Мошкара
Шрифт:
— Отведешь его в наш «отель», — проговорил он уже по-испански, чтобы было понятно Белову. — Пусть Мигель приготовит все необходимое для отдыха. Человек приехал издалека, из России. Сдашь пост Хименесу, а когда выйдет эль-профессоре, отведешь к нему русского. Салют.
— Салют, — сказал герильяс, пропуская Белова в черноту внезапно подкравшейся ночи.
4
К Дюбонне Белова отвели поздним утром после завтрака — пряной, остро пахнущей жидкости, от которой долго жгло в горле, и жесткого, невкусного мяса черепахи, выловленной в соседнем озере. В густом кустарнике на берегу озера находилась и лаборатория Дюбонне. То был барак из американского рифленого железа, отлично замаскированный
Не боялся и Дюбонне. Он стоял открыто в своем белом халате у двери барака и пропустил Белова внутрь с поклоном гранда из пьесы Лопе де Вега.
Окон в лаборатории не было. Ее освещали лампы дневного света, питаемые током от местной электростанции, — где она помещается и как работает, доктор не объяснил. Не объяснил он и содержимого множества бутылок и склянок, стоявших на простых бамбуковых стендах и, казалось, отразивших в себе все цвета спектра. Пока Белов с нескрываемым любопытством рассматривал окружавшую его обстановку, Дюбонне столь же откровенно разглядывал гостя. Высокий, сутулый, лет пятидесяти на вид и чем-то напоминавший Жолио-Кюри, он в своем белоснежном халате и профессорской шапочке казался каким-то неуместным здесь, в этом уголке суровой природы и жизни.
— Лет сто, должно быть, не видел русского человека, — неожиданно сказал он по-русски.
Белов так и замер.
— Вы говорите… по-русски? — удивленно воскликнул он.
Дюбонне засмеялся.
— Немножко. Больше вспоминаю, чем говорю. А знаете, где выучился? В русском бараке Равенсбрука в сорок четвертом.
Он говорил правильно, даже почти без акцента, но медленно и осторожно подбирая слова, словно переводил их с родного языка на русский.
— Педагог у меня был чудесный. Федя Хлопов. Студент вашего… — Дюбонне замялся, с трудом произнося трудное для него слово, — литинститута. Поэт. А я его учил испанскому. Ему хотелось перевести Лорку. То, что я знал наизусть, он перевел. Я даже запомнил…
И Дюбонне, собрав морщины на лбу, твердо прочел по-русски:
И флюгер забился в страхе, Протяжным рыданьям внемля. И срезанный саблей ветер Копытами втоптан в землю.— Я знаю иначе, — сказал Белов и прочел, в свою очередь;
Застигнутый криком флюгер Забился, слетая с петель. Зарубленный свистом сабель, Упал под копыта ветер [1] .1
Перевод А. Гелескула.
Дюбонне тотчас же перешел на испанский.
— Не знаю, может быть, ваш перевод и лучше, но мне ближе тот русский Лорка. Кстати, судьбы поэта и переводчика одинаковы: только одного в грудь, а другого в затылок. А пули одного происхождения. Они и в нас стреляют. Вас случайно миновала та, которая убила Эрнандо, — я знаю. Вы завтракали? Не жжет в горле? — вдруг спросил он Белова и в ответ на его застенчивую улыбку прибавил: — У меня
Он достал из-под стола бутылку с загадочной этикеткой и вздохнул.
— Мне тоже хороший глоток не повредит. Всю ночь работал в клетке, как укротитель.
— Какого зверя? — улыбнулся Белов.
— «Эль-тигре».
— Вы тоже называете ее так?
— Кого «ее»? Она в такой же степени «она», как и «он» или «оно», — сказал Дюбонне и, подойдя к плотной, перегораживающей барак завесе, отдернул ее.
За ней во всю ширь барака от пола до потолка простирались прозрачные плоскости из органического стекла, отделяя небольшую часть барака и образуя как бы стеклянный куб, сплавленный по краям. В задней стене слабо просматривалась прямоугольная линия очень плотно прикрытой двери. Это и была «клетка», догадался Белов. В глубине ее в полуметре над полом совершенно неподвижно висел серый бесформенный ком, точь-в-точь такой же, какие преследовали его в заброшенной лесной деревушке. Ком качнулся, как дым от костра на ветру, что-то всколыхнуло его, вывело из состояния анемической неподвижности. Но то был не свет, внезапно ворвавшийся в его плексигласовый террариум. Застывший дым словно откликнулся на оказанное ему внимание. Так бывает с хищником в клетке. Подойдешь к ней, взглянешь, а он уже поднял голову или пошевелил ушами. Этот ничего не поднял, но медленно поплыл к стеклянной перегородке. Белов невольно отшатнулся — так быстр и свиреп был последний прыжок «эль-тигре».
— Не бойтесь, — шепнул Дюбонне. — Сквозь стекло не пройдет.
Серый ком уже прилип к стеклу и растекался по нему, как кисель.
— А у нас говорят: слепой! — засмеялся доктор, задергивая занавеску. Он разлил вино и спросил: — А чем он видит и как видит, догадываетесь?
— Прежде всего это не «он», а «она», — сказал Белов.
— Почему?
— Это не зверь мужского пола и не существо с непонятной нам природной организацией. Это какая-то биомасса.
Дюбонне спросил, как выстрелил:
— Живая?
— Естественно.
— Из белков, липидов, углеводов и воды?
— Возможно.
— Значит… — с усмешкой начал свой вопрос Дюбонне и замолчал, лукаво поглядывая на собеседника.
Белов подумал и ответил:
— Многое значит. Например, то, что, как всякая живая система, она должна обладать способностью развиваться за счет вещества и энергии внешней среды, увеличивая тем самым свою сложность, упорядоченность и количество заключенной в себе информации.
— Способностью развиваться за счет внешней среды, — задумчиво повторил доктор и прибавил резко, почти грубо: — Проще говоря, питаться. Жрать. Что? — вдруг закричал он. — Кожу человека? Почему? Почему кожу?
У Белова вдруг мелькнула догадка.
— Коллаген, — сказал он, — белок опоры и формы. Ведь он и входит главным образом в состав кожных покровов, суставов и сухожилий. А подкожный слой? Тоже коллаген. Вот вам и питательная среда, если хотите.
— Коллаген, — даже с какой-то растерянностью повторил Дюбонне. — Пожалуй, вы правы. Коллаген. Недостающее звено. Вы биолог?
— Отчасти, — согласился Белов, — отчасти и физик. Меня интересует физико-химическая природа мышления.
Дюбонне даже со стула вскочил. Синие глаза его буквально светились удивлением и радостью.
— Вас послали сюда, чтобы… работать со мной? — спросил он.
— Нет, — недоуменно ответил Белов. — Я только сопровождаю медикаменты.
И он рассказал о посылке Московского фармацевтического завода. Радость в глазах у Дюбонне погасла, но удивление осталось.
— Конечно, медикаменты нужны здесь как воздух, — сказал он, — но ведь сопровождать их мог бы обыкновенный курьер.
— Скажем, дипломатический, — усмехнулся Белов.
— Зачем? Погрузить, отгрузить, привезти и уехать. Для этого не посылают ученого-испаниста. И физико-химика. Курьер, который цитирует Лорку и пишет диссертации о природе мышления. Поразительная страна!