Мошкара
Шрифт:
Он молча прошелся по земляному полу барака, как Дон-Кихот, облаченный в белый халат поверх доспехов. Что-то гремело в нем: если не латы, то какие-нибудь жестянки или ключи.
— Я все-таки пошлю запрос вашему правительству, чтобы вас у меня оставили, — заговорил он, возвращаясь. — Вы поможете мне завершить открытие огромной важности. Мне одного «чуть-чуть» не хватает. Одного витка мысли.
— На одном витке мысли многого не откроешь, — засмеялся Белов.
— А не на одном ли витке мысли Ньютон открыл закон тяготения, а Леверье — новую планету? Еще не видя «эль-тигре», я только по рассказам о нем открыл, что он видит, когда его видят, и слышит, когда его слышат. Теперь я уже знаю и почему. Мне только
Белов вспомнил свой разговор с Иржиком.
— Любой щит зависит от структуры меча, — сказал он. — От его формы и тяжести. А вы хорошо знаете меч?
Дюбонне молча оглянулся на занавеску, прикрывавшую плексигласовую клетку с «эль-тигре».
— Это еще не меч. Он еще где-то куется, этот меч. И не для нас. Но щит мы можем и должны выковать раньше. Хотите?
5
Белов пробыл с Дюбонне целый день, узнав о мошкаре почти все, что его интересовало. Предполагалось вначале, как рассказывал ему доктор, что это выброшенные бомбами скопления ядовитой мошкары, вроде москитов. Но первые же попытки поймать хотя бы несколько насекомых для опытов закончились поголовной гибелью охотников. Все погибали одинаково. Окруженные роем, они умирали медленной и мучительной смертью: у них съедали кожу. Затем у Дюбонне возникло предположение, что это роящиеся бактерии, безопасные для животных, но гибельные для человека. Удивляло лишь их странное поведение в присутствии людей: они никогда не нападали, если человек их не видел или не слышал их приближения. Дюбонне установил это по рассказам избегнувших смерти и научил партизан уходить от «эль-тигре», даже если он возникает в нескольких шагах по дороге.
Вскоре после этого из добытой случайно партизанами партии органического стекла Дюбонне изготовил «клетку» для хищника. Поймать его удалось следующим образом: один из проинструктированных доктором герильяс привел за собой большой серый рой — тогда еще предполагали, что это рой, — в двух-трехметровой, вполне безопасной близости. Попав в лагерь, рой заметался навстречу десяткам человеческих глаз, но тут же утих, потому что партизаны «исчезли» по способу Дюбонне: отвернувшись, ушли, заткнув нос и уши. Тогда замерший перед бараком рой и был пойман плексигласовым капканом доктора.
В клетке «эль-тигре» не кормили, но он не худел и не слабел, а по-прежнему лениво торчал в углу и бросался к стеклянным стенкам, как только появлялся за ними увидевший его человек. Однажды в специальном скафандре летчика, с повязкой на глазах и заткнутыми ушами и носом, Дюбонне рискнул войти в «клетку» и, орудуя закрепленными на шестах пробирками с изобретенными им мгновенно захлопывающимися крышками, сумел взять крохотные пробы серого «дыма». Микроскопическое исследование обнаружило сложную, а главное — неживую кристаллическую структуру: серый «дым», взятый для препаратов, немедленно умирал, не проявляя никаких признаков агрессивного внимания к работавшему с ним человеку.
— Значит, это оказалось не белковой структурой? — спросил Белов.
Дюбонне ответил не сразу:
— По-видимому, нет.
— А точно?
— Я работал с мертвой массой. Структура ее изменилась, элементов белковой жизни я не нашел.
— Что показал анализ?
— Завел нас в тупик. Живые клетки, умирая, перерождались. А живой «дым» не поддавался анализу.
— А если… — начал было Белов и тотчас же умолк, испугавшись догадки.
— Ну, ну… — ободряюще кивнул доктор.
— Если система искусственная и, возможно, не очень совершенная? Только такая система могла бы вести себя так в аналогичных условиях.
— Я думал об этом день и ночь, — сказал Дюбонне, — и пришел, в сущности, к той же мысли. Искусственная биосистема из миллионов микроскопических
Все, что говорил доктор, можно было, убрав наивности и неясности, выразить более научно и точно, но смысл высказанного Белов понял. Конечно, это чисто фантастическое допущение, но оно удивительно логично и разумно объясняет реакцию серой массы и закономерности ее поведения.
— Самое страшное, — продолжал Дюбонне, — что это серое «что-то» абсолютно неуязвимо. Сброшенное в достаточном количестве, оно в несколько минут способно уничтожить население целого города, и никакая оборонная техника не в состоянии ни предотвратить, ни отразить нападения. Я все испробовал в этой камере — и кипяток, и струи раскаленного газа, и химическую защиту, гербициды и лакриматоры — никакого эффекта. Хотите, я покажу вам, как оно реагирует на пламя паяльной лампы — как-никак это довольно удачная имитация огнемета.
С этими словами он заткнул нос и уши ватой, смоченной коллодием, и скрылся, появившись в плексигласовой камере с другой стороны даже без защитной повязки на глазах. В одной руке он держал паяльную лампу, в другой — зажигалку. Шел зажмурясь, только иногда останавливался и приоткрывал один глаз, чтобы не потерять направления. И на каждую его остановку серый ком в углу отвечал коротким встречным скачком. Когда они сблизились на расстояние протянутой руки и Белов тревожно напрягся: а вдруг сейчас произойдет самое страшное, — Дюбонне зажег паяльную лампу. Ее длинное узкое пламя прямо ударило в серый ком.
И ничего не случилось. Вернее, случилось, но совсем не то, что можно было предполагать. Пламя не сожгло, даже не обожгло серой массы. Она разошлась, образовав сквозной воздушный туннельчик для огненного языка. Дюбонне быстрыми, крестообразными движениями полоснул им серое вещество кома. Но как ни молниеносны были движения доктора, оно расступалось еще быстрее, пламя лизало только воздух, ни разу и нигде не войдя в соприкосновение с ускользающим веществом. Белов тут же подумал, что на свободе серые «дымки» будут еще неуязвимее.
— Видели? — спросил, снимая перчатки, вернувшийся Дюбонне. — Вот так оно уходит от любого соприкосновения с нежелательной внешней средой. Конечно, я мог бы сжечь его вместе со стеклом стенок и пола — температуры в несколько тысяч градусов оно бесспорно не выдержит, но для этого мне пришлось бы пожертвовать и камерой, и лабораторией. Может быть, все-таки найдется другое средство.
Теперь молчал Белов, упорно и сосредоточенно думая. Обратная связь. Физические реакции, как ответные импульсы на информационные мыслительные процессы, на функции хранения и передачи информации. Безумие. Ничем и никем не подтвержденное допущение. А почему никем? Он сам может быть этим «кто». И почему ничем? Разве нельзя попробовать?