Морской волк. 2-я Трилогия

Савин Владислав

— Вам, герр рейхсфюрер?

— Нам, именно нам. Я говорил вам, и повторяю — гнев фюрера на мою голову неминуемо погубит и вас, отправив вслед за Редером. Даже без моего на то умысла — а он будет, поверьте, я вовсе не собираюсь отвечать в одиночку за дела, в которых, честно признаюсь, не разбираюсь. Был уже, один человек, кто пытался. Что бы вы делали на моем месте, герр гросс-адмирал?

— Ну, пытался бы все же разобраться, что выступает против нас. И учел бы пока еще одно обстоятельство. Заметьте, что все события, связанные с этим неизвестно чем, происходят в определенном районе, не слишком удаляясь от русских берегов. Или у русской сверхлодки таков радиус действия, или это нечто

не в силах выйти за некоторые границы. Также я слышал, что наши субмарины в Атлантике не встречались ни с чем, кроме обычного противодействия британцев. Потому, если фюрер потребует от флота активности, вот направление, в котором надлежит действовать! Сверхлодка не дойдет, а нечто не почувствует и не проснется.

— А что бы вы предприняли против русских конвоев?

— В русской зоне, ничего. С большой вероятностью, бессмысленно погубим эскадру. Хотя, есть еще одно. Возможно, «Шарнхорст» уцелел, потому что они практически все время шли самым полным.

— То есть это «нечто» не может перемещаться мгновенно. И его скорость меньше тридцати узлов?

— Может быть и больше, но, ненамного. Даже тридцати пяти могло не хватить, чтобы успеть сблизиться на дистанцию поражения, если наша база близко. В этом случае «Шарнхорсту» повезло дважды. Нарвик был рядом. Значит, возможны короткие выходы и в русской зоне — при условии, что придется постоянно держать полный ход.

— А как быть с возвращением? Если нечто не будет гнаться за эскадрой, а просто займет позицию у входа в базу?

— Молиться и вспоминать, когда исповедался в последний раз. Я моряк, герр рейхсфюрер, я знаю как воевать с врагом из плоти и крови — а не со сверхъестественным, в существование которого не очень-то верю.

— Тогда дайте материальное, профессиональное объяснение всем изложенным фактам. Если оно окажется убедительным — поверю и я.

— Мне нужно время. И консультации с остальными членами нашей комиссии. Могу я ознакомить их с содержанием нашей беседы? Естественно, при условии сохранения полной секретности.

— Можете, герр Дениц.

(и если даже один из особо доверенных членов Комиссии и есть русский шпион, он неминуемо задергается, и сделает ошибку. Ну а мы отследим).

И в таком случае, герр гросс-адмирал, я вас больше не задерживаю. Достаточно ли вам будет трех дней? После которых я жду вас, или всю комиссию, с отчетом.

Берлин

30 января 1943 года.

Привет от старого, очень старого друга Франца. Ты еще меня не забыл?

И дальше еще три страницы текста. На беглый взгляд, такое письмо действительно мог отправить бывший друг-сослуживец, оставшийся с адресатом в приятельских отношениях. Вот только человек, читавший сейчас это письмо, точно знал, что это не так.

Смешно — но, у него теперь не было друзей. Были люди, по-собачьи преданные, всем обязанные лично ему, и точно знающие, что с его падением они точно так же лишатся всего, а может и жизни. Но, вот не было друзей, на которых можно было опереться по-настоящему, да и просто встретившись, вот так поболтать ни о чем. Должность и чин уже не позволяли. Это осталось в далеком прошлом, в тех временах, где был «друг Франц». Да, его все звали так — а как было его настоящее имя? Франц, из Второй Железной пролетарской дивизии имени товарища Августа Бебеля, девятнадцатый год! Ему самому было тогда меньше лет — чем с тех пор прошло.

Как сюда пришло это письмо? Не через почту — от одного из тех, «особо доверенных», решавшего в одной нейтральной сопредельной стране вопросы деликатного свойства, но, никак не связанные с темой письма, так что про них промолчим. Некто невзрачный передал посланцу конверт, сказав — для Самого Партайгеноссе. Здесь сведения, жизненно важные для Германии. От кого — передайте партайгеноссе, «король треф», он поймет.

Он вскрывал письмо, предусмотрительно надев толстые кожаные перчатки. Поскольку знал, что существуют яды, действующие на кожу — хотя не слышал пока ни об одном случае их применения. Да и отпечатков пальцев не следовало бы оставлять. Что случилось такого, что враждебная сторона решила вдруг выйти на связь по прямому каналу? Который не использовался уже несколько лет, и был законсервирован в расчете на какой-то чрезвычайный случай. Когда и сам он был совсем незначительной фигурой.

Впрочем, подумал он, насколько бы облегчило жизнь, если бы между Вождями воюющих стран существовал бы экстренный канал прямой связи? Ведь война вовсе не исключает случаи совпадения интересов? Или случаев, когда вот здесь и сейчас проще договориться, чем выяснять силой?

Никто из живущих — почти никто! — не знал, что он когда-то увлекался марксизмом-коммунизмом. Просто потому, что тогда не было альтернативы. Не было другого столь же радикального учения, отрицающего власть богатых. А главное, столь же успешного — когда никто еще не слышал про Партию фюрера, коммунистам удалось захватить власть в своей, не самой последней стране мира. И не только захватить, но, и удержать ее, победив в своей гражданской войне. Хотя против них были не только «белые», но, и вся Европа, все цивилизованные страны.

А фюрер тогда был еще никто. Как и его партия, не больше чем кучка болтунов из мюнхенской пивной — основал которую, и во главе тогда стоял вовсе не фюрер, а Антон Дрекслер. Никто еще не знал, что эти неудачники всего через пятнадцать лет станут могучим движением, поднявшим Германию к вершине могущества и славы. Позиции коммунистов казались в те дни не в пример сильней. Что ж, любое политическое движение, достигшее успеха, привлекает к себе многочисленных сторонников. А не кучку идеалистов, впечатленных пока лишь словами.

Хотя, тут человек усмехнулся, он тогда и себя считал идеалистом. Иначе, вернувшись с войны, остался бы дома, работал на ферме, став добропорядочным обывателем. А он искренне был готов, как в песне, еще не написанной русским поэтом, дом свой покинув, идти воевать, чтобы… Но, не смейтесь над идеализмом молодых — кто с самого начала был циником, тот с возрастом превращался в завершенную мразь.

Смешно, но, тогда он был бы рад, если бы русское «даешь Варшаву, даешь Берлин» сбылось. Тем более что сами большевики говорили, что их собственная революция лишь разгон, начало, чтобы вспыхнуло в Германии, и заполыхало во всем мире. Вот почему он согласился помочь тогда, в двадцать первом — именно русским большевикам.

«Лампочка Ильича», план ГОЭЛРО — все могло провалиться из-за такой мелочи, как вольфрамовая нить. В царской России их не делали, как и не добывали вольфрам, вообще не умели с ним работать, а это не только лампочки, но, сверхпрочная сталь, идущая на броню, стволы орудий, детали моторов, сверхпрочный инструмент. И всего лишь три фирмы имели полный цикл вольфрамового производства, голландский «Филипс», американские «Дженерал Электрик», и немецкий «Осрам». И никто не соглашался продать технологию и оборудование, Советской России. Тогда русские обратились к немецким коммунистам. И так случилось, что он, человек который сейчас читал письмо, тоже приложил к этому руку. Не получив за это никакой материальной выгоды, а исключительно за идею. Ведь все мы делаем одно большое, общее дело. Когда мировая революция совершится, тогда и поделим, и славу, и почет.