Морской волк
Шрифт:
— Хочешь постоять за меня?! — вяло улыбнувшись, тихо вымолвил он.
Если человек в такой ситуации не потерял чувство юмора, значит, с ним можно иметь дело.
— За сколько его можно выкупить? — спросил я стражника.
— Экю судье, экю торговцу, семь су трактирщику и нам пять, — ответил он.
— Вам хватит и три, — сказал я. — Итого два экю десять су. Правильно?
— Не силен я в счете, — признался стражник. — Сейчас сержант со сменой прибудет, с ним договаривайся.
Сержант оказался пожилым воякой в железной широкополой шапке, стеганке с короткими рукавами, портах и сапогах с отворотами. Вооружен жезлом с цветком лилии на верхушке — атрибутом власти, поскольку городская полиция пока не обзавелась форменной одеждой. Приехал сержант на гнедом жеребце, который по лошадиным меркам был его ровесником. Обменявшись взглядами, мы оба поняли, что визави знает о войне не понаслышке. Поэтому торга не было. Сержант взял деньги и приказал освободить Лорена Алюэля.
— Зачем он вам нужен,
— Попробую сделать из него кутильера, — ответил я.
Он посмотрел на юношу, покачал головой:
— Шибко грамотный, сбежит.
— Если не убьют раньше, — сказал я.
Сержант посмотрел на меня с пониманием. Наверное, принял за «живодера». Так теперь называли бригантов и других разбойников. Впрочем, заметной разницы между солдатом и разбойником до сих пор не было. Грабили и насиловали и те, и другие. Просто в определенный момент оказывались по разные стороны баррикад. Зато изменилось само отношение к людям с оружием. Если в прошлую эпоху граница между знатным и незнатным воином была заметна, то сейчас она почти стерлась. Как объяснил мне Жан Дайон, военный человек стал благороден по определению. Происходило возвращение к началу рыцарства, когда каждый, кто становился воином, превращался в благородного человека. Впрочем, и тогда, и сейчас пропасть между богатым воином и бедным была больше, чем между бедным воином и крестьянином. По пути сюда я видел несколько жилищ рыцарей, которые от крестьянских изб отличались только наличием деревянного донжона, маленького и низкого, больше похожего на недостроенную колокольню. Да и рыцари попадались редко. По крайней мере, те, кто носил позолоченные шпоры. Сеньоров стало больше, а рыцарей — меньше. Простой воин с аркебузой теперь ценился выше, потому что был сильнее.
6
В трактире меня поджидали четверо жандармов и их красномордый капитан. Они сидели во дворе, смотрели, как пять жеребцов уминают халявное сено, а их командир — внутри, где поглощал халявное вино. Долговязый Шарль из кожи лез, чтобы угодить ему. Видимо, были причины опасаться жандармов.
— Вот он! — воскликну трактирщик, увидев меня. — Я же говорил, он в город пошел!
— Тебя хотят видеть в Плесси, — произнес капитан тоном, который не подразумевал уточняющие вопросы.
Я узнал, что Плесси — это одна из резиденций короля Франции. Видимо, сеньор дю Люд порекомендовал меня кому-то из более важных персон. Обижаться на меня ему вроде бы не за что.
— Оседлай мою лошадь, — приказал я Долговязому Шарлю, а его дочери: — Принеси чистую кружку.
Я сел напротив капитана и, когда Розали принесла кружку, налил себе вина из того кувшина, из которого угощался он.
— Проводи его в мою комнату, пусть оставит там покупки, а затем помой его и накорми за мой счет, — показав девушке на Лорена Алюэля, распорядился я. — И не приставай, платить ему нечем.
Капитан жандармов весело заржал. Наверное, и с ним расплачивались сладким бартером.
— Кто хочет меня видеть? — спросил я, отпив вина, которое оказалось хуже того, что утром Розали подала мне.
— Там узнаешь, — ответил капитан.
Мне показалось, что он и сам не знает.
— Сколько тебе платят? — поинтересовался я, чтобы не скучно было ждать.
— Две выплаты по пятнадцать экю в месяц, — ответил капитан жандармов.
Скорее всего, рядовой жандарм получает в два раза меньше. Не густо. Как я узеал, свою руту набирать тоже нет смысла. В мирное время их больше не нанимают, а в военное предпочитают те, что набраны местными сеньорами, которые потом будут отвечать за своих солдат. Натерпелись от «живодеров», вот и приняли меры. Жан Дайон сказал мне, что в Италии или Германии города нанимают отряды для охраны и защиты, но трофеи там вряд ли будут, а жить на одну зарплату я уже разучился.
— Лошадь готова! — просунув голову в приоткрытую дверь, сообщил Долговязый Шарль.
Наверное, торопился, как мог. Каждая лишняя минута стоила ему денег.
Капитан жандармов налил себе еще вина и выпил залпом, после чего мы вышли во двор. Сев на лощадей, поскакали в ту сторону, куда уехал вчера сеньор де Люд. Туда вела новая, мощеная дорога шириной метра четыре. По пути мы обогнали несколько арб и повод, которые везли кирпичи и обтесанные камни.
Плесси оказался замком нового типа. Я называю такие «замок-дворец». Точнее, дворцов два. Каждый защищен рвом с подъемным мостом и валом с палисадом. В первом дворе, проходном, по бокам два крыла из двухэтажных каменных построек, соединенные стенами с воротами. По словам командира жандармов, в нижних этажах и полуподвалах располагались хозяйственные помещения, в том числе большая конюшня, псарня и сокольня. На вторых этажах жили придворные, слуги и охрана из французских жандармов и лучников. По двору разгуливали борзые в кожаных ошейниках, украшенных золотыми заклепками. Наверное, когда король охотился на оленей, крестьяне охотились на его собак. Второе здание было из трех крыльев, а с четвертой была стена с воротами, через которые мы въехали. Здесь тоже в полуподвалах были служебные помещения: кухня, кладовые, погреба, в том числе и большой винный. В правом крыле жили советники, самые приближенные слуги короля и герцог Людовик Орлеанский, кузен и зять короля. По словам командира жандармов, король имел основания всегда держать этого родственника на виду. В центральном, с башнями по бокам, острые шпили которых заканчивались позолоченными крестами, помещались охранники шотландцы — традиционные союзники французов. Король жил в левом крыле, в трех комнатах на втором этаже. Над входом в крыло была стеклянная галерея. Наверное, чтобы видеть, кто заходит. Подозреваю, что король Людовик Одиннадцатый не понаслышке знает, что такое мания преследования. По двору разгуливали с десяток павлинов. Красивые птицы. Жаль, голос мерзкий. Видимо, когда раздавали голоса, павлины стояли в очереди за яркими перьями. Построено это всё было недавно. Везде валялись камни, кирпичи, бревна, высились кучки песка и извести. Сейчас вокруг обоих строений возводили стену с башнями.
Возле вторых ворот несли службу десятка два шотландцев, вооруженных короткими пиками и мечами. Одеты охранники одинаково, в бело-синие сюрко поверх кирас и синие килты длиной ниже коленей, до сапог из мягкой светло-коричневой кожи. Они предложили мне спешиться и отдать кинжал, а жандармам возвратиться к себе. У входа в левое крыло стояли еще с десяток шотландцев, На первом этаже меня обыскали, после чего провели по широкой и красивой лестнице на второй. Обстановка во дворце была не бедная, но и не королевская. Разве что гобелены на стенах дорогие. Сюжеты религиозные. Я не большой знаток Библии, но не удивлюсь, если узнаю, что вся она передана в гобеленах. К вопросам религии люди Средневековья подходили по принципу «чем больше, тем лучше». И грешили так же много. В комнате, где за низким столиком возле окна трое мужчин, безоружных и явно не военных, играли в карты, обмениваясь не словами, а жестами, довольно оскорбительными, а четвертый, Жан Дайон, стоял рядом и, ухмыляясь, наблюдал за игрой, сопровождавшие меня два шотландца остановились. На моем бывшем работодателе на этот раз был ярко-зеленый дублет из дорогой шелковой ткани, сиреневые шелковые чулки и черные тупоносые башмаки с золотыми пряжками в виде летящих птиц.
— Можете идти. — сказал сеньор дю Люд шотландцам, после чего обнял меня за плечи, как старого друга: — Я же говорил тебе, что мы еще встретимся! — и прошептал мне на ухо: — Надеюсь, ты не забудешь, кто тебе помог?!
— Не забуду, — шепотом пообещал я.
Услышав то, что хотел, Жан Дайон отпустил меня, подошел к темно-коричневой и покрытой лаком, резной двери, ведущей в соседнюю комнату, тихо приоткрыл, потянув за позолоченную рукоятку, и сказал кому-то внутри:
— Он пришел. — затем, повернувшись ко мне, пригласил: — Заходи.
Я вошел вслед за сеньором де Людом в соседнюю комнату. Она была раза в два больше предыдущей и настолько же темнее, потому что окно было почти полностью закрыто плотными темно-красными шторами. Складывалось впечатление, что здесь уже наступил вечер. На стенах шпалеры с изображением молодых дам. Они были одеты, но что-то, может быть, моя извращенная психика, придавало им фривольность. Так зарождалась порнография. Под потолком — две большие позолоченные клетки. В одной скакали, напевая, лимонные канарейки, а во второй сидел на позолоченной жерди большой серый попугай с загнутым, черным клювом и пурпурно-красным хвостом. Если не ошибаюсь, это жако. У дальней глухой стены за широким столом, причем не во главе его, а посередине длинной стороны, сидел мужчина лет пятидесяти, полный и невысокий, с длинным мясистым носом, по обе стороны которого располагались глаза, казавшиеся в сравнении с ним непропорционально маленькими. Взгляд изучающий и недоверчивый. Рот тоже казался меньше, чем был на самом деле. Обвисшие щеки и вялый подбородок выбриты. На голове надета красно-коричневая фетровая шляпа с загнутыми вверх короткими полями, обрезанными спереди. Тулья была со всех сторон обвешана многочисленными образками и крестиками из дерева и кости. Ладно бы украшенными драгоценными металлами и камнями, а то ведь простенькими, дешевыми, которые продают возле каждой церкви в свечных лавках. Черные волосы были длиной до плеч. Одет в темно-красный дублет из тонкой шерсти. Грудь и плечи подбиты, благодаря чему мужчина кажется массивнее. Рукава сужены на запястьях. Никаких украшений, даже перстня-печатки нет. Пухлые руки, в отличие от неподвижного лица, суетливо перемещались по столу, дотрагиваясь до предметов на нем: книг, свитков, листов бумаги, серебряной чернильницы и серебряного высокого стакана с пучком гусиных перьев. Руки жили собственной жизнью, не зависящей от вроде бы спокойного тела. Если бы я встретил этого человека на улице, то не поверил бы, что это король, но двое придворных, наряженных в украшенные горностаем дублеты из дорогого красного и синего бархата, которые стояли по обе стороны стола, смотрели на сидевшего с собачьей преданностью и всем своим видом советовали мне поступать так же.
Я поклонился, как Жан Дайон. Не люблю это делать, поэтому и стараюсь держаться подальше от коронованных особ.
Кроль Людовик Одиннадцатый хмыкнул и воскликнул радостно:
— Я тебя не таким представлял!
Могу себе представить величину его самомнения, если ошибки начинают радовать.
Черт меня дернул произнести:
— Взаимно.
Людовик Одиннадцатый весело засмеялся. Наверное, ему нравилось быть не похожим на короля.
Он лукаво посмотрел на меня и сказал: