Моролинги
Шрифт:
Бред. Лифт испорчен. Я вышел из комнаты в короткий коридорчик и поднялся по длинному лестничному пролету. Открыл какую-то дверь. Передо мной был обычный больничный коридор белого цвета с окнами, дверьми в палаты и санитаркой, которая толкала перед собой тележку с банками, склянками и прочей больничной ерундой.
На всякий случай я поинтересовался:
— Это второй этаж?
Санитарка посмотрела на меня, поморгала, и ответила:
— Нет, третий.
А сама так потихоньку пододвигается в мою сторону. В кармане белого халата оттопыривалось
Как бы она не приняла меня за одного из своих подопечных, мелькнуло в голове. Я ретировался к лестнице.
Наверное, у них тут этажи какие-нибудь кривые, лестница ведет с первого этажа сразу на третий.
Я снова вернулся в лифт и долбанул по цифре два. Лифт совершил знакомый ритуал, ничего не поменялось. Со злости я стал тыкать по очереди на все кнопки — от минус первой до третьей. Лифт дергался, скрежетал, но увозить меня от квадратной комнаты не хотел ни в какую!
Обессиливший, я плюхнулся на диван. Потом со страшным предчувствием вскочил и обыскал карманы куртки, которая, к счастью, висела, где я ее повесил.
Карманы были пусты.
Я успокоился, потому что они и должны быть пусты — какой же сыщик оставит в незнакомом месте куртку с полными карманами. В этот момент деревянная дверь распахнулась и вошла бой-баба.
— Вы передумали? — спросила она меня. Теперь голос у нее был ласковый до тошноты.
— Почините лифт, — буркнул я.
— Он исправен, — сказала она все так же ласково. — Пойдемте, я вам покажу.
Она взяла меня под локоть — очень нежно, но крепко. Держать одновременно и нежно и крепко умеют только опытные санитары. Я почувствовал, как холодеет моя спина. А бластер-то остался в флаере…
— Сейчас мы спокойненько поедем, — приговаривала она, заталкивая меня в лифт. — Вот кнопочки. Смотрите — один, два, три. Нам нужен, помните, какой этаж? Второй, правильно… Следовательно, куда нам надо нажать? На кнопочку с цифрой два. Давайте нажмем… — она нажала сама, я ей был не помощник, я думал, каким путем буду отсюда удирать.
Лифт дрогнул, прошуршал, двери открылись. Увидев в десятый раз квадратную комнату с неизменной обстановкой, я ничуть не удивился.
— Замечательно, вот мы и приехали…
У меня малость подкосились ноги.
Она выволокла меня из лифта, мы пересекли ненавистный квадрат, миновали одну дверь, другую и оказались в коридоре, совсем не походившем на коридор первого этажа. Я уже ничего не соображал — шел куда ведут.
Перед дверью с номером двести шесть мы остановились, она открыла дверь и сказала кому-то внутри:
— Доктор Гельман, к вам посетитель.
Мне было все равно: Гельман, так Гельман. Хоть доктор Фрейд, царство ему небесное.
Бой-баба ушла, оставив меня стоять посреди кабинета.
За письменным столом сидел грузный мужчина лет пятидесяти. Бритые щеки в треть лица каждая, густые черные усы. В руках он теребил очки, пытаясь отломать им дужки. Очки были без стекол.
По-видимому, никто
— Прошу, — он указал на стул с колесиками. — Чем обязан?
— Что у вас с лифтом? — выдавил я из себя.
— С лифтом? Ничего… А, понимаю, — и он улыбнулся одними усами, — Дора бросила вас одного в лифте. Разве она не объяснила? Комната с диваном и вешалкой — это тоже лифт. Вернее, часть лифта. Лифт состоит из двух частей — из квадратной комнаты и маленькой будки, где вас, вероятно, и оставили.
Ну не идиот ли я? Так разыграли!
Совсем успокоившись, я спросил:
— Зачем вам двойной лифт?
— Некоторые пациенты боятся обычных лифтов. Мы возим их с этажа на этаж в комнате с диваном. Пока они сели — встали, комната приехала на нужный этаж… Да вы садитесь, вот же стул…
Я сел, придерживая стул рукой — мне почему-то пришло в голову, что он неспроста вытянул из-под стола длинную ногу в черной брючине и в лакированной туфле. Его ли это нога? — задумался я. Потом взял себя в руки. Пусть не думают, что своим дурацким лифтом они заставили меня забыть, что я по-прежнему лучший… ну, в общем, вы знаете…
Голосом тверже алмаза я быстро заговорил:
— Не буду отнимать у вас время долгим вступлением. Не знаю, известно ли вам, что ваш пациент, Бенедикт Эппель, недавно умер. Он был убит, если говорить точно — отравлен.
Гельман прикрыл глаза. Дужка очков выгнулась, готовая вот-вот лопнуть.
— Когда это произошло?
— Двадцать девятого июля. На Ауре. Я расследую это убийство.
— Почему вы, почему не полиция?
— Думаю, она скоро к вам придет. Правильно ли я сделал, что предупредил вас?
— Предупредили? — он посмотрел мне в глаза. — Я не нуждаюсь в предупреждениях…
— Хорошо, забудем. Как я сказал, Эппеля отравили. Яд был в одной из капсул алфенона, который вы ему регулярно выписывали. Он получал лекарство непосредственно от вас?
— Если это намек, то безосновательный, — отрезал он. — Алфенон я передал через адвоката и с разрешения полиции. Это лекарство рекомендовано Эппелю давно, я имел право выдавать его в любое время и в любом месте.
— И вызов в тюрьму вас не удивил?
Гельман протормозил с ответом.
— Удивил, — кивнул он.
— Что именно вас удивило?
— Дело в том, что предыдущий пузырек я выдал ему… секундочку… — он сверился с записями, — пятого июня. Десятого июля в пузырьке должно было оставаться примерно пятнадцать капсул. Позвонив после ареста, Бенедикт сказал мне, что лекарства почти не осталось. Долго ли его продержат в изоляторе, он не знал, а я тринадцатого июля улетал в недельную командировку, поэтому у меня не было иного выхода как отвезти лекарство в изолятор.