Морские повести и рассказы
Шрифт:
— Тебя не сменили, — продолжал капитан Мак-Вир, не поднимая глаз, — Все-таки я хочу, чтобы ты стоял у штурвала, пока хватит сил. Ты приноровился к ходу. Если на твое место встанет другой, может случиться беда. Это не годится. Не детская игра. А у матросов, должно быть, хватает работы внизу… Как ты думаешь, сможешь выдержать?
Рулевая машина отрывисто звякнула и тут же остановилась, окутавшись паром, как залитый костер; а неподвижный человек с остановившимся взглядом страстно проговорил, словно вся жизнь его сосредоточилась в губах:
— Ей-богу, сэр, я могу стоять у штурвала хоть вечность, если никто не будет со мной говорить.
— О да! Хорошо!
Капитан впервые поднял глаза на этого человека: Хэкет.
И, казалось, он тотчас же перестал об этом думать. Наклонившись к рупору в машинное отделение, он крикнул в него, а затем опустил голову. Мистер Раут снизу ответил, и капитан приблизил к рупору губы.
Вокруг ревела буря, а капитан прикладывал к рупору попеременно то губы, то ухо. Снизу поднимался к нему голос механика; он говорил резко, словно оторвался от горячей работы: один из кочегаров вышел из строя, остальные сплоховали; второй механик и старший кочегар поддерживали огонь под котлами; третий механик стоял у штурвалов ручного управления машиной.
— Каково там наверху?
— Довольно скверно. Почти все зависит от вас, — сказал капитан Мак-Вир, — Заходил ли туда помощник?.. Нет? Ну, так он скоро придет. Пусть мистер Раут скажет ему, чтобы он подошел к рупору… к рупору, выходящему на капитанский мостик, так как он, капитан, сейчас снова туда выйдет. Китайцы подняли возню. Дрались как будто. Он никоим образом не может допустить драку…
Мистер Раут отошел, а капитан Мак-Вир, прижимавший ухо к рупору, чувствовал пульсацию машин, словно биение сердца судна. Голос мистера Раута что-то отчетливо выкрикивал там, внизу. Судно зарылось носом, и со свистящим шумом пульсация машин приостановилась. Лицо капитана Мак-Вира оставалось бесстрастным, глаза рассеянно уставились на скорченную фигуру второго помощника. Снова раздался из глубины голос мистера Раута, и пульсирующие удары возобновились — сначала медленно, затем все ускоряясь.
Мистер Раут вернулся к рупору.
— Не имеет значения, что они там делают, — быстро сказал он и раздраженно прибавил: — Судно ныряет так, словно и не собирается вынырнуть.
— Ужасная волна! — крикнул в ответ капитан.
— Не дайте мне загнать судно ко дну, — рявкнул в рупор Соломон Раут.
— Темень и дождь! Впереди ничего не видно! — кричал капитан. — Нужно… не… останавливаться, сохранить ход… чтобы можно было… управлять… а там увидим, — раздельно выговорил он.
— Я делаю все, что можно.
— Нас здесь… здорово… швыряет, — коротко проговорил голос капитана, — Все-таки справляемся недурно. Конечно, если рулевую рубку снесет…
Мистер Раут, наклонивший ухо к рупору, ворчливо пробормотал что-то сквозь зубы.
Но твердый голос сверху бодро спросил:
— Что, Джакса еще нет?
Затем, после короткой выжидательной паузы, прибавил:
— Хочу, чтобы он здесь помог. Пусть поскорей покончит с этим делом и поднимется сюда, наверх, в случае, если что-нибудь… Смотреть за судном. Я совсем один. Второй помощник для нас потерян…
— Что? — крикнул мистер Раут в машинное отделение; затем заорал в рупор: — Смыт за борт? — и сейчас же прижался к рупору ухом.
— Потерял рассудок от страха, — продолжал деловым тоном голос сверху. — Чертовски не вовремя.
Мистер Раут, прислушиваясь, опустил голову, вытаращил глаза. Сверху донеслось к нему отрывистое восклицание и какой-то шум, напоминающий драку. Он напрягал слух; все это время Биль, третий механик, стоял с поднятыми руками, держа между ладонями обод маленького черного колеса, выступающего у большой медной трубы. Казалось, он взвешивал его над своей головой, примериваясь к какой-то игре.
Чтобы удержаться на ногах, он прижимался плечом к белой переборке. Одно колено было согнуто, заткнутая за пояс тряпка свешивалась на бедро. Его гладкие щеки разгорелись и были запачканы сажей; угольная пыль на веках, словно подведенных черным карандашом, подчеркивала блеск белков, придавая юношескому лицу что-то женственное, экзотическое и чарующее. Когда судно ныряло, он, поспешно перебирая руками, туго завинчивал маленькое колесо.
— С ума сошел! — раздался вдруг в рупор голос капитана. — Набросился на меня… Только что. Пришлось сбить его с ног… Вот сию минуту. Вы слыхали, мистер Раут?
— Ах, черт! — пробормотал мистер Раут. — Осторожно, Биль!
Его крик прозвучал в железных стенах машинного отделения как предупреждающий трубный сигнал. Покатые стены были окрашены белой краской и в тусклом свете палубного иллюминатора уходили вверх; все высокое помещение напоминало внутренность какого-то монумента, разделенного на этажи железными решетками. Свет мерцал на различных уровнях, а посредине, между станинами работающих машин, под неподвижными вздутиями цилиндров, сгустился мрак. В спертом теплом воздухе бешено резонировали все шумы урагана. Пахло горячим металлом и маслом; в воздухе висела легкая дымка пара. Удары волн, казалось, проходили из конца в конец, потрясая все помещение.
Отблески, словно длинные бледные языки пламени, дрожали на полированном металле. Снизу из-под настила поднимались, блестя медью и сталью, огромные вращающиеся мотыли и снова опускались; шатуны, похожие на руки и ноги огромного скелета, казалось, сталкивали их вниз и снова вытягивали с неумолимой точностью; а внизу, в полутьме, другие шатуны и штоки размеренно качались взад и вперед; кивали крейцкопфы; металлические диски терлись друг о друга медленно и нежно, в смешении теней и отблесков.
Иногда все эти мощные и точные движения вдруг замедлялись, словно то были функции живого организма, внезапно пораженного гибельной слабостью; и тогда длинное лицо мистера Раута желтело, а глаза казались темнее. Он вел эту битву, обутый в пару ковровых туфель. Короткая лоснящаяся куртка едва доходила ему до бедер, узкие рукава не закрывали белых кистей рук; казалось, в этот критический момент он вырос, руки вытянулись, бледность усилилась и глаза запали.
Он двигался с неутомимой энергией, лазил наверх, исчезал где — то внизу; а когда стоял неподвижно, держась за поручни перед пусковым механизмом, то все время глядел направо, на манометр, на водомер, прибитые к белой стене и освещенные раскачивающейся лампой. Раструбы двух рупоров нелепо зияли у его локтя, а циферблат машинного телеграфа походил на часы большого диаметра, с короткими словами команд вместо цифр. Буквы, резко черневшие вокруг оси индикатора, группировались в подчеркнуто символические восклицания: «Вперед! Задний ход! Тихий! Приготовиться! Стоп!»— а жирная стрелка указывала вниз, на «Полный ход», —и эти слова, таким образом выделенные, притягивали глаз, подобно тому как пронзительный крик привлекает внимание.