Морские львы

Купер Джеймс Фенимор

— Это он! — вскричал Джой. — Капитан Гарднер, здоровый и невредимый! Вон он на палубе.

Маленькая девочка ушла, унося эту новость, и скоро сообщила ее Марии, которая плакала от радости. Через час Росвель сжимал ее в своих объятиях, потому что и для самой скромной женщины в подобную минуту нельзя было выказывать холодность или осторожность. В то время, когда Росвель прижимал Марию к своему сердцу, он прошептал ей на ухо, что почитает теперь Иисуса Христа, как Сына Божия. Кроткая и прекрасная девушка слишком хорошо знала откровенность и чистосердечие характера своего возлюбленного, чтобы сомневаться

в том, что он сказал ей. Эта была самая счастливая минута ее жизни.

Между тем новость достигла Пратта, и оба они были приглашены к изголовью умирающего. Прилив жизненных сил Пратта был так силен, что его наследники начали сожалеть, что она так скоро дошла до него. Только одна из многочисленного семейства, Мария Пратт, ощущала родственные и христианские чувства. Все прочие члены семейства видели в умирающем человеке только богатого человека.

— Добро пожаловать, Гарднер, добро пожаловать! — вскричал Пратт с такой силой, что молодой человек сначала не мог дать себе отчета в положении больного. — Я никак не мог отказать себе в желании видеть вас и всегда думал, что получу от вас хорошие известия. Фамилия Гарднеров такова, что на нее можно положиться, и вот почему я поручил вам командование моей шхуной.

Так как Пратт остановился, чтоб вздохнуть, то Мария печально возвратилась к мысли, что страсти этого мира еще господствуют над душой этого человека, которому, может быть, не остается и одного часа жизни. Эти впавшие, но еще воодушевленные глаза, эти щеки, похожие на высохший лист клена, положенный на холодный и белый камень, — все это представляло печальную картину. Одна Мария сознавала неприличие этой сцены и то, как дурно делают те, которые поддерживают эти чувства, так овладевшие ее дядей. Но даже сам пастор Уитль любопытствовал узнать, что за сумма прибавится к наследству Пратта с возвращением столь давно ожидаемого корабля. Итак, когда глаза всех были устремлены на прекрасное лицо молодого человека, стоявшего подле изголовья Пратта, когда брат, сестра, племянники, племянницы, двоюродные братья и другие дожидались, пока станет говорить Росвель, пастор ощущал не менее других беспокойство, и его лицо было очень озабочено. Лишь только Пратт перевел дух и выпил несколько укрепляющих капель, его мысли обратились на предмет, которым он занимался всю свою жизнь.

— Это друзья, Гарднер, — сказал он, — посетившие меня в небольшой болезни, которой я не так давно страдаю, и они будут счастливы узнать о нашем богатстве. Итак, Гарднер, вы привели шхуну! Что скажут саг-харборские судовладельцы, утверждавшие, что мы ее более не увидим? Вы ее привели, Гарднер… привели!..

— Только отчасти, господин Пратт. С тех пор как мы вас не видали, с нами случилось много и хорошего и дурного, но мы привели только самую лучшую ее часть.

— Лучшую часть, — сказал с живостью Пратт, что заставило его остановиться, — самую лучшую часть! Что же сделалось с остальной?

— Остальное мы сожгли, сударь, чтобы не умереть от холода.

Росвель рассказал в кратких, но ясных словах все случившееся и как остатки «Морского Льва» из Виньярда были употреблены для поправки его шхуны. Этот рассказ привел Марию к постели ее дяди, и она устремила свои глаза на лицо рассказчика.

Пратт испытывал теперь самую неблагородную страсть: скупость, — по мере того как говорил Росвель, его ум представлял ему все источники богатства, которые ускользали у него один за другим, пока он, наконец, не осмелился заговорить трепещущим голосом и с лицом, лишенным всякого воодушевления.

— В таком случае, — сказал он, — я могу считать свое предприятие за ничто. Страховщики откажутся заплатить за корабль таким образом перестроенный, виньярдцы провозгласят свои права на вознаграждение, потому что вы два раза воспользовались им и употребили их материалы. Есть ли у нас груз?

— Нет, господин Пратт, все еще не так худо. Мы привезли довольно шкур, чтоб заплатить жалованье всему экипажу, чтобы окупить ваше снаряжение шхуны, не говоря уже о довольно значительной сумме. Наш меховой груз не может стоить менее двадцати тысяч долларов, кроме того, что мы оставили на острове и за которым можем послать другой корабль.

— Это другое дело, — вскричал Пратт. — Хотя шхуну можно считать разбитой и хотя расходы огромны, но я боюсь идти далее, Гарднер, скажите мне?.. Я очень слаб! Где вы остановились?.. Мария, спроси его.

— Я думаю, что дядюшка желает спросить вас, останавливались ли вы подле берега Вест-Индии, как вам приказывали?

Мария выговорила эти слова с отвращением, потому что хорошо видела, что для ее дяди было не время думать о делах этой жизни.

— Я ничего не позабыл из ваших приказаний, сударь, — сказал Росвель, — это моя обязанность, и я думаю, что в точности ее исполнил.

— Подождите, Гарднер, — прервал умирающий, — мне надо спросить вас. Виньярдцы не имеют никакого права на эти кожи?

— Наверное, нет, сударь. Эти кожи принадлежат нам. Есть кожи, принадлежащие виньярдцам, но они свалены в нашем доме, где мы их оставили.

— Но, Гарднер, нам надо поговорить о самом важном. Не хотите ли, чтобы все вышли из комнаты на время нашего разговора?

И Пратт силился засмеяться. В комнате остались больной, Мария, Росвель и сиделка, которую нельзя было выгнать и которая считала себя вправе знать все семейные тайны.

— Дверь затворена? — сказал трепещущим голосом Пратт, потому что его смущение, соединившееся со слабостью, волновало его тело, — Мария, притвори хорошенько дверь, это наша тайна, надо, чтобы сиделка не забыла этого.

Мария уверила его, что они были одни, и отвернулась от него, чтобы скрыть свое горе.

— Теперь, Гарднер, — сказал Пратт, — говорите мне все. Росвель колебался отвечать, потому что тоже видел с прискорбием, что любовь к прибыли господствовала над стариком до последнего вздоха.

— Вы забыли берег? — сказал Пратт с горестью.

— Нет, сударь, нет, я исполнил свою обязанность.

— Вы нашли его? Место хорошо было означено?

— Да, — отвечал Росвель.

— Итак, вы нашли то, о чем говорил Дагге?

— Да, сударь, точно так, как обозначил Дагге.

— Ну, ну! Вы вскопали маленький бугорок?

— Да, сударь, и мы нашли ящик, описанный пиратом.

— Бьюсь об заклад, что большой укладистый ящик Пираты редко делают что-нибудь вполовину. Хи, хи, хи!

— Я ничего не могу сказать о величине ящика, но в нем должен был быть другой, небольшой стеклянный ящик.