Морозко или тот ещё подарочек
Шрифт:
«Но ты им никогда не будешь…»
«Заткнись, сучка проклятая!»
Злость на собственный идиотизм пробудила зверя, помогая мне преодолеть незнакомое колдовство, с которым я прежде не сталкивался, а затем рвануть следом по ещё не растворившемуся в воздухе аромату страха и растерянности.
В тёмных коридорах тайных ходов, где сильнее всего пахло Настей, я уловил другой, хорошо знакомый запах, а это могло означать, что мелкий проныра опять освободился, и разум застлало пеленой ревности. Он ведь наврёт ей с три короба, а она наверняка поверит, вообразит меня в ещё более жутких
В груди болело от чувства полнейшей беспомощности и хотелось запустить туда собственные когти, но я не собирался так легко отдавать свою женщину и повторять ошибки прошлого. Если лисья морда только посмеет к ней прикоснуться, на этот раз убью его! И с этой решимостью я открывал тропу за тропой, пугая и без того запуганных зверей, оставшихся в живых, спрашивая у них про беглецов, но все, как один не могли и слова сказать. Прикрывали эту пушистую мразь…
Он увёл её далеко, это я точно знал.
Пущенный мной на разведку филин, вернулся ни с чем, уставший, и я почти утратил всякую надежду. Рассвет подступал врагом, магия заканчивалась, а идей не было. К тому времени, когда отчаяние перевесило все остальные чувства, я сам себе казался призраком медведя-шатуна, бродящим по собственному лесу, но удача в кои-то веки решила мне ухмыльнуться.
Я почуял беглецов на самой границе с миром людей в совсем другой стороне, и как же я был зол от того, что опоздал… Эти двое уже заключали контракт, и теперь я не смог бы убить этого ушлёпка, даже если бы очень захотелось — он умрёт только, если умрёт Настенька, а этого я допустить никогда не смогу!
Наверное, именно это и взбесило окончательно. Лис даже не оправдывался, застигнутый врасплох, а девчонка просто в обморок хлопнулась, окончательно обессилев, только меня это вообще не парило. На волне гнева открылось второе дыхание, и я разом сумел переместить нас всех обратно, прямиком в спальню, а вот после…
– Пожалей её, Дар, - попросил этот комок шерсти, пытаясь забиться в угол, когда я достал магические цепи.
– Не будь с ней жестоким.
– Даже не за себя просишь? Так понравилась?
– хмыкнул я, а самого на части рвало.
– Так и быть — возможно, отдам, как наиграюсь. Но ты же понимаешь, что это может занять столетия?
Он так забавно вскинулся, на секунду позабыв о многовековом страхе передо мной, что даже убивать его пропало всякое желание.
– Она может спасти себя, идиот отмороженный! А ты погубишь её… Погубишь ту, что могла бы тебя полюбить!
Да что он вообще мог понимать?! Тот, кто должен был стать подарком моей будущей жене, её верным защитником и спутником, а стал тем, кто открыл мне глаза на грязную правду о ней, и я до сих пор не могу ему этого простить!
– Знаешь, когда я ещё верил в такую чушь, как любовь, возможно, для меня и был шанс, - сказал спокойно, вот только по полу побежала изморозь, выдавая истинное состояние.
– Мне не нужна ничья любовь — мне нужно, чтобы проклятье было снято, а остальное мне до сиреневой звезды.
И даже если самому паршиво от этих слов, они не перестанут быть правдивыми.
– А ты ещё не
– не сдавался гад.
– Как же ты мне надоел…
Кляп ему неимоверно шёл, а цепи идеально смотрелись на моей пленнице, пробуждения которой я не мог дождаться, раздумывая, не разбудить ли её своим членом. Но это было бы слишком для неё, и я решил отложить этот метод на потом, представляя, как вскоре буду утолять голод своей игрушкой. Она обязательно возместит мне за все мои страдания, а её интересная огненная магия послужит дополнительным плюсом. В конце концов, она осталась жива, и с рассветными лучами не стала ледышкой, как другие, а это означало, что я сделал правильный выбор…
Так и рассуждал, собирая остатки терпения, а стоило Настеньке, наконец, пробудится, я немного успокоился, на секунду решив, что зря я так вышел из себя. Но это была сиюминутная слабость, ведь даже в такой момент беспокоилась моя невеста вовсе не за себя, а за этого мелкого выродка, мычащего в углу, и благостное расположение духа как ветром сдуло! И хоть бы поинтересовалась, зараза снежная, каково это было — разыскивать их, теряя силы, сбиваться со следа и испытывать неистовый ужас от мыслей, что опоздал!
Я вновь почувствовал себя преданным, растоптанным, как много лет назад наивным глупцом, и не сумел больше удерживать зверя на привязи.
«Вы узнаете, каково это — пытаться меня обмануть!»
Неутихающий голод от близости строптивой добычи только усилился, и я набросился на беззащитную кроху, как обезумевший, одержимый демон. Её сладкие крики сперва боли, а потом и разлившегося по венам удовольствия, которое мы разделили поровну, ударили мне в голову, хотя сквозь пелену похоти, затмившей разум, ко мне прорвалось её неподдельное удивление.
Неужели она сама не знала что невинная? Так ведь не бывает…
Но эти мысли стремительно уходили на второй план, пока я насыщался, желая только одного — присвоить, заклеймить на глазах у мелкого животного, что вздумало протянуть свои лапы к моей собственности. За своими желаниями я не видел ничего, и плевать я хотел на то, как стыдно моей новой невесте так страстно отдаваться мне при свидетелях. Возможно, она сама ещё не знала, какой зверь жил в её душе, но я прекрасно видел и читал эти желания, чем глубже проникал в жаркую глубину, мечтая остаться в ней навечно.
А когда силы покинули мою пленницу, я пришёл в себя, будто из глубокого омута выныривая. Увидел и слёзы, и то, какой бледной была Настя, и сколько крови она потеряла из-за меня… Впервые, наверное, во мне зашевелилось чувство, названное совестью, но оно ничем не могло помочь — только методично расковыривало что-то в том месте, где должна быть моя душа.
Настя не приходила в сознание целый день, погрузившись в глубокий сон, а я сидел рядом с её постелью и как ненормальный разглядывал темнеющие следы, оставленные мной на её теле. Вот только вместо раскаяния и сожалений я испытывал лишь заново разгорающуюся похоть, и пальцы сами повторяли контуры синяков на стройных бёдрах, а когда я раздвинул её ноги, видя покрасневшие, ещё воспалённые лепестки её плоти, во рту собралась слюна, а в паху — напряжение.