Морвоказ. Начало тайного пути
Шрифт:
Я заглянул на кухню и сказал:
– Мама, я пойду на улицу.
Я ее вежливейшим образом предупредил, а она как плакала над луковицей, так и продолжала плакать. Вроде того, что хоть ты провались, мне то что? Правда, чуть погодя сказала:
– Ну что же, спать, так спать.
Кто говорил о сне? Можно было, конечно, оттянуть уши, выпялить язык и попрыгать-поорать перед ней с такой рожей, но… Она, наверное, не слышала меня или не видела. Или видела, но как-то не так. Кого-то другого. Я уже пробовал – и орал, и прыгал…
Минутой позже она сказала отцу:
– А Митя опять
– Я бы сейчас навернул пару котлет, – сказал папа.
– Вот-вот, – заметила мама. – Твоя школа.
Папа посмотрел на меня:
– Ты еще не спишь?
Я влетел в кухню:
– Нет! Не сплю. Можно, я пойду…
И осекся. Еще бы! Я прыгнул к самым папиным ногам, а он повернулся к маме и сказал:
– Спать пошел. И не разговаривает что-то с нами… Наверное, влюбился.
И зевнул.
Ничего себе – любовь! Нет, нужно идти к Норд. Но если и она скажет, что я «пошел спать», глядя мне в лицо, то…
2. Девочка Норд приходит на помощь
На самом деле ее звали Светка. Я ее зову Норд. Само собой сложилось: вначале я услышал шепелявое «Шведка», которое быстро превратилось в Норд. Она была настоящий Норд – северный, свободный ветер. Леденящий, но солнечный. Мы быстро подружились.
Улыбалась она вопреки своему северному прозвищу иногда так по-весеннему, что у меня в сердце что-то переворачивалось. В таких случаях я старался быть особенно суровым рядом с нею, не проявлять своей слабости к ее улыбке. Может, она мне так тепло улыбалась потому, что мы познакомились весной?
Они переехали на нашу улицу три месяца назад, в мае. Шведкой ее называл один маленький и злобный карапуз. Как-то утром, высунувшись в окно, я увидел за белым дымом яблонь, как у соседей в саду, какой-то мелкий мальчишка с красным лицом бегает с палкой за длинноногой девчонкой с соломенными до плеч волосами и кричит:
– Шведка! Шведка…Х! Хых… Стой! Ушибу!
И «ушибу» это звучало не как: набью шишку, а как… преднамеренное убийство первой степени. Правда, я, когда про «первую степень» слышу в кино, то мне всегда не понятно: как это? Диплом первой степени – это ясно. А убийство?
Вот, наверное, когда кричат, убивая, с такой злостью и краснеют, как этот пацан, то это и есть – «первой степени»… То есть – хуже некуда.
Как потом оказалось, никакая она не шведка, хотя вполне бы могла сойти за нее: волосы, голубые глаза, улыбка… И вообще. Все, как я видел в журнале. И все же она русская. Хотя мама у нее эстонка, а папы нет. Есть вообще-то, но где-то в Нижнем Тагиле. А какая это национальность – я не знаю. Да мне все равно, лишь бы девчонка была не «тютя» какая-нибудь. А то заведется под боком «барабан» или «Мисс-совершенство для других» и живи – мучайся.
Я глянул на нее, и мне как-то сразу стало ясно, что мне эта девчонка не будет мешать жить. Может быть, даже станет помогать.
Вот братик ее не понравился. Во-первых, оказалось, что бегал он за ней не с палкой, а с куском железной трубы, и значит, запросто может когда-нибудь подойти тихонько сзади и врезать этой трубой по спине, а во-вторых,
Их крики и команды меня самого скоро в гроб загонят. Как будто они маленькие не ходили в ботинках по лужам или не ели сосульки! А вот, поди ж ты, прошло двадцать лет и как поумнели!.. Да я и сам уже давно в ботинках по лужам не хожу, что ж теперь? Мне на них орать?
А тут этот Жорж! Этого мальчишку Синицыны – светкина семья – все зовут Жоржем. Чтобы скорее почувствовал себя взрослым и отвечал за свои поступки. Ему три года, и взрослого в нем пока только то, что он орет на всех, командует и даже кроет матом. Причем всех без разбора. Так же нельзя? Нужно знать время и место…
За Жоржа иногда «брались» и тогда все хлопали его за матерки по губам (я и то улучил пару моментов), но он только взвывал, а от своего не отступался. Тогда его мама говорила:
– Хватит, – это не Жоржу, а всем остальным: – Хватит! Талантливые дети – все трудные. Нужно терпеть.
Хлопать по губам, ради талантливости, переставали.
И вот этот Жорж орет, бегает с утра за своей сестрой с металлической трубой и хочет ее «ушибить» только за то, что она съела персиковый йогурт. Все у нас теперь носятся с этим йогуртом, как Синицыны с Жоржем, и Жоржу внушили, что с йогурта он вырастит большим и умным. Я опять думаю: «Пржевальский! Он открыл новую небольшую лошадь без всякого йогурта, своего ума хватило…» В общем, все это сказки: просто йогурт сладкий, а Жорж любит сладкое, к тому же, на халяву хочет стать большим и умным. От заквашенного молока! Тогда самые умные – быки в детстве: они это молоко ведрами пьют.
У Жоржа язык за зубы цепляется, вот так и появилась «Шведка», вместо Светки. Но не мог же я ее так называть, вторя малолетнему дефекту речи. Шепелявое слово к ней не подходило, а вот она к северным шведским скалам – вполне. Открытая и смелая. Я когда на нее посмотрел, то сразу услышал, как орут чайки над холодными свинцовыми волнами, разбивающимися вдрызг о камни. Настоящая нордическая девочка! Так мне и пришло в голову: «нордическая девочка». А потом – Норд.
То, что она смелая и свой парень – сразу видно было. Бегала, хохотала, и, как тореадор к быку, подныривала к Жоржу под красное лицо. Вот только шпаги у нее не было. А жаль!.. Она еще и машину водит. Ничего не боится.
А мне так страшно сейчас, что кожа на спине морщится. Я как вспомню белые глаза, чуб становится короче – назад отъезжает. Сам видел в зеркало.
Норд, как только я к ней вошел, сразу сказала:
– Тебя что, пыльным мешком по голове ударили?
Вид у меня кислый, серый. И устал ужасно.
Рассказал ей все, как было. Говорил и сам не верил. А кто поверит?
– Свет, они меня не видят. А тетка эта скоро найдет, третью ночь ходит, и все ближе и ближе… Прямо Вий, но с открытыми глазами. Все пучит их, пучит…Что делать-то мне теперь? Я ночевать домой не пойду. Боюсь. Может в милицию?