Моргенштерн (сборник)

Харитонов Михаил Юрьевич

"У меня нет денег, Томас. Мне нужны деньги. Сейчас. Заплати мне за четыре месяца."

Он опять пошевелил пальцами. Ага, у нашего доктора финансовые затруднения. Скорее всего, лжет… но если нет? Ну что ж, он отдаст ему те счета на Коморах. Этого ему хватит ещё на полгода, как минимум. Разумеется, он что-то украдёт, но немного. Он же знает, что потом он, Томас Хоукинг, проверит все счета. А главный приз дожидается его, когда он будет здоров. Совсем здоров. И уж тогда… тогда он вычтет из его гонорара всё, что нужно. А может быть, чуть больше.

Он

попробовал набрать номер счёта. Пальцы не слушались, он раз десять тыкал тем местом, где должен был быть мизинец, в то место, где должна была бы быть клавиша перевода строки, и набирал снова. Когда нужные буквы и цифры, наконец, появились, он почувствовал себя обессилевшим.

"Коморские счета?"

Он попытался было набрать «да» — и вдруг понял, что же его так беспокоило.

Розы. Розы и солнце. Солнце!

Прошло четыре месяца. Четыре месяца. То есть сейчас ноябрь. Ноябрь. Откуда же здесь это роскошное летнее солнце?

Где он? По идее, в частной клинике Аноришвана Ходивалы. Необходимая аппаратура находится только там. Перевозить его? В таком состоянии? Куда? Зачем?

"црене Х?"

Чёрт, клавиши, клавиши… где они были… Он отчаянно тыкался бесплотными пальцами в мягкую пустоту… спокойнее… так…

"Глде м?"

Ещё раз…

"Где я?"

И тут он неожиданно услышал звук: холодное шипение где-то над ухом. Потом не было ничего.

— Ну что? Получилось?

Доктор Ходивала перевёл аппаратуру саркофага в автоматический режим. Потом посмотрел на лежавшее в камере тело Хоукинга-старшего. Желтая холодная плоть, перевитая трубками и проводами. Макушка была отпилена, из оболочек мозга торчали провода и разъёмы.

— Я вытянул из него коморские счета. Но это всё. Чёрт, это дурацкое лето.

Томас Хоукинг-младший оторвался от клавиатуры компьютера и выглянул в окно. Начинало темнеть.

— А мы никак не можем сделать осень, док?

— Не можем. Он никогда в жизни осенью не попадал в больницу. А вот летом было. Он тогда был молодой. Кажется, растянул связку. Я активизирую в его мозгу этот участок, а мозг сам достраивает картинку. Правда, приходится блокировать звуки. Там, понимаешь, разговаривают его родители. Он бы сразу всё понял.

— А если сказать, что прошёл год?

— Год… нет, конечно. Он бы сразу догадался. Твой отец прочёл уйму книг по нейрохирургии. Про пересадку мозга он знает вообще всё, что может знать дилетант. И он, между прочим, не дурак.

— Но сволочь редкая.

Доктор не стал спорить.

— Я давно хотел спросить… Почему вы всё-таки этого не сделали, док? В смысле — не пересадили его поганые мозги мне в тело?

— Ну… я мог бы сказать, что хотел тебя спасти. Но не буду. Я этого не сделал, потому что это было невозможно. Биологически невозможно.

— То есть?

— Хорошо. Давай я тебе всё объясню. Если хочешь.

— Может, попытаемся ещё раз крутануть папашу на бобы? Он сколько ещё протянет?

— Ну и выражения у тебя. До завтрашнего дня точно не доживёт. Я же провёл первичную предоперационную подготовку… и всё такое. А

скорее всего, он умрёт через пару часов. Но… хорошо, у меня есть ещё одна идейка. Попробую. Так ты будешь меня слушать или нет?

— Если честно, то не очень хочу. Но… мне кажется, мне надо знать.

— Хм. Наверное, да. Ну, давай по порядку. Старый Хоукинг знал, что протянет в лучшем случае ещё лет двадцать. Жить ему, разумеется, хотелось. Такие всегда хотят жить. И, как правило, им удаётся это делать довольно долго. Но тут уже был конец. Старость не лечится. Единственный выход — пересадка мозга в молодое тело. Понимаешь?

— Ну и что?

— Ты слушай, слушай. Для того, чтобы пересадка прошла успешно, нужна как минимум пятидесятипроцентная биологическая совместимость тканей. Как минимум, понимаешь?

— Ну да, ты мне это уже говорил.

— Твой папаша нанял женщину, которая выносила для него зародыш. Твою маму. Разумеется, половина генов была её, зато половина вроде бы как его. Осталось дождаться, пока ты подрастёшь, а потом вырезать тебе мозги и вставить на их место свои. Как ты уже убедился, это можно сделать вполне официально. Преступление против нравственности, Закон о Семье…

— Вообще, кто придумал эти мерзкие законы? Это же какая-то восточная дикость.

— Хм, восточная, говоришь? Значит, тебя всё-таки чему-то учили? А я думал, тебе не давали никакого образования, кроме физического… Хоукинг так хотел иметь спортивный вид… — невесело усмехнулся доктор. — Ну нет, Восток здесь ни при чём. Малость отредактированные нормы римского права. Отец семейства распоряжается имуществом и свободой членов семьи, а также является семейным судьёй. Билль о Нравственности. Был принят на волне контрлиберальной антифемитистской реакции. Впрочем, либерфеминистическое законодательство тоже было совершенно безумным, только в другую сторону… ладно, это всё бла-бла-бла. Пойми главное: пересадка мозга возможна, если генетический материал как минимум наполовину тождественен.

— Ну и что? Или… — у Томаса начала медленно отвисать челюсть.

— Да. Хоукинг тебе не отец. Когда я выращивал зародыш, я ввёл в него другую ДНК. Не его. Другого клиента. Я вырастил тебя за его счёт. Скажу тебе честно: я выполнил бы тот контракт. Но тот человек… в общем, он умер, и теперь нам надо как-то выбираться из этой ситуации. Короче, нам нужна основная часть денег твоего, так сказать, папаши. Главный приз.

— Нам? Кому из нас нужны деньги? — Томас лихорадочно соображал, что из этой истории может оказаться правдой.

— Нам, — с нажимом произнёс доктор. — Тебе даже больше. Юридически, мой юный друг, ты давно труп. Я ведь оформил все документы по пересадке мозга. Теперь ты в глазах закона — Томас Хоукинг-старший.

— То есть я имею право на…

— Да, на официальную часть состояния вот этого (опять кивок в сторону саркофага). Разумеется, до того самого момента, пока тебя считают твоим папочкой. Понимаешь ли, я всё равно собираюсь сваливать отсюда. На родину. А там… я старый человек, могу и разболтаться. Старики болтливы, знаешь ли.