Моргенштерн (сборник)
Шрифт:
— От Хоукинга? Нет, что ты… Он же был старенький. Бедный старик, он так мечтал попробовать меня после операции…
— А этот доктор Джонс?.. он хороший хирург?
— Это учитель доктора Ходивалы. Он великий нейрохирург.
— Но… он же, наверное, старый? Он доживёт?
— Ну конечно. Он же… он имплантант. Ходивала его сам оперировал. Теперь он живёт в новом теле. Операция была нелегальной, правда. Так что теперь ему приходится учиться в медицинском колледже, как обычному студенту. Да ты про него знаешь. Это Сид.
— Мой… мой старший брат?
— Ну, можно сказать и так. Когда я его родила, я была совсем девочкой… Ох, милый, иди ко мне…
— А от кого ты его родила?
— Ну
— Ммммм… Ты говорила, что пятидесяти процентов близости ДНК недостаточно… Мама, я чего-то не понимаю…
— Ну… там было больше… это старые дела… в общем, старик Джонс — мой отец. А Ходивала брат. Нейрохирургия — это вообще семейное дело, нужно вырасти при операционной, чтобы достичь мастерства… Ох, надеюсь, что он не догадается, что это я убила братца. Хотя не должен…
— Господи, как всё это сложно. Мама… А как же ты будешь оперироваться? Нелегально?
— Как получится. Но, скорее всего, легально. Ты же теперь Отец семейства. Если Билль о Нравственности не отменят…
— То что?
— То… формально говоря, Линда-младшая принадлежит тебе, как дочь. И если она нарушит Закон о Семье 2024 года… ты сможешь приговорить её… к чему хочешь. А нарушить Закон о Семье… это легко устроить. Ты меня понимаешь, сынок?
— Мам… я спать хочу.
— Ты просто переволновался, мой маленький… А тебе понравился мой вчерашний подарок на день рождения? Эти запонки? Ты будешь выглядеть потрясающе… А через месяц-другой, если швы хорошо затянутся, мы поедем в город…
Но Том уже спал.
Слово
Острова -
это так,
звук…
— Наша вера состоит в том, что мы наказаны. Вот и всё, — сказал я, отодвигая от себя пустое блюдо с остатками варёных водорослей.
Тангрэйм, Вождь Народа Аркнур, Владыка Гонгра, Доминатор Восточного Архипелага, и так далее, и тому подобное (интересно, помнит ли он свою полную титулатуру?), сделал вид, что ничего не слышал.
Это мне не понравилось. Как утверждают церковные летописи, каждому Патриарху хоть раз да приходилось иметь дело с подобными людьми. На своей памяти я застал двоих: молодого вояку с Восточного архипелага, чьё имя я забыл, и печально знаменитого Кукуца, пирата из Хаййи. Каждому из них в свой время удалось захватить Святой Остров, и оба не отказали себе в удовольствии пообщаться со мной лично. Те двое, однако, не вели теологических дискуссий. Молодой вояка был слишком озабочен своими планами: он собирался завоевать мир, или хотя бы самую привлекательную его часть. Почему-то эта глупая идея не теряет популярности среди людей такого склада. В связи с этим он остро нуждался в средствах, и намеревался пополнить отощавшую казну сокровищами Церкви. Чтобы продемонстрировать всю серьёзность своих намерений, он приказал своим людям замучить на моих глазах всех моих слуг, но сделать то же самое с мной всё-таки побоялся — его разношерстные войска были ненадёжны, и вызывать лишние волнения в среде верующих было решительно ни к чему. Мы откупились от него небольшим количеством меди и железа. Разумеется, вояка пообещал, что на обратном пути с Запада его корабли вновь осчастливят своим присутствием Святой Остров, и тогда он побеседует со мной снова. Разумеется, он не вернулся: такие никогда не возвращаются. Что касается пирата, то у него были несколько более здоровые цели: он просто хотел поживиться. Соответственно, он оказался немного хитрее: заключив меня под стражу, он тщательно обследовал весь остров, ища схроны с сокровищами. Он был убит своими людьми, когда, устав от бесплодных поисков, предложил им поискать сокровища в Башне. Напуганные пираты даже не унесли тело своего главаря, и в тот вечер у нас был хороший ужин…
С
Я глянул в узкое стрельчатое окно. Там, внизу, уже был разбит небольшой военный лагерь — несколько палаток, да чадящий костер — казалось, смрад горящих водорослей доносится даже сюда, в мою келью. По ветру моталось длинное синее полотнище с трудноразличимым орнаментом — скорее всего, имперское знамя. Не очень-то оно у него выразительное. Всё-таки интересно, почему военные так любят эти раскрашенные тряпки? Я вспомнил молодость, Легион, и мне показалось, что я опять слышу позвякивание доспехов, крик, ругань, звуки послеобеденной рвоты… С усилием я перевёл взгляд на своего гостя. Нежданного и нежеланного гостя.
Да, Тангрэйм мне не нравился. У него было слишком умное лицо. И слишком спокойное. Лицо человека, который не делает глупостей.
Это-то и пугало: сама по себе высадка на Острове была вопиющей глупостью, и он это прекрасно знал. Ещё более странным казался мне этот нелепый разговор на религиозные темы.
— Ты не хуже меня знаешь учение Церкви, Тангрэйм, — добавил я, видя, что он ждёт продолжения.
— Да, знаю, — голос Тангрейма мне тоже не нравился: он был слишком гнусав и тонок для великого воина. Если бы не растрёпанная рыженькая бородёнка, неопрятно свисающая на белый нагрудник, его можно было бы заподозрить в отсутствии мужественности. — Но ведь есть вещи, Святой отец, которые не говорят простым людям. У вас хранятся свитки, написанные секретным письмом. Мой опыт говорит: то, что пишут в таких свитках, не вполне совпадает с тем, что говорится на площадях…
— Но не в этом вопросе, — я поперхнулся, придвинул к себе чашу с пресной водой, и чуть-чуть отхлебнул. Голубые водоросли считались очень деликатной пищей, поскольку почти не содержали жёстких волоконец. Но моему измученному желудку было достаточно и этого.
Я несколько раз судорожно срыгнул, пытаясь унять тошноту. Уже неделю я не мог нормально поесть, и мне очень не хотелось и в этот раз оставлять свой ужин в миске для блевотины.
Наконец, рвотные позывы утихли, зато по внутренностям начала разливаться изжога. Кое-как перетерпев первый приступ, я собрался с силами и продолжил:
— Не в этом случае. У нас, конечно, есть свои секреты. Но они касаются в основном времён исторических. Что до начала сущего, то тайная и явная история Церкви в этих вопросах говорят оно и то же. Разница, кхм, в деталях.
Я почувствовал, что желудок всё-таки не может удержать ужин внутри, и вытошнил его в миску.
Тангрэйм посмотрел на меня почти с сочувствием. Его молодость прошла в казарме, где не бывает другой еды, кроме обычного солдатского пайка из чёрных водорослей. Их невозможно удержать в желудке больше десяти минут, так что после приёма пищи вся казарма лежит и стонет, пытаясь успеть переварить хоть что-нибудь. Мне повезло больше: я начинал службу офицером третьей категории, и мне полагалось свежее мясо с поля боя. Я вспомнил сладкий вкус человечины, и почувствовал, как рот наполняется бессильной голодной слюной. Всё-таки надо как-то поддерживать себя. Особенно сейчас. Хватило бы чашки отвара с кровью. Но паломников на острове сейчас нет, и обычное приношение служителям Церкви — немного крови из вены — временно недоступно.
Проклятый Тангрэйм. Как некстати его сюда принесло.
— Это, кстати, тоже часть Наказания, — я показал на миску. — В мире, откуда нас изгнали, пища разнообразна, её вкус приятен, и она не терзает желудок. Водоросли там растут прямо из земли, а среди них ходят существа, чья плоть слаще человеческой…
Тангрэйм усмехнулся.
— Да, я знаю. Очень красивая сказка. Хотя — не слишком ли жестоко рассказывать её крестьянам, жующим чёрные водоросли, и мечтающим о лишнем глотке пресной воды?