Мороженое для горячей штучки
Шрифт:
– Мне приятно, что я вызываю у женщин такие эмоции, – улыбнулся он.
– Я прямо любуюсь на вас, как голубки воркуете. Я не мешаю? – спросил Владимир Всеволодович.
Серафима смутилась, а Герман очень серьезно обратился к ней:
– Ты бы уняла свою тягу к миллионерам. Видишь, как-то не складывается у тебя с ними. Один помер, второй оказался не лучшим мужчиной в твоей жизни, – пояснил Герман.
– Да я и не гналась за миллионерами. С Алексеем так получилось, даже не знаю как, я пыталась и себе все это объяснить…
– Сильно хорош был, – понял Герман, и
– Не язви. Я не верю в любовь, не тот уже возраст. Любовь… – задумалась она.
– Не верите в любовь? – почему-то удивился Владимир Всеволодович. – Это же такое светлое и богатое чувство. О нем пишут писатели, сочиняют поэмы поэты, что-то я как-то не так выражаюсь… «масло масляное».
– Любовь – это болезнь, – строго ответила Серафима. – И это уже доказано. Даже диагноз такой есть по определению ВОЗ, Всемирной организации здравоохранения.
– Да ладно? – удивлению Владимира Всеволодовича не было предела. – Откуда ты знаешь?
– Читать надо, много читать… я и научную литературу читаю, не только художественную, – пояснила она.
– И как же звучит этот диагноз? – поинтересовался Герман.
– «Расстройство привычек и влечений», – ответила Сима. – И относится все это к группе нервных и психических болезней, между прочим!
– И ты заболеть не хочешь? – спросил Герман, тоже с интересом слушающий ее.
– Болеть всегда плохо, – ответила Серафима. – Нет, не болела, не болею и не хочу болеть. И к Гере я приехала только поговорить. И я вообще не обязана перед тобой отчитываться. У меня в жизни ничего не было, и вот получилось так, страсть накрыла с головой. Я…
– Не оправдывайся и не вини себя ни в чем. Забудь. Это я… – опустил голову Герман.
– Как врач говоришь? Как психотерапевт? – усмехнулась она.
– И как мужчина тоже. Все бывает…
– Да уж, как у нас, у мужчин, бывает, так это вообще! – согласился Владимир Всеволодович. – Бывает, так захлестнет, а переспишь, и…
– Давай без интимных подробностей! – попросил его Герман, покосившись на Симу.
– А мне интересно, – подбодрила она полковника.
– Не надо тебе знать про мужские чудачества, – не сдавался Герман.
– Это называется чудачества? Не знала. Вы все изменяете, и это грустно!
– Не все, – заверил ее Герман.
– Это тоже как врач говоришь? Ты имеешь в виду импотенцию? – спросила она.
– Нет, это точно, не все изменяют, – засмеялся Герман и тут же закашлялся.
– Ой! – испугалась Серафима. – Ты поаккуратнее, смеяться тебе нельзя!
– Ничего фактически не болит уже, – отмахнулся Герман, – я не собираюсь здесь разлеживаться. Терпеть не могу больницы.
– А я вот чувствую себя очень неуютно, – сказал полковник полиции.
– Чего так? – спросил Герман.
– Да между вами явно что-то происходит, я чувствую себя третьим лишним, – пояснил Владимир Всеволодович, – может, я пойду?
– Брось! Ты же слышал, у нее иммунитет к нервным и психическим заболеваниям!
Глава 18
Серафиме все-таки пришлось увидеть Криса Геннадьевича на своей работе. Как ни странно, но вел он себя вполне сдержанно и прилично. Лицо его выражало высокомерие и расстройство, на Симу он смотрел, как на досадное недоразумение в своей жизни.
– Благодаря вам, милая дама, я теперь под следствием, – сразу же высказал он претензию, пронизывая ее взглядом.
– Под следствием вы из-за самого себя! – резко оборвала она. – Как вы только смеете еще что-то говорить! Вы – маньяк!
– Ладно, я не ссориться пришел, пусть следствие разбирается, кто прав, кто виноват… я, может, и осознал, что… и признаю…
– Пусть, – согласилась Сима с каменным выражением лица, – разберется и накажет виновных.
Крис Геннадьевич уже нагнал рабочих, которые упаковывали книги и аккуратно сносили коробки в отведенный пока для них отсек. Серафима, как могла, контролировала этот процесс. Одно крыло было полностью освобождено от книг и книжных стеллажей.
– Вы что-нибудь понимаете в искусстве? – спросил он у Серафимы, вальяжно развалившись в кресле.
– Вы пришли поговорить со мной об искусстве? – откинулась на стуле Серафима. Ее забавляла эта ситуация, она даже не испытывала к этому баловню судьбы какой-то особой ненависти, а только омерзение. Совсем недавно этот человек истязал ее абсолютно голой, бил и бил, пребывая в состоянии острого сексуального расстройства. У нее до сих пор болела спина и оставались на ней кровоподтеки. И вот этот, с позволения сказать, человек, мужчина собирался вести с ней светские беседы. Но в то же время душа ее ликовала, потому что Крис Геннадьевич выглядел хуже некуда. Герман не пощадил его, все лицо Криса Геннадьевича покрывали огромные синяки, кровоподтеки и ссадины. К тому же на запястье у него красовался гипс, видимо, он интенсивно защищался рукой, которую Герман ему и сломал благополучно. То есть выглядел он соответственно – и это ее даже смешило.
– В искусстве? – спросила она. – Да, я разбираюсь в искусстве.
– Я хотел попросить… – начал он.
– Попробуйте.
– Я в освобожденном крыле выставку шедевров мирового искусства открываю.
– Поздравляю, – односложно отвечала ему Сима, несколько удивившись направленности его деятельности.
– И не просто выставку, а закрытый аукцион. Придут очень богатые и успешные люди, осмотрят экспонаты, при этом приятно проведут время – живая музыка, легкий фуршет. И если им что приглянется, они зайдут в специальную комнату и предложат цену, кому сколько не жалко за ту или иную вещь, экспонат. А потом подведут итоги, и экспонаты будут проданы тем, кто больше предложил. И вот я хочу тебя попросить поучаствовать в этом, поприсутствовать, пообщаться с гостями. Ты знаешь усадьбу, образованная женщина, не ударишь в грязь лицом. Если что, расскажешь и о предмете их интереса. И знаешь еще что?