Морская дорога
Шрифт:
— Откуда ты знаешь?
— Бьярни описал Лейфу землю, которую открыл. — Торстейн схватил меня за плечи, совсем как его мать двумя неделями ранее, и посмотрел мне в глаза. — Гудрид, эта земля, которую надо просто взять. Бесконечные берега, удобные для стоянки кораблей. В лесах столько деревьев, сколько не под силу срубить людям. В чащах бродят оленьи стада, а на прибрежных островках гнездятся несметные стаи птиц. В прибрежных водах водится столько китов, тюленей и трески, больше чем где-либо, больше чем можно выловить сетями. По сравнению с той жизнью, которой мы могли бы жить там, мы живём здесь, в стране моего отца, лишь наполовину.
— И до сих пор так никто и не достиг той земли?
— Ни одна человеческая
— Похоже скорее на небеса, а не на землю.
— Не важно, как ты называешь ту страну, но она наша. Я собираюсь отправиться туда, Гудрид. Знаешь, каждую ночь мне снится свой корабль. Когда Лейф вернётся из Норвегии, у нашей семьи будет два корабля. Один у Лейфа, один у Торвальда, но однажды, у меня тоже будет свой корабль. Может я и самый младший, но, в конце концов, обычно самый младший оказывается и самым счастливым. Вот увидишь, Гудрид. Ты бы отправилась бы в новую страну с таким человеком? Ты бы вышла ты замуж за мужчину, который назовёт новый мир своим?
— Да, — сказала я, стараясь не смотреть ему в глаза. — Если это когда-нибудь произойдёт.
Казалось, он задумался, прежде чем заговорил снова, он не мог сдержаться, настолько велика была одержимость мечтой. — У твоего отца есть корабль, — выпалил он.
Такова наука для всех молодых девушек, которые считают себя неотразимыми, Агнар.
Бедный Торстейн, он опаздывал всю свою жизнь. Лейф выхватывал даже мечту о славе, прежде чем Торстейн мог дотянуться до неё. С тех пор я часто разговаривала с Торстейном. Ты знаешь, как это происходит, как только ты узнаёшь кого-либо, то удивляешься, как обманчиво было первое впечатление об этом человеке. Поначалу я думала, что Торвальд и Торстейн более-менее похожи друг на друга, как пара молодых волков, но это не так. Торвальд умер как герой, Торстейн встретил смерть так же храбро. Я знаю, это всего лишь женское суждение. Смерть Торвальда была широким жестом, А Торстейн утверждал, что безропотное следование судьбе забирает не только жизнь, но и доброе имя. Бедняга Торстейн. У него никогда не было равных шансов с братьями. Но всё же он кое-что выиграл, чего так и не добились его братья. Ты догадываешься, что?
Ты сегодня не столь проницателен, Агнар. Хорошо, а теперь я расскажу о следующем лете. Потому что мы, поддавшись настоятельным уговорам Эрика, провели в Братталиде ещё одну зиму. Мой отец сказал, что пора бы без всяких задержек получить свою землю, но Эрик всё время откладывал с этим, и, в конце концов, сказал, что планирует выделить нам землю по берегу реки, напротив Братталида, часть обширного владения, которое он изначально присматривал для себя. Этот дар показывал особое расположение к отцу. Ведь такие, как Эрик, очень неохотно расстаются с землёй. Но кроме того, Эрик хотел показать, насколько рад будет видеть отца своим соседом. Уверена, Эрик больше рассчитывал, что та земля всё равно перейдёт к его семье, так как кроме меня детей у Торбьёрна не было, и Эрик решил поселить нас там, ведь так или иначе он уже считал меня невесткой. Я знала, чего хотел Торстейн, уверена, об этом знал и его отец, но оба помалкивали. Все молча ждали возвращения Лейфа.
Ещё стояла зима, когда мы с Торбьёрном отправились взглянуть на наше новое владение. Торстейн перевёз нас через Эриксфьорд на больших санях. На другом берегу старый санный след закончился, и мы поехали по нетронутой белой равнине. Торстейн сказал, что это русло реки, и каждую весну здесь бежит поток, но сейчас раскинулась пустынная гладь, будто чистый лист пергамента, и след от наших саней был единственным на нетронутом снегу. Нас окружали крутые белые склоны, и было непонятно, где можно возвести наш хутор. На обратном пути небо заволокло тучами, и как только мы добрались до Братталида, началась метель. Казалось бы, совсем незавидная участь — променять уютный очаг в Братталиде на пустынные склоны, но я сказала себе, что двенадцать лет назад Братталид представлял собой такую же пустыню.
Той зимой Лейф так и не вернулся. Эрик не переставал ворчать на сына, который, похоже, воспользовался удобной возможностью перезимовать при дворе в Норвегии, когда его сыновьей обязанностью было вернуться домой с товарами, и как можно быстрее. Тьёдхильд ничего не говорила, но часто молилась на наших собраниях за тех, кто в море, за тех, кому грозит опасность, хотя, никогда не упоминала имени сына. Не думаю, что, несмотря на свою новую веру, она хотела искушать судьбу. Когда ты в отчаянии, мрачные тени так и норовят влезь между тобой и крестом, с помощью которого ты пытаешься успокоить своё сердце. Порой я думаю, что тени норн могут добраться до нас даже здесь, рядом с могилой Святого Петра.
Та зима выдалась намного лучше, чем предыдущая. Вообще год был хороший, и даже если ни один корабль не пришёл бы тогда из Норвегии, у нас и так хватало припасов вдоволь. Охотничьи вылазки на север оказались удачными, мы заготовили много сена, скотина нагуляла жир и выглядела здоровой. То было счастливое время. Весной мы с Торбьёрном приготовились покинуть Братталид. Эрик дал нам несколько рабов и скота, так как наш не перенёс тяжёлого путешествия в Гренландию. Я немного опасалась, насколько мы оказались в долгу перед Эриком Рыжим. Не то, чтобы я не хотела подчиниться его воле и войти в семью Эрика, на меня давили обязанности, осознание, что у меня нет иного выхода. Мой отец, казалось, выглядел совершенно беззаботным. Ты уже знаешь, каким он мог быть нерасчётливым, и если бы я поделилась с ним своими опасениями, он бы даже не понял, о чём я.
В мае мы перебрались на нашу новую землю, которая совершенно преобразилась. Снег растаял, склоны уже не казались такими крутыми, мы увидели, что они покрыты деревцами: ивой, берёзой, ольхой и даже рябиной. Деревца — тонкие и низкорослые, но в защищённых местах могли вырастать выше нас. Поначалу было трудно продираться через заросли, но, когда мы прорубили тропинки, я обнаружила, что они зарастают. Я привыкла к открытой местности, где можно ходить в любом направлении. Но раз здесь выросли деревья, значит, эта земля плодородна и хорошо защищена, так что это удачное место для постройки дома. Впервые в жизни у нас не было недостатка в дровах. А ещё мы могли использовать древесину для сооружения ограды и построек, и вскоре все стали называть это место Стокканесом или Бревенным Мысом, и до сих пор так называют.
Торстейн был прав, когда сказал, что это речная пойма. Равнина превратилась в речное русло с белыми валунами, над которыми бурлила серая талая вода, поэтому нам пришлось перевозить наше имущество на лошадях. Позже, летом, реку можно было перейти вброд, она извивалась лентой по пойме. Теперь, когда снег растаял, мы увидели ледник, он белел на фоне тёмных холмов, — две снеговые шапки на вершинах поодаль. Оттуда круглый год дул восточный ветер, но именно поэтому в Стокканесе было теплее, чем в других местах, потому что ветер с ледника не такой холодный, как с моря.
Мы разбили лагерь ближе к устью реки, и оттуда же начали исследовать долину, прокладывая тропинки через дикий лесок. Мы решили построить наш хутор на полпути между устьем реки и ледником, в поросшей лесом котловине, обращённым на юг. Там были самые высокие деревья, и когда мы расчистили и осушили землю, получилась укрытая от ветра поляна в виде чаши для наших пастбищ. За спиной шумели водопады, так что мы постоянно слышали журчание пресной воды. И, хотя, с порога нашего дома был виден Братталид, лежащий на другой стороне фьорда, шума моря не было слышно. Я привыкла к волнам, накатывающим на берег, но обычно наш серый илистый берег покрывала рябь, будто бы на мелководье.