всё в том же духе. Шура – парень скромный, непривычно как-то. А девица не отстаёт: «Ой, как жарко сегодня! А не хотите шампанского попробовать? У меня тут как раз есть с собой, рядышком!» Шура, как настоящий курсант, который пьёт всё, что горит, подумал, что уж от глотка шампанского никакой беды не будет, и согласился пойти с девицей «тут, недалеко». И действительно, недалеко – прямо тут, на остановке такси. Девица привела к одной из машин с шашечками, стоящей немного в стороне от остальных такси, практически на тротуаре. Шура знал, что таксисты всегда приторговывали спиртным. Когда ночью взять «горючего» негде, то у таксистов можно разжиться и водкой, и шампанским. Девица переговорила с шофёром и обратилась к Шуре: «Всё в порядке! У него всё есть! Поехали!» – и кивнула на заднее стекло машины, где над сиденьем лежала бутылка шампанского. «А чего ехать-то?» – спросил Шура. «Ну, не здесь же из горла пить! – ответила девица. – У меня дома и бокалы есть! Поехали, тут рядом совсем! Я плачу!» Под таким напором Шура сдался, тем более возвращаться в Систему копать канавы, что-то не очень хотелось. Ну, ладно, поехали. Девица села первая на заднее сиденье, Шура рядом с ней. Едут. Тут водила тормозит перед «голосующим» у обочины пассажиром. Захотел, видно, попутчика взять. «Вам куда?» – «Туда-то!» – «Ну, садись!» Едут. Пассажир на переднем сиденье, Шура с девицей – на заднем. А тут девица водителя тормошит: «Ой, остановите! Это мой знакомый идёт! Давайте подвезём!» Шура думает: «А куда тут садиться-то? Места и так нет!» А машина уже останавливается, и рядом с Шурой на заднее сиденье втискивается здоровенный амбал. Ну, в тесноте, да не в обиде! Шутки шутками, а замечает Шура, что едут они уже где-то ближе к окраине. И дома какие-то пошли одноэтажные, заборы, глухомань какая-то. И тут девица и амбал хватают Шуру за руки, крепко держат, а с переднего места прилетает ему под глаз здоровенная «плюха» по физиономии. Шура – парень, хоть и невысокого роста, но крепенький, – сибиряк! Одной «плюхой» его не свалить. Тут же сразу прилетает вторая, под второй глаз! Но Шура и тут не сдаётся! И только, когда передний «пассажир» схватил его за края «гюйса» (матросского воротника), который пристёгивался к форменке, и, оборвав пуговицы, стал этим «гюйсом» Шуру, натурально душить, то понял наш сибиряк, что дела его плохи! Хрипя из последних сил, Шура взмолился к своим мучителям, чтобы они его не убивали. Всё забирайте, только в живых оставьте! Душегубы ослабили хватку и быстренько прошлись по Шуриным карманам. Наличности было 9 рублей 00 коп. Вся курсантская стипендия!