Морские повести
Шрифт:
— Есть проследить за выполнением приказа, — отрезал Старостин.
— И скорострельность, скорострельность не забывайте! — крикнул, уже уходя, Снегирев. — Помните: в морском бою кто первый накроет цель, тот и победил… Да, старшина, еще на два слова… — Старостин подошел к нему ближе. — Помнишь: при обстреле берега ты призывал: «За Родину, за Сталина!» Это хорошо. Еще больше у народа дух поднимает. Так и теперь…
— На то я и агитатор, товарищ старший лейтенант, — просто сказал Старостин.
Снегирев дружески положил пальцы ему на рукав.
— Ну,
— Поговорили по душам… Да пока полной видимости нет.
— Будет полная видимость, старшина. Поверь слову. Увидишь, как она тебя встретит, когда с победой вернемся. Меня на свадьбу позвать не забудь.
— Как не позвать! — улыбнулся суровый старшина.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Снегирев заглянул по пути в артиллерийский погреб, где у элеватора под высокими стеллажами с тускло мерцающими снарядами стоял маленький, юркий хозяин погреба Шилин, обратив вверх свое настороженное лицо. Когда Снегирев заглянул внутрь, Шилин быстро сунул в карман руку с мелком.
— Ладно, Шилин! — добродушно сказал Снегирев. — Подарки надписываешь фашистам? И за меня напиши на снаряде: «За наш родной Ленинград!»
Он побывал в котельных и турбинных отделениях, заглянул в пост гирокомпаса, в маленькую каюту, где, охраняя нежнейший прибор — путеводитель корабля в море, — будет во время боя одиноко сидеть краснофлотец Шапошников, прислушиваясь к разрывам снарядов, к грохоту корабельной артиллерии, но не смея ни на секунду отлучиться, чтобы не нарушилась работа гирокомпаса.
— Ну, штурманский специалист! — сказал Снегирев. — Верти дырочку во фланелевке! Раздолбаем «Геринга» — всех отличившихся представлю к орденам. А твое отличие — следить, чтобы гирокомпас не вышел из меридиана. — Он положил руку на твердое плечо краснофлотца, заглянул в его озабоченное лицо. — Сейчас штурман ведет корабль вслепую. Знаешь,, как при этом должен гирокомпас работать? Главное — не нервничать, брат. Буду сюда заглядывать, новости рассказывать. Я тебя не забуду.
И опять дальше, по всем боевым постам, ведущим последние приготовления к бою. Рыжеголовый веснушчатый Максимов, тот самый, письмо которого читал вслух Снегирев, сердито протирал оптический прицел своего зенитного автомата над камбузной надстройкой. Старший лейтенант ухватился было за отвесную стремянку, чтобы вскарабкаться к автомату, но снял ногу со ступеньки.
— Максимов! — окликнул старший лейтенант, и командир зенитки встрепенулся, подошел к поручням надстройки.
— Вот и будет тебе что написать матери, — тепло сказал Снегирев. — О том, как встретились мы в океане с фашистским тяжелым крейсером и что произошло потом. Смотри, Максимов, чтобы письмо твое интересным получилось. На борту «Геринга» два самолета, еще, пожалуй, будут пикировать на «Громовой». Держи зенитку «на товсь». Когда победим, это будет победа всего экипажа. Следи за зениткой, Максимов.
— Есть следить за зениткой, — отозвался Максимов и с удвоенным рвением стал протирать прицел.
И вот Снегирев уже у платформы торпедного аппарата, где высокий узкоплечий Филиппов и другие торпедисты возятся вокруг еще прикрытых брезентом, еще дремлющих в длинных трубах торпед. Снегирев стал сбоку, опять поправил на голове тяжелую, неудобную каску. «Нет, — думал Снегирев, — буду в каске до конца. Если матросу пример сам не подашь, он тебе не поверит. Я должен подавать пример. Скажут: вот агитирует за каску, а сам — муха его забодай — в шапке ходит… А что же, шлем — это вещь. Сколько народу в бою от смерти спас…» И он плотнее надвинул на глаза белую сталь.
Жаркие волны захлестывали его грудь. Морской бой, трудный, неравный бой! «Постараюсь вести себя так, чтобы не уронить звания коммуниста… Никогда не падать духом… Что ж, это моя обязанность, партийный долг — поднимать у людей настроение…»
— Филиппов! — окликнул Снегирев.
Филиппов как раз приближался к нему. У платформы торпедного аппарата проходил, согнувшись под тяжелыми трубами.
— Ну, Филиппов, будем крушить фашистские посудины? Крылья аппаратов «на товсь»? Сделаем то, что вы в стихах обещали! — Филиппов покраснел от удовольствия, вытирая ветошью свои длинные пальцы. — Пришло время боя за Родину, за Сталина, за милых! — Снегирев опять говорил весело и звучно, чтобы слышали все торпедисты. — Большое вам дело придется сделать в этом бою. И за Москаленко отомстите!
— Товарищ старший лейтенант, — сказал Филиппов. — Не только за Пашу Москаленко… — Он хотел что-то прибавить, но лишь стиснул пухлый комочек ветоши. — Лица я его не могу забыть, как он лежал там навзничь на койке.
— За все рассчитаемся с врагом, матросы, — взволнованно сказал Снегирев. — Помните, сегодня наш праздник. Наконец-то настал наш праздник!
И он шел дальше, у него было мало времени, нужно каждому сказать слово перед боем, никого не отвлекая от дела.
Он остановился на самой корме, у низкого полукруглого ската, где влажно чернели тщательно осушенные, освобожденные от ледяной коросты толстые цилиндры глубинных бомб.
— Поздравляю с морским боем, друзья! — сказал Снегирев.
Возле него стояли зенитчики и минеры, комендоры кормовой пушки. И здесь, как всюду на корабле, будто зачарованные, вглядывались все в океанскую даль, в колышущийся, кружащийся снег, куда шел полным ходом эсминец, откуда уже чудились раскаты артиллерийской стрельбы.
— Через десяток минут войдем в соприкосновение с вражеским кораблем. Командир боевой части уже разъяснил задачу? Понятно, что на дальних дистанциях он нас не обнаружит, а на ближних наше дело первым открыть огонь?
— Так точно, понятно, — сказал командир орудия Филин.
— Командиры баковых орудий решили гвардейское звание добыть в этом бою «Громовому», — с веселым задором продолжал Снегирев. — Чтобы сам товарищ Сталин наш корабль похвалил! Беспокоятся, как бы вы не подкачали в смысле скорострельности. Да я им за вас поручился, друзья! Уж вы меня не подведите!