Морской узелок. Рассказы
Шрифт:
— Я за весь дом. Да еще у нас раненые в лазарете… У меня пропуск на двоих.
— А у тебя тоже много. Ты что, тоже из лазарета?
— Вроде этого.
— К нам теперь и от нас без пропуска ни туда, ни сюда. Юнкера, наверное, теперь до Манежа распространились.
— А документы, — осторожно спросил солдат, — спрашивают?
— Обязательно.
— Батюшки светы! А я из дому ушла рано! — всполошилась баба. — Ни юнкеров, ни пропусков не было. И документов нет — одни карточки. Уважаемый, — обратилась она к солдату, — будь любезный, запомни меня. Я за пропуском побегу. Запомни синие мои глаза…
— Верно, красавица, глаза синие! — подтвердил солдат.
— Не пустят, — заметил Андрюшка.
— Все одно побегу… Граждане, запомните мои синие глаза. У меня трое малых ребят дома.
Она покинула очередь и хотела бежать, но в эту минуту на Волхонку от Моховой влетел грузовик. В кузове тесной кучей стояли, качаясь и толкаясь, юнкера и стреляли назад вдоль улицы из винтовок с примкнутыми штыками.
…из-за угла вылетел второй. В нем густо стоял народ в картузах, с винтовками без штыков.
Очередь прижалась к окнам магазина. Вслед за грузовиком из-за угла вывернулся второй. В нем густо стоял народ в картузах, с винтовками без штыков, направленными вперед; не стреляя, грузовик гнался за юнкерами. Женщина с синими глазами кинулась поперек улицы, хотела прошмыгнуть между грузовиками. Юнкерские пули защелкали по мостовой. Женщина вскрикнула и упала ничком.
Второй грузовик круто повернул, едва не вылетев на панель, чтобы не задавить женщину. Грохнули и с этого грузовика выстрелы, и он помчался дальше, нагоняя юнкеров.
Очередь разбежалась. Из всего народу осталось только двое: солдат и Андрюшка.
— Теперь я первый, — сказал солдат, — а ты последний.
Улица в обе стороны несколько минут была совсем пуста. Гремели запоры железных ворот. Из окон запертой продовольственной лавки смотрели на улицу испуганные продавцы.
Солдат подошел к женщине, посмотрел: взяв под мышки, подвинул ее к краю тротуара и повернул навзничь.
— Готова! — сказал солдат. — Ловко ударили гады! Ладно! Запомню я, милая, твои синие глаза!
Женщина лежала мертвая, строго улыбаясь, и, широко раскрыв синие глаза, смотрела в серое небо.
К лавке подъехал полок на дутых шинах. Из-под брезента смотрели буханки. Вкусно запахло свежим черным хлебом… Лавка открылась… Продавцы начали выгружать хлеб и вносить в лавку, поглядывая на убитую. Извозчик слез с козел, снял шапку и спросил солдата:
— Чего это?
— Юнкера балуются!
— Так…
Солдат отвел Андрюшку в сторону и сказал, бегая белесыми глазами по сторонам:
— Вот что, хлопчик: пропуск у тебя на двоих?
Андрюшка прищурился:
— Видать, товарищ, документов нет? Давай сюда карточки!
Солдат отдал карточки Андрюшке.
Хлеб разгрузили. Извозчик сказал:
— Положите, товарищи, женщину на полок. Чего ей тут валяться! Свезу куда надо.
— И то!
Тело подняли, положили на полок и прикрыли брезентом. Извозчик погнал рысью лошадь с места.
Из двери лавки выглянул заведующий.
— Невелика нынче очередь у нас, — сказал он, обращаясь к солдату и Андрюшке. — Пожалуйте, граждане!..
Солдат и Андрюшка вошли в лавку. Барышня, отстригая купоны, удивилась:
— Что это у тебя, Андрюшка, столько новых карточек?
— А у нас в лазарете народу прибыло, — кивнул Андрюшка в сторону солдата.
Тот отдал честь и распустил свой большой мешок.
Пока они получали хлеб и укладывали его, в магазин набралось один по одному порядочно народу.
Волхонка была пуста. Трамваи не ходили. Женщины и мальчишки с котомками перебегали от одной лавки к другой. Далеко били одинокие выстрелы. Где-то близко застучал пулемет…
— Куда нести-то? — спросил солдат.
— Прямо переулком, за угол, — ответил Андрюшка. — Мы из судаковской усадьбы.
На углу, под каменной стеной судаковского сада, похаживал, ежась от октябрьского холодка, юнкер.
— Пропуск! Куда столько хлеба несете?
— У нас лазарет, товарищ, — ответил солдат. — Пропуск на двоих…
— Проходите.
— А покурить есть?
— Проходи! — грозно крикнул юнкер.
Солдат завернул за угол и крикнул:
— А золотых погонов тебе не носить!
Юнкер рассердился и выскочил за угол, вслед за солдатом. В тот же миг на другом углу, по гребню орловских конюшен, прочертило огнем, и, словно кто коленкор разорвал, раздался залп. Пули исщербили штукатурку ограды и шмелями гудели, улетая. Юнкер юркнул под защиту каменной стены. Солдат с Андрюшкой побежали к воротам судаковского дома…
У калитки дежурил Еванька. Он живо отодвинул засов и впустил солдата и Андрюшку во двор.
— Здорово! — сказал, опустив мешок на землю, солдат и вытер со лба пот рукавом.
К ним подошел Варкин. Он и солдат остро взглянули друг другу в глаза. Варкин начал быстро задавать солдату вопрос за вопросом, сам сейчас же отвечая:
— Какого полка? — «Сто восемьдесят восьмого запасного». — В командировке? — «Точно так». — Документы? — «Украли». — На какой мы сейчас стоим платформе, товарищ? — спрашивал Варкин.
— Мы сейчас на платформе за немедленный мир.
— А насчет земли? Отобрать у помещиков. Немедленно! Ясно? Про бедноту слыхал?
— Сам бедняк!