Морская дорога
Шрифт:
Дни моего детства возвращаются ко мне во снах, как лоскуты ткани, а у меня нет нити, чтобы сшить их в одно целое. В моих детских глазах наш дом в Хеллисвеллире, в Лаугабрекке казался огромным. Где-то над моей головой, в дыму скрывались балки, поддерживающие крышу. Женская комната располагалась в конце зала и была поднята на ступеньку выше. Я помню ту каменную ступень, море оставило следы на камне — бледные линии. В женской комнате стояли два ткацких станка, нити на них напоминали гигантскую паутину; ночью, в мерцании огня, они отбрасывали на стены тени. Зал разделяли тонкие занавески, в которых я пряталась, когда около очага вечерами собирались мужчины. Я помню вечера на открытом воздухе, когда золотое солнце опускается всё ниже и ниже, а коровы бредут с пастбищ домой, чтобы их подоили. Я помню покалывание травы, запах сенокоса
Первое событие из внешнего мира, повлиявшее на мой мирок, произошло, когда мне было четыре года. Эрик Рыжий вернулся и остановился в доме моего отца.
Рыжая, как осень, борода, рыжие волосы. Он рассказывает о земле, пустынной, как бледное осеннее небо. О сказочной стране, омываемой штормами. Вспыльчивый и жестокий, он рассказывает о своих мечтах.
Он сидит на столе в зале. Трапеза окончена, женщины убрали посуду и удалились. Дети и собаки возятся возле очага, никто не обращает на них внимания. Над очагом, переплетаясь с дымом, витают мужские разговоры. Рыжий человек говорит, а воображение маленькой девчушки рисует картинки в её голове. Он описывает землю, покрытую зеленью, но сейчас в Исландии осень, и она не может представить себе зелень, только красные цвета. Красная трава, красный ивняк, красные ягоды — толокнянка и водяника. Красные холмы цвета его бороды и волос. Одно лишь море зелёное. На западе, за морем лежит пустынный и пугающий мир. Рыжеволосый и сам пугает её. Его переполняет гнев. Девочка чувствует это за его сладкими словами. Земля за морем так желанна, но рыжебородый так неистов и горяч. Она подползает поближе, ловя его слова. Здесь, в отцовском зале, она слышала немало сказок, но никто и никогда не рассказывал ничего подобного. В голубом небе, как описывает он, девочка видит, как в зеркале — землю и море, и фигурку посреди нетронутого пейзажа, кажется это она сама.
Первое время в мыслях я путала Эрика Рыжего с вулканом. Это всегда было частью моей жизни, знаете ли, лёд и огонь, снег и запах серы — совсем другой мир, не так, как здесь в земляной Италии. Когда я была ребёнком, за моей спиной высился Снайфель, который ваши богословы называют вратами в Хельхейм. Дорога во врата Хель ведёт с небес, именно оттуда пал Люцифер, а Лаугабрекка была хрупким раем до того, как меня изгнали. Такой была земля, о которой Эрик рассказывал отцу.
— Зелёная страна, — говорил он. — Пустынные пастбища, где трава зеленее изумрудов, густая и полна цветов, из скошенной травы получится сладчайшее сено, но ещё ни одна коса не касалась тех трав. На одном лугу там может пастись больше скота, чем в любой исландской долине. А зимняя охота принесёт огромные богатства, достойные королей — шкуры белых медведей, лисьи шкурки, бивни моржей и нарвалов. Один лишь груз добра, добытого в моей Зелёной стране, будет стоить дороже равного по весу грузу специй и шелков откуда-нибудь из-за Миклагарда. Я говорю о богатстве, которое ты даже не можешь себе представить.
— Разве никто более не находил эту Зелёную страну? — осторожно спросил отец. — Говорят, за плавучими льдами, что простираются за Гуннбьёрновыми островками, живут черти и оборотни, и там лежат границы Йотунхейма.
— Говорят! — посмеялся Эрик. — Похоже, ты веришь сплетням, что распространяют женщины за ткацкими станками, когда ткут тебе штаны на женской половине. Разве не я провел три года, исследуя Зеленую страну от Гуннбьёрновых островков до пролива, что ведёт на север, во Внешнее море? Увидел ли я там хоть один след живого человека? Ни одного!
— А мёртвого? — пробормотал мой отец.
— Если там кто и умер, то не из наших, поэтому их духи не причинят нам вреда. Клянусь, в Зелёной стране нет северных демонов.
— Значит, там есть другие?
Эрик пожал плечами.
— Ничего такого, чего стоит бояться мужчине. Это пустынная земля. Мы убедились в этом. Пусть трусы отворачиваются от богатства, если хотят. Я веду дела лишь с мужчинами.
Многие мужчины боялись Эрика. Я чувствовала это даже тогда, хотя узнала всю историю гораздо позже. Эрик прибыл в Исландию, когда мой отец, Торбьёрн, был ещё мальчишкой. В Норвегии Эрика объявили вне закона и изгнали за совершённые им убийства. Его самая первая ферма в Исландии была севернее Хорнстандса, но, когда мой отец впервые повстречался с ним, тот жил уже близ Ватнсхорна в долине Хейкадалюр. Это всего в десяти милях через холмы от Вифилсдалура, где вырос мой отец. Эрик был человеком, которым всегда восхищаются молодые люди — стремительный, дерзкий, всегда готовый к драке. Он притягивал к себе Торбьёрна, словно магнит, даже после всего, что случилось. Мой отец никогда ни в чём не обвинял Эрика. Итак, вскоре Эрик вновь оказался в беде, а Торбьёрн во всём поддержал его. Когда Эрика изгнали из Хейкадалюра, он обосновался на одном из островков в Брейдафьорде и оттуда нагонял страх на своих недругов.
К тому времени Торбьёрн женился на моей матери и перебрался в Лаугабрекку. Можно подумать, он был рад оказаться подальше от враждующих сторон, заполучив хорошую ферму по другую сторону от Снайфеля, а земля и молодая жена привяжут его к дому. Не тут-то было. Казалось, он немного успокоился, но как только Эрик призвал его снова, он ушёл. Мне тогда не было и года. Полагаю, новорожденная дочь не очень-то интересовала его. Он отправился в Оксни и ввязался в одну из ссор Эрика — из-за столбов почётного кресла, которые Эрик, как он утверждал, дал взаймы Торгесту из Брейдаболстеда.
Будь я мужчиной, я избегала бы кровной вражды как лихорадки. Как только вы ввязываетесь в серьёзную междоусобицу, из неё так просто не выйти, вы становитесь меченым на всю оставшуюся жизнь, которая, скорее всего, будет недолгой. Но тогда Торбьёрну повезло, и та вражда не дошла до убийств. На тинге Эрика приговорили к изгнанию на три года, и он был вынужден покинуть Исландию.
Думаю, если бы Торбьёрн мог, он отправился бы вместе с ним. Мой отец был в некотором роде разумным человеком, но в то же время вполне мог променять богатое наследство и семейное будущее на компанию изгнанника и отправиться в путешествие на край света вместе с Эриком. От отплыл на нашей лодке из Лаугабрекки вместе с кнорром Эрика, пока они не миновали все островки, и лишь Снайфель ещё виднелся за кормой. Тогда Торбьёрн неохотно повернул домой, и три года мы ничего не слыхали об Эрике. Как я уже упоминала, Эрик вернулся в Лаугабрекку той зимой, когда мне исполнилось четыре, тем самым положив начало моей собственной истории. Это первое событие, которое я помню, первая временная веха. До этого я не могла представить, как что-то вообще может измениться.
Глава вторая
Шестое июля
Обычно вулкан виден за сотни миль, и моряки используют его как ориентир на всём западном побережье. Даже когда сам Снайфель пропадает из вида, шапка из облаков всегда укажет место, где он находится. Укрытая ледяным покровом, гора дрожит и плавит камни, зажатые между огнём и снегом. Где-то под этим гладким белым конусом находятся врата в царство Хель, хозяйки преисподней.
Снежный купол блестит в лучах вновь появившегося весеннего солнца. Склоны вулкана пестреют белым и грязно-коричневым. Воздух свеж и солён, звенит птичьими криками ранних ловцов устриц.
Табун лошадей мышиной масти движется по тропе вдоль лавового поля между Лаугабреккой и Арнастапи. Три лошадки несут всадников — опоясанных мечами мужчин в шерстяных плащах, капюшоны откинуты на спину. Два орла парят над Снайфелем; с высоты птичьего полёта лошади и мужчины кажутся серыми пятнышками, не больше мыши. Орлы поднимаются по спирали в восходящих вихрях всё выше, и длинный полуостров с высоты становится виден целиком.
Ниже вулкан скрывается из вида, тропа петляет между застывших глыб лавы, изломанных чёрных великанов и троллей. Копыта цокают по камню, позвякивают уздечки. Четвёртый всадник заметно меньше остальных. Её щёки раскраснелись от холода и жара, а волосы развеваются по ветру. Она едет верхом по-мальчишески, юбка прихвачена на седле. Девочка держит поводья покрасневшими руками, пряча их в густую лошадиную гриву, чтобы согреться. Она скачет на серо-белой кобыле, рядом с которой семенит жеребёнок со счастливой звездой во лбу. Маленькая девочка облачена в коричневый шерстяной плащ, как и взрослые, на ней платье и рубаха из неокрашенной шерсти, вышитая цветными нитями на запястьях и вороте. Рубаха застёгнута двумя маленькими брошками, почти такими же, как у взрослых женщин.