Морской сундучок

Коржиков Виталий Титович

А я подумал: «Посмотрим!» Побежал к доктору, выпросил флакон рыбьего жира и вернулся на палубу:

— Ну-ка пустите.

— Ха, станет он тебе эту дрянь пить! — съязвил дядя Вася.

Но я плеснул из флакона немного жира в ладонь, поднёс бельку; он выпрямился на ластах, посмотрел на руку влажными глазами, повёл ноздрями и — раз! — ткнулся носом.

Я даже засмеялся: усы-то у него щекотные и язык шершавый. Я плеснул жира ещё и отодвинулся, белёк потянулся за мной. Шлёп-шлёп ластами. Я отвёл руку в сторону — и нерпёныш за ней. Тычется прохладным мехом: ещё просит.

Мы совсем было завозились. Но подошёл ледокол. Из рупора громыхнула команда капитана — даже льды заколыхались.

И все бросились по местам.

А Гриша спустился с бельком по трапу:

— Будь здоров! Привет маме! — и бултых его в воду.

Мы двинулись за ледоколом, закачались мимо нас опять ледяные слоны, крокодилы, зашумели команды: «Давай буксир! Принимай буксир!» Работа.

Но я всё-таки выбрал минуту, выглянул за борт — что там? — и ахнул! Дружок-то наш плывёт за нами! Тянутся рядом с бортом две усатые головы: одна белая, другая жёлтая. Нерпа-мать беспокоится, отталкивает сына, а он торопится за пароходом. Нерпа — от борта, а он — к борту. Мать — в сторону, а белёк — вперёд!

Уже и ледяное поле пробили, и на чистую воду вышли, а я всё вижу, или кажется: гребёт вдали наш маленький белёк, работает ластами.

И куда это он, чудак, собрался? За нами в дальнее плавание? Так долго нам ещё ходить-плавать. Ох, долго!

А Гриша тоже выбежал к трапу, посмотрел в ледяную даль, засмеялся:

— Вот как ему рыбий жир понравился! Побереги, — говорит, — пузырёк. Пойдём же когда-нибудь домой — обязательно встретимся. Ещё пригодится!

МЕДВЕЖЬИ ОСТРОВА

Пустое Побережье, Унылая Трава. Притихли По-медвежьи Медвежьи Острова. Так друг за другом следом В потоках ледяных Они бредут, И летом Линяет шкура их. Но лишь зима устроит Арктический набег — И острова покроет Медвежий белый мех. Замёрзнет Побережье, Улягутся Снега, И воет По-медвежьи Полярная пурга.

ЧЕЛОВЕК

Наше судно доставило на один из дальних северных островов всё необходимое для полярников, и мы стали готовиться к выгрузке. Приблизиться к берегу вплотную не удалось: мешала мель, и, спустив на воду баржу, мы отправились искать удобное пристанище для судна.

Кричали чайки, проплывали огромные льдины с нерпами, целые ледовые поля, слепило солнце. Но неожиданно налетел ветер, море расходилось, раскачалось, баржу стало забрасывать на дыбки, грозя перевернуть, и мы завернули за небольшой, стоявший вблизи островок.

Волны всё увеличивались. А мы втроем сидели у костра на необитаемом берегу, мечтали о хорошей кружке чая и тарелке вкусного флотского борща. Но пароход наш вдали качался на волнах, и добраться до флотской столовой нам не светило ещё долго-долго. Вдруг мы услышали хрупанье гальки и, оглянувшись, увидели раскосого чукотского парнишку лет десяти в кухлянке, в сапогах, с винтовкой на плече. Он по-хозяйски подошёл к нам и, кивнув, спросил:

— Печёнка хочешь?

— Какую печёнку? — удивлённо спросили мы разом.

— Моржовую.

— Откуда?

Он рукой позвал нас за собой и твёрдым взрослым шагом отправился на другую сторону островка.

На песке, на взгорке, клыками вверх лежали несколько крупных моржей, возле которых дымил костерок и сидела большая серая лайка. На костре на вертеле жарилась моржовая печёнка.

Мальчик достал из-за голенища нож, отрезал нам по куску печёнки и кусок положил перед собакой.

— Ты как хозяин! — сказал наш боцман Володя. — Моржи твои?

Маленький охотник подошёл к трём самым крупным и показал на них:

— Это мои.

— Сам стрелял, для себя?

Парнишка ответил:

— Я сам. — И с достоинством добавил: — Для всех!

— Человек! — с уважением сказал боцман и повторил: — Человек!

— А где же остальные, взрослые? — поинтересовались мы.

— Поплыли на берег за тросами, за подмогой. — И он посмотрел в сторону большого острова.

Нам очень понравились спокойствие и достоинство этого маленького мужчины, одного на острове среди Ледовитого океана, уверенного в том, что его не бросят, не оставят, и знающего, убеждённого, что он тоже нужен и полезен всем.

И долго потом в нашем нелёгком полярном плавании мы, бывало, отправляя друг друга по делам, поручая какое-то дело, потом в шутку спрашивали:

— Ну, всё сделал?

— Всё!

— Сам?

— Сам! — И, улыбаясь, каждый добавлял: — Для всех!

И уже все разом выносили уважительный боцманский приговор:

— Человек!

ГОВОРЯЩЕЕ ПИСЬМО

В полярные злые широты На судно, зажатое льдом, Доставили почту пилоты — Конверт с говорящим письмом. В каюте, наполненной шумом, Усталая лампа горит. Задумчиво слушает штурман, Как старая мать говорит. И, словно сквозь шум непогоды Услышав своих матерей, Команда теснилась у входа, И боцман присел у дверей. А судно снегами заносит, Метелям мести и мести… Вот голос смолкает, но просят Пластинку опять завести. И долго матросам не спится, Все смотрят в бегущую тьму, А самому младшему снится, Что мама подходит к нему.

ПЕРЕПОЛОХ

На океанском побережье между сопок лежит бухта. Тихая, прозрачная. Вокруг бухты — лес. А у берега несёт службу отряд морских пограничников.

Один сторожевой катерок охраняет вход в бухту, а два ходят вдоль берега, смотрят: не зашёл ли с моря противник, не крадётся ли кто к нашей земле.

И каждый рад доложить: «Нарушений не обнаружено!»

Хорошо служат.

Поэтому и пригласили колхозники командира Морозова выступить, рассказать, как границу охраняют.