Морская дорога
Шрифт:
— Я ждала удобного случая поговорить с тобой, — сказала я, после того, как мы немного поболтали. — Ты когда-нибудь принимала роды?
Её глаза округлились, и взгляд упал на мою талию.
— Я знаю, что делать, — сказала она. — Несколько раз я видела, как рожали. Когда это должно произойти?
— Думаю, к Йолю.
— На Йоль. И где мы будем к тому времени?
— Надеюсь, в домах Лейфа.
— Я тоже на это надеюсь, — сказала она, а затем, — как ты думаешь, в этой стране кто-нибудь рожал ранее?
— Я не знаю, — сказала я ей, — но здесь умер Торвальд.
Когда люди вместе с Карлсефни спустились со скал, то сказали, что на юге увидели берега Винланда, а земля, которую мы оставили позади тем утром, исчезала в серой дымке облаков, а ещё они почувствовали дуновение холодного ветра, который предупреждает о скором изменении погоды. После чего на обоих кораблях начались спешные сборы, и через несколько минут мы снова подняли паруса, на этот раз, чтобы достичь Винланда.
Мы с Карлсефни очень хорошо ладили в том путешествии. Когда я вспоминаю те ранние дни, я вижу долгое плавание, тогда мы не знали, где окажемся дальше. Мы
Я волнуюсь, рассказывая тебе это. Я чувствую дрожь, и если сейчас подниму руку, думаю, она задрожит, видишь? Разве это одержимость? Нет, я говорю, что пустота внутри. Есть черви, что заводятся в кишках у человека и медленно грызут их изнутри. Их можно подхватить, если питаться травами с овечьих пастбищ. Ужасно. Но пустота приходит не оттуда. Возможно, это в каком-то роде душевный червь. Он гложет меня где-то под ребрами, и у меня не остаётся ничего внутри, чтобы радоваться жизни, лишь пустота, которую я любой ценой должна скрывать. Теперь я знаю, что пустота уйдет, как только я перетерплю её, зная, что она уйдёт, пусть и на время, когда солнечный свет вернётся снова.
В Винланде я освободилась от этого демона; и более того, я никогда не ощущала его хватку, пока мы не поселились в уютном месте — в Глауме, у нас было всё, что только можно пожелать в жизни. Путешествия в Винланд по большей мере были пугающими, опасными и неудобными, но тогда я была довольна жизнью. Я никогда не ощущала, что мне нужно что-то большего, чем то, что мне пришлось пережить. Я испытывала боль, но только не разочарование.
Мы сошли на берег, увидев дома Лейфа на закате; оказывается, солнце там заходит даже в июне. Остров Бьярни скрылся за дымкой облаков, и путь, которым мы прибыли, растаял в тумане, а перед нами лежала твердая земля. Мы обнаружили два острова в открытом море, о которых нам было известно, а потом, почти сразу увидели пирамиды из камней, которые сложили люди Лейфа на хребте за домами. И точно, между островами и хребтом лежала бухта, её дно поднималось так полого, что наши суда сели на мель в сотне или больше ярдов от берега. Как только кили коснулись дна, нас окутал тёплый воздух, насыщенный лесными ароматами. Море было спокойным, без волн. Мы увидели пологие зеленые берега и серый песчаный пляж. Животные, стоящие в деревянных стойлах, почуяли землю и забеспокоились — овцы принялись блеять, а коровы мычать. Бык заревел и начал неистово лягаться в стойле, пытаясь мотать головой. Веревка лопнула, кто-то закричал: "он становится берсерком!" Лошади в соседних стойлах пронзительно заржали и пытались встать на дыбы, обрывая недоуздки. Нам не оставалось ничего, кроме как побыстрее выставить сходни. Животным приходится нелегко в море — им холодно и голодно, так что обычно они ведут себя спокойно. Так как путешествие выдалось лёгким, возможно, наш скот был в более лучшем состоянии, но я никогда больше не видела такой ужасной высадки. Как только быка вывели из стойла, он одним махом рогов разметал мужчин, которые держали его, и неуклюже направился к ближайшему берегу. Мужчины тянули по сходням отчаянно мычащих коров, а их лепёшки шлепались в море. Одна из лошадок, оказавшись в воде, заржала, перепуганная бурлящей водой, которую она взбаламутила вокруг себя, словно рядом с ней оказалось какое-то чудовище, которое пыталось утащить её вглубь.
К тому времени, как мы добрались до берега и вывели животных, наша лучшая корова захромала, и лошади тоже, а мы сами взмокли от пота. Бык скрылся из виду, но мы не беспокоились, скоро он вернётся к своим коровам. Корабли, сидящие на мелководье, глубиной по колено, выгляди с берега далёкими и хрупкими. Мы очутились на вогнутом на восток пляже, а затем взобрались на прибрежные дюны, песчаный тростник царапал мне ноги. С благоговением я посмотрела на зреющие колосья. Дикая пшеница, как и говорил Лейф. Никогда в жизни я не видела, как растёт пшеница. Теперь я насмотрелась на пшеничные поля в Европе, и знаю, что пшеница в Винланде совсем иная, но для нас она казалась настоящим сокровищем. Колоски с будущими зёрнышками касались моей юбки, и я подумала о Халльдис и запахе свежеиспечённых хлебов, и в этом благодушном настроении я впервые увидела дома Лейфа.
Дома стояли на лугу, за ними через болото протекала река. По правую сторону пролегал хребет, на его гребне высились пирамиды из камней. Пологие холмы покрывали деревья, за исключением расчищенного пространства перед нами, где по кривой, повторяющей очертания пляжа, расположились три дома: такие знакомые низкие стены, зелёные крыши, совсем как дома, в Зелёной стране, но эти из-за запустения казались чужими. Раньше я никогда не видела пустого поселения, наоборот, повидала немало новых, возникших на ранее пустынных землях. Никогда в жизни я не входила в покинутый дом. Я боялась, эти дома казались такими загадочными и опустевшими. Двери не было видно. Карлсефни решил обойти вокруг среднего дома, я отправилась с ним. Двери в домах, конечно же, были, но с западной, противоположной от моря стороны. Я заметила, как он быстро перекрестился, прежде чем поднять засов. Дверь распахнулась, внутри — темнота. Мы совсем не подумали и не взяли с собой ни лампы, ни огня. Карлсефни вошёл внутрь, я следом. Потребовалось некоторое время, чтобы глаза привыкли к темноте, а затем я разглядела холодный очаг, наполненный пеплом. Пять лет назад люди Торвальда разжигали здесь огонь. Карлсефни отыскал верёвку и попытался открыть дымовое отверстие, но доски, закрывающие дыру, заколотили от непогоды. Голые лавки, стены увешаны верёвками, корзинами и инструментами, всё так, как оставили здесь люди. Яма, над которой готовили пищу, полна пепла, сверху навалены горшки. Мне показалось, что-то темнеет в бочке для воды, но если бы её тогда наполнили до краёв, то за столь долгое время она испарилась. Этот дом покинули пять зим назад, в нём пахло землёй и сыростью, будто в подземелье, но холодно не было. Я была первой женщиной, которая вошла в этот дом, я снова взглянула на горшки, в которых готовили пищу, и подумала о людях, что зимовали здесь. Никогда в жизни я не видела, чтобы свободный мужчина готовил пищу, ведь так не принято, и никогда больше не увижу. Но здесь были горшки, яма, плоские камни и очаг, они поведали мне историю, частью которой я никогда не была. Тебе не кажется это нелепым, а, Агнар? Я никогда раньше не задумывалась, что расскажу об этом кому-нибудь.
Но всё изменилось. Мы вошли и разожгли огонь, и на следующий день дома стали наши. Мы с Карлсефни выбрали себе самый южный дом у реки, в котором жил сам Лейф. У нас была своя комната в дальнем углу, ближе к реке, а наша команда разместилась в зале, поблизости от нас. Снорри и его люди заняли два других дома, которые также служили мастерскими. Первую зиму было очень тесно, поэтому следующей весной мы соорудили больше сараев: один на берегу, для постройки корабля, и два для других мастерских, рядом со складом, построенным Лейфом. Той же весной, сразу через реку, напротив нашего дома, мы соорудили кузницу. У нас был кузнец, и Лейф сказал, что на окрестных болотах можно найти болотное железо, но, несмотря на все наши усилия, нам так и не удалось получить железо, на которое мы рассчитывали. Кузница оказалась сплошным разочарованием. Снорри потерял всякое терпение и больше не хотел связываться с производством железа, но Карлсефни упорствовал. Но об этом позже.
Наша первая зимовка должна была быть намного лучше, чем оказалась на самом деле. Мы охотились в течение трёх месяцев, и, хотя Лейф упоминал, что видел неподалёку оленей, но нашим охотничьим партиям не повезло. Они обнаружили лишь старые оленьи тропы, по какой-то причине животные не зашли так далеко на север в этом году. Птичий сезон мы тоже пропустили, хотя успели запастись лососем и треской. Ягоды были настоящим чудом, — столько разных ягод я никогда не видела, хотя по большей части мы собирали калину, бруснику и морошку. В половине дня плавания южнее мы нашли тёмные ягоды, они были такого же цвета, как и вино, которое сделал Тюркер. Карлсефни сказал, что они выглядят как виноград, хотя он никогда не видел свежего винограда, а только высушенные ягоды. Нам недоставало свежего мяса, у нас не было скота на убой, и когда тюлени начали выходить на берег, уже близилась зима. Карлсефни провёл несколько дней на островах, где удачно поохотился на тюленей, а Снорри, который отправился вдоль побережья, вернулся почти с пустыми руками. Первая метель пришла в начале октября, на стеблях увяли последние ягоды, пропали ужасные кусачие насекомые, которые донимали нас в Винланде каждое лето. Затем похолодало и тепло уже не вернулось. Скотина с каждым днём давала всё меньше молока. Лейф сказал, что зима начнётся не раньше Йоля, и, хотя нам тогда везло, как не везло за все три года, проведённые в Винланде, несомненно, самая первая зимовка оказалась самой худшей. Такова судьба, её не назовёшь щедрой, если конечно, не полагаться на её милость.
В середине ноября лёг снег, а меня начали преследовать призраки, затаившиеся в наших полупустых кладовых. Все мы переживали трудные зимы, но, возможно, у меня одной были причины бояться изоляции и нехватки еды в ближайшее время. Я молилась, как и все мы, но, Господь, казалось, был очень далёк от этой земли, где до этого не прозвучало ни одной молитвы. Я чувствовала, как мой ребёнок становился в утробе всё более сильным и активным, и как только он начал двигаться, то едва ли надолго затихал. Я не могла смириться с мыслью, что он родится в голодное время, и вырастет слабым, ведь мне хорошо знакомы все эти страхи. Поэтому однажды я поднялась к пирамидам из камней, чтобы произнести заговор. Это было недалеко, но подъём дался мне трудно, потому что в моём состоянии я с трудом переносила горшок с углями от очага. Земля застыла и покрылась снегом. Красная и жёлтая осенняя листва пожухла и стала хрупкой, голые ветви царапали меня, когда я проходила мимо. Я взобралась наверх между камней и можжевельника и встала на каменистом плато, поросшем лишайником. Сверху я видела струйки дыма, поднимающиеся от наших крыш, я разглядела Хельгу и остальных женщин, которые переворачивали треску, разложенную на берегу для просушки. Мужчин не было видно, ведь хорошая погода выпадала слишком редко, чтобы зря терять время, и все они отправились на охоту. В тот день было ясно, на горизонте тонкой полоской виднелся остров Бьярни.
Я произнесла заговор, разведя огонь из веточек мирта и можжевельника, пахнуло сладким дымом, стоя на морозе, я просила тепла, богатства и изобилия. Я не была уверена, что меня услышат. Эта земля казалась пустынной, бояться некого, но, тем не менее, она ничего нам не обещала. Если Господь создал этот мир, то позабыл о нём на исходе шестого дня, страна казалась безлюдной. Не думаю, что из Винланда можно попасть в преисподнюю или на небеса, и порой меня удивляла правота Тьёдхильд, которая хотела, чтобы тело Торвальда привезли домой. Возможно, нам также следовало привезти тело Торбранда домой. Его смерть казалась такой несправедливой: юноша погиб напрасно. Через несколько лет после того, как мы уплыли, Фрейдис оставила тела убитых ей людей в домах Лейфа, так что никто не сможет отмстить за них. Думаю, теперь в Винланде есть призраки, и они самые беспокойные из всех. Но, когда мы жили там, никто не умер, и мне хотелось бы надеяться, что мы оставили то место таким же пустынным, каким оно было до нас. Хотя, я не уверена. Когда я произносила заговор, то была слишком беспечна потому, что это место казалось мне безопасным, но мы, конечно же, изменили его навсегда.