Морская дорога
Шрифт:
Конечно же, я унаследовала всё, чем владел мой отец, а также ферму Торстейна в Санднесе, и теперь я стала полноправным членом Эриковой семьи в Братталиде, так что первый раз в жизни могла щедро раздавать подарки. Я унаследовала отцовскую щедрость и тщеславие, посему наслаждалась своим богатством. Торстейн Чёрный сказал мне, что не хочет возвращаться в Западное поселение. Он похоронил Гримхильд там, и сказал: "Ей будет спокойнее, если я не буду её тревожить". Думаю, схватка с призраком собственной жены, гораздо сильнее потрясла его, чем я думала. Тогда я была озабочена собственными трудностями, к тому же, будучи молодой, мало задумывалась о том, каково ему. Но я отдала ему ферму. Я спросила Эрика, может ли Торстейн Чёрный работать на
Торстейна Эриксона похоронили рядом с моим отцом возле церкви, а его людей чуть в стороне, дальше от стены. Теперь там покоится много мужчин и женщин, которых я знала. Кому я расскажу эту историю, когда никто из них не услышит её? Кого она тронет? Плохо пережить своих друзей, Эриксонов. Теперь ты можешь себе представить, каково это? Никто не может, пока это не случится. Кто теперь в этом мире знает меня, кроме моих сыновей? Что для них прошлое? Так, несколько историй, которые я рассказывала им в детстве, которые они помнят лишь наполовину. Они возьмут половину от той половины и расскажут своим детям, и, может быть, какая-то часть попадёт в другую историю, которую услышат их внуки. Много поколений, как сказал мне Торстейн Чёрный. Ни одна женщина не может желать большего, и всё же, кто для меня те люди, о которых я никогда не узнаю? Когда я была молода и у меня были маленькие дети, я считала, что самое главное в жизни — будущее, их будущее. Но теперь мне кажется, что самый важный период моей жизни остался в Зелёной стране, а будущее принадлежит кому-то другому. Надеюсь, когда я умру, то буду покоиться с миром. Думаю, нет ничего хуже, чем блуждать среди людей призраком, о котором уже никто не помнит.
Я веду себя как несчастная старуха, Агнар. Перестань писать, и скажи мне вот что. Если хочешь, напомни мне, что я христианка, или наложи на меня епитимью. Ты не можешь? Не важно. Тогда лучше расскажи мне о вине, о разных виноградниках, которых ты упоминал, как собрать хороший урожай. Как ты узнал обо всём этом? Ты перепробовал все сорта? Расскажи мне.
Глава тринадцатая
Двадцать восьмое июля
Некоторые верят, что можно прочитать нить судьбы по ладони. Я не верю им, к тому же, считаю, что это совсем не нужно. Когда я оглядываюсь на свою жизнь, то очень чётко вижу, что нити моей судьбы сотканы не плотно, некоторые выбиваются. Иногда одни нити, иногда другие, выходят в разное время на первый план. Когда я вернулась в Братталид, будучи невесткой Эрика, мне казалось, что в жизни нет ничего, кроме смерти. Похоже, жизнь больше не может предложить мне ничего иного, но всё дело в неудачном витке моей судьбы. Не знаю, из-за чего я вынуждена нести это бремя с самого рождения. Плетение норн за пределами понимания. Но я вынесла это бремя, и теперь все лишения остались позади. Теперь я вступаю в новый период моей жизни, и, оглядываясь назад, точно могу сказать, что за зимой всегда следует весна. Я не говорю, что потом всё было легко, но тьма рассеялась.
Мне всё ещё кажется странным, что солнце светит изо дня в день. Это примерно то же самое, как жить в горячем источнике, но я не вижу контраста; ты ведь знаешь, каково лежать в горячей воде, когда над головой кружатся снежинки. В этом есть некая изюминка. Мне нравится здесь и свет, и тьма, белые жаркие лучи проникают в сумрачную комнату, где пахнет землёй. Надеюсь, что на небесах, если милостью Божьей мы попадём туда, не будет такого же сияющего блеска, наверное, невыносимо провести там целую вечность. Возможно, по старинке гораздо легче — быть тенью и жить в воспоминаниях, по крайней мере, однажды это закончатся. Думаю, теперь я уже прабабушка. Дочь моего сына Снорри была беременна, когда я уезжала. Я хотела бы прожить так долго, чтобы этот ребёнок узнал меня, тогда, возможно, он или она сможет что-то рассказать обо мне своим внукам? Я заказала службу по её или его душе, живой или мёртвой. Возможно, к концу года из Исландии придёт весточка.
Приходило ли тебе в голову, Агнар, насколько холодно там, в христианских небесах? Холодно смертным, я имею в виду. Иногда мне кажется, что быть бессмертным — быть свободным не от времени, а от холода. Духи не ощущают ни тепло, ни холод, некоторым удобно лежать в могилах в мёрзлой земле, другие же бродят над ледяными полями, где ни один смертный не проживёт и ночи. Иногда, будучи в море, я смотрела на бескрайние воды и холодное небо и думаю, что будь я неземным существом, то я не испытывала бы страх и холод, и именно так живётся на небесах. Смотри сам, всё сходится: небеса находятся далеко на севере за границами мира людей. В той ледяной пустыне смертный будет чувствовать себя просто ужасно, но для мёртвых, которых не беспокоит ни зима, ни ночь, это обитель вечного света, где никогда не заходит солнце. Но там холодно, Агнар, и такие огромные просторы, что можно бродить вечно и ни разу не увидеть следа другой души, даже тех, кого ты любил. Когда я вижу это, то думаю, лучше умереть.
— Уверена, ты говоришь это как обычный человек, Агнар. Может быть, так и есть. Но дело в другом.
Я очень хорошо узнала Карлсефни в течение тридцати лет, его тело и душу, так что сейчас мне трудно отделить его от себя. Поначалу, после свадьбы мы ладили не очень. Он был слишком самодостаточен, и я чувствовала, что не могу произвести на него впечатление. Карлсефни никогда не делал что-то напоказ. Кажется, его не очень-то заботило, что о нём думают другие. По крайней мере, он был сам себе на уме, и меня это поражало. Он вполне мог сам позаботиться о себе, а я была лишь его частью. Его не волновал никто, кем бы тот ни был.
Каков он был до того, как я познакомилась с ним? Трудно вернуться в прошлое, но я попробую. Прогуляйся пока немного по обители, Агнар, и позволь мне поразмыслить наедине.
Эрик Рыжий сидит в своём зале в Братталиде. Его лицо покрыто морщинами, словно поверхность ледника, а спина сгорблена. Лишь тёмные глаза смотрят настороженно. Перед ним длинный очаг, в котором всё ещё горит огонь, который он впервые зажёг здесь двадцать лет назад. Зал полон людей, но Эрик Рыжий смотрит в огонь, и никто не может сказать, о чём он думает.
Сегодня вечером в Братталиде гости. Из Норвегии пришёл исландский корабль с товарами из Европы и дальних стран: зерном, солью, вином, железом, тканями и специями, роскошными вещицами, которые вряд ли вообще видели в Гренландии. Корабль проделал рискованное плавание: мореходы вышли из Бергена и отправились на запад, за две недели они видели сушу лишь однажды, — когда на севере показался последний из Фарерских островов, наполовину скрытый за горизонтом. Пять лет назад Лейф проделал такое же путешествие и теперь оживлённо разговаривает с кормчим прибывшего корабля. Гостя зовут Торфинн, сам король Норвегии дал ему прозвище Карлсефни.
Карлсефни тихо, но уверенно отвечает Лейфу. Он ниже Лейфа ростом, но крепко сложен и силён. Кудрявые волосы и борода совсем недавно коротко подстрижены. Глаза серые — цвета морской воды под пасмурным небом, кожа такого же цвета, что и пропитанная солью рубаха из оленьей кожи. Проделав одно из самых продолжительных путешествий в мире, он выглядит опрятно, как человек, собравшийся на церковную службу в воскресенье, хотя провёл на суше не больше полудня. Он пьёт кислое молоко, будто это самое лучше вино в Норвегии, он ест и при этом терпеливо отвечает на вопросы Лейфа. Кажется, он точно знает, чего хочет. Он приехал в Зелёную страну за немалой прибылью.