Морской волк. 1-я Трилогия
Шрифт:
И если я когда-нибудь напишу мемуары обо всем случившемся, на них тут же будет поставлен гриф «ОГВ» («Особой Государственной Важности»), высший уровень секретности, допуск к которому в сталинском СССР дает сам нарком. Если не усатый вождь самолично. Хотя книга вышла бы смесь фантастики с боевиком. Первое очевидно, ну а второе — с учетом того, что мы устроили фашистскому флоту. А вы думаете, мы демократы — «общечеловеки» какие, чтобы остаться в стороне? Когда наших бьют?
Мы попали сюда в страшное для этой истории время. 3 июля 1942 года — день падения Севастополя. А немцы рвались к Сталинграду. Мы пришли на Север, когда наши союзники после гибели ими же преданного конвоя PQ-17 хотели прекратить поставки по самому короткому и выгодному для СССР пути, боясь «угрозы немецкого флота» во главе с «Тирпицем», а фашистский линкор «Шеер» пытался пиратствовать в нашем Карском море. И мы вломились во все это, как слон в посудную лавку — атомный подводный крейсер проекта 949А с полным боекомплектом против кораблей минувшей войны. Это страшно: нас не видят, а мы слышим всех издалека, без промаха стреляем с запредельных дистанций и уходим на огромной скорости, скрываясь на немыслимой для этого времени глубине. Где «Адмирал Шеер», в нашей истории погибший под американскими бомбами в мае сорок пятого в Киле, сдался в плен, стоит сейчас в архангельском порту в ожидании ремонта. Где его родной братец, «систершип» «Лютцов», потоплен возле Нарвика вместе с крейсером «Кельн» и тремя эсминцами. Где, наконец, сам великий и ужасный «Тирпиц», пугало Арктики, которого боялся весь британский флот, ржавеет сейчас где-то на дне Норвежского моря вместе с крейсером «Хиппер» и еще четырьмя эсминцами. А уж что мы устроили фрицевским субмаринам, это сплошной «бермудский треугольник» в наших водах. Не умеют еще в этом времени лодки стрелять по лодкам торпедами под водой — а мы можем! И обстановка сейчас на северном морском театре — боже, спаси кригсмарине, потому что никто больше помочь не в силах!
А теперь мы возвращаемся домой. Хотя дома тут у нас пока нет. Глаз привычно высматривает знакомые ориентиры — и не находит: устье Северной Двины, очертания берегов те же, а вот все постройки, сооружения отсутствуют: картина до нашего рождения, и всех в экипаже, и самого «Воронежа», построенного здесь, на «Севмаше», но в восемьдесят девятом. А сейчас сорок второй, 16 сентября. Бои в Сталинграде, под Синявином, под Ржевом. И ничего пока еще не ясно.
Мы были уже здесь, в этом времени, — когда привели сдавшийся «Шеер». И почти сразу же вышли охотиться на «Тирпиц». И тогда было легче, потому что все было определено, мы были этому обучены, к этому готовы. Военный моряк должен свыкнуться с мыслью, что если надо, ему придется тонуть, гореть, взрываться или просто исчезнуть в море без следа — срок автономности вышел, на связь не выходит, позывные без ответа. Да и враг здесь был все же не тот, на которого нас натаскивали. Но вот что ждет нас на берегу?
Нас сопровождают две «мошки», катера МО-4, - указывают путь. На мостике рядом со мной, кроме вахтенных, Сан Саныч, Григорьич и Большаков. И еще наш «стажер» Федор Видяев, которому не удастся в этом времени стать легендой и героем, поскольку секретоносителя такого уровня к участию в боевых действиях не допустят, но похоже, что суждено ему тут стать первым командиром атомарины из построенных здесь, лет через десять, так что шанс войти в историю и назвать своим именем поселок и базу СФ у него есть.
Вот он, завод, будущий «Севмаш». При котором город и возник всего шесть лет назад, в тридцать шестом. Хотя прежде тут монастырь был, Николо-Корельский. Сейчас и следа от него не осталось, но будем считать, что место святое. Улицы Советская, Индустриальная, Республиканская, Пионерская, конечно же, Ленина (куда без нее?) и обязательные в этих местах Северная и Полярная. Не поселок — город, есть уже и многоэтажные каменные дома, и школы, и политехнический техникум, и даже театр на улице Советской. А вот «Белых ночей» пока еще нет.
Кстати, здесь и дальше в своем рассказе буду называть этот город, как привык, — Северодвинск. Хотя сейчас он Молотовск. Но вот, кроме привычки, искренне не понимаю, какое отношение имеет нарком иностранных дел Молотов, тот, который подписал «пакт Молотова — Риббентропа», к военно-морскому флоту?
Идем малым ходом, в буксирах не нуждаюсь. Глубины, согласно лоции, для нашей осадки безопасны. Хотя швартовать, по сути, линкор, двадцать тысяч тонн водоизмещения, почти сто тысяч «лошадей» в машинах, это задача совсем не простая. Так в первый раз, что ли?
Ну вот, место для нас предназначено. У стенки завода, но не там, где в прошлый раз. Дальше «Щука» пришвартована, кажется, это Щ-422. А на берегу уже отсюда вижу встречающую комиссию. Узнаю «жандарма» Кириллова, Зозулю. А впереди — главный самый. Кто? Оптика под рукой, гляну. Человек в пенсне. Господи, спаси и помилуй! Сам Лаврентий Палыч Берия, собственной персоной!
Утешает лишь то, что страшилки про кровавого палача, маньяка и садиста рассказывают исключительно личности уровня Новодворской. Никто не отрицает, что, при всех своих качествах, Лаврентий Палыч был «исключительно эффективным менеджером», раз в военное время тянул на себе несколько министерских постов (это не говоря про наш «Манхэттен», что само по себе труд титанический). А любой настоящий командир или даже хороший руководитель на гражданке знает, что на одном зверстве и крике далеко не уедешь. Главное тут правильно обстановку оценивать и решения принимать, ну а жесткость — не более чем инструмент, чтобы твои приказы исполнялись быстро и точно. Гробить свой же человеческий ресурс ради собственного удовольствия — это в высшей мере неэффективно, даже в ГУЛАГе такого не встречалось, как «жандарм» наш, читая Солженицына, указал. Ну и наконец, Кириллова я, тесно общаясь во время того похода за «Шеером», зауважал. А общеизвестно, что дурак и сволочь подчиненных умнее себя не потерпит, так что личность нашего «жандарма» о его начальнике тоже многое говорит. Так, с пунктом первым определились. По крайней мере, считаем товарища Берию таким, пока нет доказательств обратного.
— Ох, е…! — Это Саныч, тоже разглядел. — Что делать будем, командир?
— Начальство встречать, — отвечаю. — Есть другие предложения?
— Вроде мужик нормальный был, — говорит Саныч. — У меня на компе мемуары его сына были, Серго. Да и то, что человек диплом инженера защитил то ли в восемнадцатом, то ли в девятнадцатом, тоже показатель — значит, никакой он не пламенный фанатик-революционер, а прежде всего творец, строитель. Значит, можно с ним дело иметь.
Большаков лишь выматерился — и не понять, то ли восторженно, то ли наоборот. А Григорьич смотрел, едва только рот не открыв. И вахтенные тоже. Даже рявкнуть пришлось, чтобы не отвлекались. И не хватало еще, если командирскую растерянность заметят. Командир, он по должности все должен знать!
Пункт следующий. А как мне с ним быть? Путина я видел в двухтысячном, когда он к нам на СФ прилетал. Правда, я нашему президенту был тогда абсолютно неинтересен, а оттого и внимания его не удостоился совсем. Ну что для всенародно избранного простой каплей, даже еще не «бычок», я им буквально через три месяца стал? Да и что он по большому счету мог мне тогда сделать. Чай, не на Магадан сослать! А вот адмиралов я навидался достаточно, и хотя явление «счас наградим непричастных и накажем невиновных» в армии и на флоте имеет место быть, но если особых грехов за собой не иметь, то и бояться, в общем, нечего, будь перед тобой хоть командир дивизии, хоть комфлота — я ему тоже нужен, профессионалов вроде нас немного, ну а в этом времени мы вообще уникальны. Значит, работаем схему «внезапный визит на корабль главкома ВМФ». В этом времени ведь у моряков есть отдельный наркомат, то есть пост примерно равный тому, что был у Кузнецова (который являлся адмиралом и имя которого носит авианосец в 2012 году) и что сейчас у Лаврентий Палыча.
Ну и по мелочи.… На корабле не прибрано и мы не в парадке? Так только что из боевого похода вернулись, физической возможности не имели. А парадной формы этих времен, без погон, у нас просто нет. Если Лаврентий Палыч такой, как про него пишут, должен в положение войти.
Швартуемся. С берега сходни нам на борт подают, как раз под наш размер. Сделать уже успели? Народный комиссар просит разрешения подняться на борт — и тут устав соблюден, даже для проформы, однако тоже в плюс. Приказываю, однако, нашим из боцманской команды идти на палубу — не дай бог, оступится, чтобы подстраховали.
— Товарищ народный комиссар! Атомный подводный крейсер «Воронеж» военно-морского флота Российской Федерации…
Все, как обычно докладывал начальству много раз. Вернулись благополучно, цель похода выполнена, матчасть исправна, личный состав здоров, ну все как по уставу положено.
— Здравствуйте, товарищ Лазарев. Вот только почему Российской Федерации, а не Советского Союза? Историю вашу знаю, но ведь флаг у вас уже советский поднят?
— Товарищ народный комиссар, так ведь это пока лишь наша односторонняя инициатива. Нам не известно, как к этому отнеслось советское правительство.