Морской узелок. Рассказы
Шрифт:
Аганька с криком: «Доктор приехал!» — бросилась в дом. Автомобиль остановился у флигеля, перед входом в лазарет. Врач был в военной форме, он направился в лазарет, но распахнулась дверь главного входа, и Аганька закричала:
— Господин доктор! Барыня вас просят к ним сначала зайти. Очень нужно…
Доктор последовал за Аганькой. Она помогла ему раздеться и повела в комнату Анны Петровны. Темные шторы на окнах спущены. Горит один голубой электрический ночник. Анна Петровна поднялась из кресла навстречу врачу и протянула руку для поцелуя.
— Какое счастье, что вы приехали!
— Ну, а как в лазарете?..
— Ах, в лазарете ужас! Там один умер и один выздоровел… А этот Варкин, вы его хорошо знаете, всех на дворе перемутил…
— Вы говорите: Варкин? Не помню. Один, вы говорите, умер и один выздоровел? А сколько всего?
— Там висит список… Кажется, тринадцать или пятнадцать. У меня все перепуталось в голове.
Доктор достал из кармана записную книжку и справился:
— Числится не тринадцать и не пятнадцать, а только одиннадцать. Если один умер, то десять. И вы говорите, еще один выздоровел. Это Варкин?
— Да нет же. Варкин был давно уже на ногах. У него рука в гипсе.
— Те-те-те! Помню. Веселый малый!
— Что в городе, доктор? Когда это кончится? Я совсем потеряла голову…
— Напрасно. Конечно, стрельба действует на нервы. Но у вас почти безопасно. Вот в переулках от Тверской к Никитской — там жарко. Дома прострелены, как решето! Я не мог к вам прорваться. Что я вам советовал: давно надо было закрыть лазарет. Все кругом закрыли, только флаги у ворот висят.
— Все равно стреляют, хотя и у нас флаг Красного Креста….
В вестибюле доктора ждала Лизавета Ивановна, в белом халате и белой повязке на голове.
— А, здравствуйте, здравствуйте, красавица!
Они вышли во двор и направились в лазарет.
Выздоровление
В передней лазарета доктора встретил Варкин.
— Это ты, Варкин? — спросил доктор, взглянув на руку солдата.
— Точно так!
— Здравствуй, Варкин!
— Здравия желаю, товарищ доктор! Честь имею доложить, что в лазарете все обстоит благополучно. Раненых состоит прежнее число — одиннадцать человек. Свободных коек — одна.
Доктор разделся, покурил, вымыл руки и спросил тихонько Лизавету Ивановну:
— Умер кто? Какое было ранение? Почему Варкин говорит — одиннадцать? Ведь один умер?
— Никто не умер, — своим ровным ледяным голосом ответила Лизавета Ивановна.
— Но я слышал своими ушами от Анны Петровны сейчас!
— У вас есть свои глаза.
— Дайте халат.
Войдя в палату, доктор остановился, окинул взглядом койки и сосчитал: верно, двенадцать коек.
Все раненые, кроме одного, лежали на спине, а этот, с забинтованной головой, лежал на боку; он не то спал, не то прикинулся спящим. Доктор пробормотал:
— Однако у барыни-то невроз.
— Что вы сказали? — спросила Лизавета Ивановна.
— Ничего, это я про себя. Осмотрим ваши перевязки… Начнем отсюда.
Лизавета Ивановна откидывала одеяла. Взглянув на табличку в ногах с фамилией и описанием ранения, доктор делал перевязку и переходил к следующей койке.
— Молодцом, молодцом! Поправляйся! — говорил он каждому.
Не тревожа спящих, доктор подошел к солдату с забинтованной головой. Сквозь старый бинт слегка просочилась кровь.
«Общая контузия газами. Рана в голову. Ефрейтор Чириков Степан. № 989. Воинский билет № 2759».
Раненый открыл глаза.
— Здорово, Чириков! Как дела? Как самочувствие? Болит? На что жалуешься?
— Здравия желаю, ваше высокородие, товарищ доктор! Благодаря вашим заботам как будто лучше… — твердо ответил Чириков. — Вроде бы мне можно и вставать…
— А ну попробуй, голубчик, сядь. Так, так! Чудесно, чудесно! Поддержите его, Лизавета Ивановна. Спусти ноги, братец… Обопрись на сестру… Ну, попробуй встать… Молодцом! Через недельку я тебя выпишу.
— Да я бы хоть сейчас плясать, ваше высокородие!
— Ну, а ты, Варкин, что? — спросил доктор.
— Да все бы, товарищ доктор, ничего, только третий день будто в лихорадке.
— Мы все в лихорадке. До свидания, братцы…
— Счастливо, ваше высокородие! — ответил Чириков.
Доктор и Лизавета Ивановна вышли из палаты.
Варкин запер за ними дверь и вернулся в палату.
Чириков сорвал с головы повязку и раскланивался во все стороны. Это был Аника-воин.
— Разыграли как по нотам! — сказал Варкин. — Ну, поздравляю! Теперь ты ефрейтор Чириков. Понял свою перемену?
— Рад стараться, товарищ Варкин!
— Носи его имя с честью. Хороший был товарищ! Воинский билет получишь из конторы при выписке.
— Покорно благодарим!
С одной из коек послышались всхлипывания. Все обернулись туда. Плакал раненый молодой солдат. Из темных глаз его по бледному лицу, опушенному рыжеватой бородкой, катились слезы.
— Комедию ломаете! — говорил он. — А Чириков-то умер. Снесли в погреб, кинули без гроба, будто дохлую собаку!
Варкин подошел к молодому солдату и, отирая ему слезы краем простыни, сказал:
— Утешься, Ваня! Гроб мы Чирикову заготовим и похороним с честью.
На дворе зафыркал мотор. Доктор готовился уезжать и уже занес ногу в автомобиль, но раздумал и пошел к главному подъезду особняка: доктор захотел повидаться с Федором Ивановичем.
— Они в картинной галерее! Пройдите коридором, широкая дверь прямо, — указала Аганька.
— Осторожно! Архип, держи за левый угол! — покрикивал Федор Иванович, с отверткой в руке, принимая на себя угол тяжелой большой картинной рамы. — А, Михаил Абрамович! Наконец-то! Сейчас. Одну минуту…