Морской волк. 1-я Трилогия
Шрифт:
А откровенный разговор с «партизанкой Аней» у меня все же состоялся — не в тот день, на следующий. Вошла, постучавшись, встала у двери, и спрашивает:
— Так значит, в будущем нет коммунизма, Михаил Петрович?
И что мне ответить? Сослаться на секретность, чином надавить? Так ведь не дура, слышала достаточно, и умеет информацию анализировать — раз за полгода гестаповцам не попалась. Нет, конечно, послушается, промолчит — но, вот веры у нее уже не будет. И не только лично мне — но, и в светлое будущее вообще. Или станет чуть меньше.
Бабушка у меня, как говорил я уже, верующая была. В бога верить я оттого не стал — но, вот истин житейских, они
И было там — «кто у малого веру разрушит, тому лучше самому на себя руки наложить». Правда это — люди в лучшее должны верить, к лучшему стремиться. Ну а кто орет, все вокруг грязь, и я грязь — так удавись сам, чтоб воздух не отравлять.
А значит, нет тут сейчас начальника и подчиненной. Есть старший товарищ, просто человек, М. П. Лазарев. Вот только доказать надо — свое старшинство.
— Был! — отвечаю — тот что мы построили, и сейчас защищаем. Я в СССР родился, в городе Ленинграде, в семидесятом, двадцать восемь лет тому вперед. В советской школе учился, в училище имени Ленинского Комсомола поступал, присягу принимал советскую.
— А после? — настойчиво спрашивает Анечка — если вы, Михаил Петрович, из две тысячи двенадцатого сюда попали, как дядя Саша… ой, Александр Михайлович, сказал? Что, еще одна война была, которую мы проиграли? И нас американцы оккупировали? Тогда как же вы, Михаил Петрович, при звании остались, и командиром такого корабля? И кто такой Горбачев?
Во, дела! Так она меня за какого-нибудь власовца американского, конца века, примет! Еще одна Зоя Космодемьянская — да какое там! Та Зоя лишь умереть сумела достойно, ущерб немцам причинив самый минимальный. А у этой уже на счету сорок девять фрицевских трупов точно и двадцать сомнительно, в нашей же истории «товарищ Татьяна» такое успела натворить, куда там киношному Джеймс Бонду, и Героя по праву получила — посмертно, как Зоя. Хотя никто на фронт ее не гнал — так ведь и не думала даже, в тылу отсидеться? А сколько было, таких, себя не щадивших — и их выходит, Горбачев с Ельциным продали? При Боре-козле, под Ленинградом памятник хотели поставить, в честь немецких солдат, там погибших, в газетах писали об этом, абсолютно всерьез!
— Горбачев, Аня, это тот, кто стал нашим Вождем в восемьдесят пятом. Генеральный Секретарь Коммунистической Партии Советского Союза — так ВКП(б) переименуют, еще при товарище Сталине, в пятьдесят втором. Был у Горбачева язык хорошо подвешенный, говорил много и обещал много. Все ему и поверили — «перестройка, гласность, демократия», «Партии стать лицом к народу».
— Странно вы говорите, Михаил Петрович! — удивилась Анечка — а как это наша, коммунистическая партия, и к народу не лицом? А если вопрос какой, или несправедливость, так всегда можно в райком прийти, там непременно помогут. Отец у меня так обращался, когда бюрократы, у него в цеху… Гласность — а что, у нас какие-то тайны от народа есть, ну кроме военных и прочих, чтобы враги не узнали? Демократия — а что, в ваше время товарищи ответственные не по выбору на посты? Перестройка — она плохому нужна, а доброе зачем ломать?
Да-а, а ведь сам я точно так же думал! Лет в пятнадцать, начитавшись книжек про Корчагиных и прочих героев-большевиков и комсомольцев! После уже циником стал, правде жизни обучась, тьфу! Слава богу, хоть «лишним человеком», болтуном интеллигентствующим, не стал — поскольку был при деле.
А ведь не в Горбачеве причина! У кого-то из классиков, Энгельса кажется, в «Восемнадцатом брюмера» фраза есть — что не бывает, когда один проходимец тянет в пропасть многомиллионный народ, значит в массах уже склонность была. Застал еще в училище экзамены по марксизму-ленинизму, до сих пор что-то помню…
— Да вот так вышло. Мы к войне готовились, как бы не… Эту войну выиграли, ценой двадцати шести миллионов жизней. Вот только «союзники» наши теперешние станут нам новой войной угрожать. И мнение мое — точно, напали бы, если почувствовали бы слабину. А мы помнили сорок первый. Все на армию, на оружие — слышал, что один выход в море подводного крейсера, как «Воронеж», это по деньгам, весь СССР можно было колбасой накормить досыта.
— Что за ерунда! — фыркнула Анечка — зачем колбаса, если нас после завоюют, и всех в концлагеря? Конечно, армия важнее — кому-то было непонятно?
— А вот с идеей, с воспитанием, упустили. Хотели сначала материально-техническую базу, а уж потом… А потом и не было. Цель ушла, вопрос «а зачем?». Как-то так стало, что коммунизм это конечно хорошо — но, вот пока надо самому обустроиться, здесь и сейчас.
— А Партия куда смотрела?
Ясно куда… Партийные, это такие же люди. Добрым человеком был Брежнев, вот только поводья отпустил, не трогал никого. После репрессий — народ на нем, просто отдохнул. Жизнь — раем казалась. Вот только возможности для обустройства были разные. Рабочий с завода детали тащил, хозяйственник себе дачу строил за казенный счет — ну а Партия стала по сути, бюрократией и дворянством. Когда не то что простому человеку — но, и начальнику из низовых по своей воле до секретаря райкома не дойти. А посты тех же райкомовских и повыше, буквально по наследству передаются — куда секретарям детей своих пристроить? Народ же в общем был доволен — ведь жить стало лучше, что ни говори, из бараков в квартиры отдельные, дачи и автомобили свои появились, правда не у всех, в Крым можно было в отпуск слетать, учеба и медицина бесплатные. И как-то выходило, что к тому, что есть, привыкаешь, и не ценишь — а еще чего-то хочется.
Но, этого я комсомолочке нашей не скажу. Хотя — все ж кажется мне, не фанатичка она, а человек разумный. «Папе дядя Саша предлагал в ГПУ работать — так папа ответил, нет, кому-то шпионов и оппозицию ловить, а кому-то и корабли строить». Да и не стала бы фанатичная и упертая задание срывать, ради каких-то детей — а, «стиснув зубы, вперед к победе, после сквитаемся за все». И все равно — не стоит, так сразу. Кириллов, Берия, да и сам Иосиф Виссарионович — люди совсем другого склада. Ни в коей мере не идеалисты, готовые жизнь отдать за счастье народное — а реалисты до мозга костей, прагматики и циники даже. Ради цели своей — ни себя, ни других не пожалеют. Вот только цель у них, ни в коей мере не личный карман набить — а построить социализм в отдельно взятой стране; оттого я и с ними. А движение к цели предполагает «реалполитик», отсутствие шор, трезвый учет обстановки — то есть реакцию на мой рассказ адекватную, деловую.
А в партизанке этой идеализм с романтикой так и проглядывает. Так и должно быть — в ее годы. Вот только реакция будет непредсказуемая, если она узнает сразу и все. Думай, значит, Михаил Петрович, как не соврать — но, и правды не сказать всей.
— Вы, Аня, тридцать седьмой год помните? Когда народные комиссары оказывались предателями и шпионами? А теперь представьте, как у нас, в восемьдесят пятом, таким предателем оказался сам Вождь! И часть руководителей Партии — его поддержала.
Даже дернулась вся, и глаза расширились. Представила такую картину!