Москау
Шрифт:
Она недоуменно хлопает ресницами. Переживаю секунду триумфа.
— Общество по усыновлению? Да, после войны было много беспризорников.
— Э-э-э… не совсем так. Первоочередная задача «Лебенсборна» — создание инкубатора идеальной арийской расы. С тысяча девятьсот тридцать пятого года они выпустили сотни тысяч детей. Родители воспитанника обязаны быть нордического типа, здоровыми и не иметь судимости. Изначально в их приюты обращались норвежки, нагулявшие «левых» киндеров от солдат вермахта. Но этого было маловато, слабый размах… Начальнику «Лебенсборна», штандартенфюреру Максу Золльману, показался интересным опыт корпуса янычар. В Средние века турки формировали отряды головорезов в Сербии и Болгарии так: младенцев силой отнимали у родителей-христиан и воспитывали кровожадными исламскими фанатиками. Золльман восхитился и решил — отличная идея. Сотрудники «Лебенсборна» отслеживали детей эталонной арийской внешности в Руссланде, на Украине, в Польше, возрастом от года до двух лет, затем похищали и везли в приют. [35] Там младенцам чаще всего давали новое имя, учили немецкому языку, а впоследствии без обиняков объясняли — они попали в рай. «Лебенсборн» конструировал человека новой эпохи. Арийца, преданного идеям фюрера, обученного ведущим наукам, мастера боевых искусств. Интеллектуально-боевую бомбу. Многие обитатели «рая» потом сделали отличную карьеру, их для этого и готовили. Я совершенно не удивлён, что нашими поисками руководит выпускник «Лебенсборна».
35
Lebernsbom (нем.) — «Источник жизни». 38 пунктов «Лебенсборна» в Европе под эгидой рейхсфюрера СС Гиммлера занимались воспитанием «идеальных арийцев». Только в норвежских приютах содержалось 12 000 детей. В Польше младенцев намеренно отбирали у родителей с целью «онемечивания». На Нюрнбергском процессе глава «Лебенсборна» М. Золльман был оправдан.
Она молчит. Я ощущаю её дыхание. Шварцкопфы уверены, будто им известно ВСЁ про закулисную жизнь рейхскомиссариата… Но им неведома и капля того, что знаю я.
— Откуда вам это знакомо? — Это даже не вопрос, а стон из глубины души.
— Всё очень просто, — усмехаюсь я. — Я тоже воспитывался в «Лебенсборне»…
…На улице окончательно потемнело, в комнате риокана воцарился мрак. Я слышу, как у крыльца трещат сверчки — специально привезённые с острова Окинава. Вдалеке воет сирена «скорой помощи»: кто-то опять съел не ту часть рыбы фугу, и к нему едет машина с изображением солнца на борту. Девушка поражена. Она ещё не слышала всей правды… Да и не нужно. Я откроюсь ей лишь в тот день, когда она сама откроется мне. Я этого жду.
Видение № 2. День чудовищ
…На этот раз мне совсем не холодно. Наоборот. Жара — удушающая, ощущаю себя цыплёнком в духовке, солнце раскалило воздух едва ли не докрасна. Вытираю пот. Кажется, это деревня. Небольшие домики, но всё будто бы в тёмном тумане… С удивлением смотрю вверх — мне на голову падают хлопья снега. В такую-то жару!? Я медленно иду, держась за колья деревянной изгороди. Слышится лай собак. Кто-то отдаёт приказы — глухим, утробным, ревущим голосом. Ловлю рукой крупную снежинку, растираю её… Поперёк ладони ложится грязная светло-серая полоса.
О, теперь понятно, почему летом — снежная буря.
Это не снег, а пепел. Деревня горит. Треск огня, пламя выбивается из окон домов, разворачивается над крышами красным цветком. Моё лицо в момент становится чёрным. Пот пробивает дорожки на коже, размывая копоть. Пылают не только бревенчатые постройки — горят и деревья, и лавочки у крыльца, и детские качели.
Безумная огненная буря.
Воздух смешался с дымом — почти ничего не видно. День, но сумрачно, как вечером.
Прямо на меня бежит женщина, слепо выставив перед собой руки. Молодая, волосы растрёпаны. Очередь из автомата. Бегущая падает лицом вниз… льняные пряди мокнут в грязи, на спине — три красных пятна, быстро сливающихся в одно.
Я отшатываюсь и спотыкаюсь о другой труп. Это старик, его глаза открыты, заполнены кровью. Ещё одно тело у берёзы: девушка сидит, безвольно свесив голову.
Из дыма постепенно выплывает чудовище.
У него странное рыло — свиное, с плоским губчатым носом и огромными круглыми очами. Большой горб на спине, а чёрные передние лапы — с большими пальцами. Придерживая лапами хоботок, монстр направляет его в окно ближайшего дома — ополаскивая стены струёй жидкого огня. Уши терзают душераздирающие вопли.
— Всё нормально? Дьявольски трудная работка.
Рядом с ним появляется второй монстр — с таким же страшным лицом.
— Так точно, господин полковник! Я запарился в противогазе.
— Да уж, это не карнавальная маска. Сейчас бы кружечку пива, правда? Но, увы, — сначала надо закончить с деревней. У нас приказ — все должны быть уничтожены.
Они идут дальше — один с огнемётом, другой — со «шмайссером» наперевес. Не они одни — целый взвод солдат в серо-зелёной форме, с чёрными петлицами, где поблёскивают руны. Их лица закрыты противогазами, в круглых стёклах отражается пламя. Громкоговорители на машинах дружно выплёскивают бравурный марш:
Es geht um Deutschlands Gloria, Gloria, Gloria, Sieg Heil! Sieg Heil! Viktoria! Sieg Heil! Viktoria!Стучат выстрелы винтовок — беспрерывно. Убивают всё живое. Не только людей — солдаты палят в дворовых собак и кошек. Сапоги по колено забрызганы кровью. Армия безликих убийц, делающих своё дело с равнодушием мясников. От смерти не спрячешься — огнемётами выжигают погреба и чердаки, струи пламени лижут крыши. Справа и слева от меня вповалку лежат убитые. Их много — десятки, а может, и сотни. Запомнился труп старухи в цветастом платке — она заслонилась рукой, словно защищаясь от пуль. На околице стучит пулемёт. Горящие люди выпрыгивают из окон и валятся на землю — крича от боли, корчась в конвульсиях. Пулемётчик без противогаза (молоденький, рукава засучены, на пилотке — серебряный орёл) снимает руку с гашетки. Оборачивается к напарнику:
— Полюбуйся, как они танцуют!
Оба хохочут. Ещё пара очередей — и всё кончено… Стоны утихли.
Главное чудовище стоит на холме: любуется горящей деревней в клубах дыма. На земле полотенце-рушник со следами крови. Он тщательно вытирал сапог. Второе чудовище подходит к нему, щёлкает каблуками, вытягивается по струнке.
— Господин полковник, задание выполнено. Мои люди прошлись по второму разу, проверили на всякий случай. Живых не осталось. Детей мы согнали в последний уцелевший дом у околицы. Прикажете готовить грузовик для вывоза в город?
Монстр смотрит на собеседника и снимает противогаз — его стёкла мутны.
— Нет. Зачем? Решайте вопрос на месте.
— Но… господин полковник… это же дети…
— Лейтенант, у вас приказ. Вы его слышали? Выполняйте!
Второе чудовище спускается с холма. Оно бредёт через шеренгу домов-факелов, к околице, откуда слышится детский плач. Делает знак солдатам. Те окружают хату, достают гранаты. Стоят у окон, ждут сигнала. Как удобно, когда ты в противогазе. Можешь хотя бы скрыть свои эмоции. А есть ли они у них на самом деле?
Они просто роботы… машины для убийства.
— Приготовиться… — глухо говорит чудовище и поднимает руку.
Он сошёл с ума. Что он делает? Почему солдаты не остановят его?!
Рука резко опускается. В окна дома, выбивая стёкла, летят гранаты.
ПЛАЧА БОЛЬШЕ НЕ СЛЫШНО. СТАНОВИТСЯ УДИВИТЕЛЬНО ТИХО.
Глава 4
Вечный лёд
…Судорожно дергая пальцами, Павел расстёгивает воротничок рубашки, — на шее остается багровый отпечаток. Воздуха, дайте воздуха! — дышать полной грудью невозможно. Сердце колотится так бешено, словно собирается взять золотую медаль по бегу на Олимпийских играх. «Какие игры? — мысленно усмехается Павел. — Негр Джесси Оуэнс в тридцать шестом году выиграл в Берлине аж четыре золотые медали, и на другие соревнования унтерменшей больше не допускали. С тех пор золото на каждой Олимпии честно делится поровну между РейхСоюзом и Ниппон коку… Серебро — кому достанется. Никакой интриги». Он резко останавливается — закружилась голова. Раз, два, три. Осталось пересечь дорогу, но нельзя ходить быстрым шагом. Почти четыре тысячи метров над уровнем моря, жуткое кислородное голодание. Чуть что, надо пить пилюли, иначе разовьётся горная болезнь — лёгкие переполнит кровь, и сдохнешь за несколько дней.
Посреди проспекта памятник, два золотых яка. С обеих сторон монумента развеваются флаги. Один — РейхСоюза, красный с орлом. Другой — с изображением снежного льва.
Огромный буро-белый дворец Потала словно врублен в горную скалу. Древнее пристанище далай-лам, с тысячей комнат — каждый далай-лама должен жить в новом помещении. Приплюснутые домики старого района, с золотыми крышами, из крашеных кирпичей. Горловое пение монахов в оранжевых одеждах. Дым сандаловых палочек над жертвенниками. И повсюду толпы паломников, от которых нет спасения.
Лхаса — как Трондхейм в Норвегии.
Но если Норвегия — это священное место, колыбель религии викингов, то Тибет — родина арийской расы. Сюда, в стены древних монастырей, вроде Ташилумпо, посылают учиться только лучших из лучших — отличников «Лебенсборна». На заре истории, от горы Кайлас со знаком свастики, в Европу дошагали племена ариев прекрасных белокожих воинов со светлыми волосами и голубыми глазами. Раса господ, отправленная богами на управление Землёй. Кайлас теперь на себя не похож, ископан сверху донизу, в дырках почище голландского сыра — и «Аненербе», и «Общество Туле» присылали в Тибет своих исследователей. Вход на раскопки платный — двести рейхсмарок. Землекопы «Аненербе» вообще углубились внутрь Кайласа на шесть километров: ребята искали доказательства теории «вечного льда» профессора Ганса Гёрбигера. Гёрбигер провозгласил: изначально небосклон украшали четыре Луны, три из них потом свалились на Землю как раз в районе Кайласа… Из лунных осколков и зародилась жизнь. Едва у археологов кончались деньги, руководитель экспедиции Шефер слал телеграмму в Берлин: «Нашли пробы лунного грунта как никогда близки к открытию», — и на его счёт сыпались рейхсмарки. После многолетних тщетных поисков Шефер ушёл в монастырь, став простым ламаистским монахом. Надеялся впасть в нирвану и увидеть путь в волшебную страну Шамбалу. «Общество Туле» вело отдельные раскопки, они искали подземное государство Агартха: круглый остров в океане из сладчайшего нектара, полный порхающих жар-птиц. Финансирование шло не только от Фонда Гиммлера, но и концернов вроде Круппа и Хейнкеля, — Агартха куда важнее, чем какой-то лёд. По легенде, в центре острова изливался «фонтан молодости», чья вода дарует вечную жизнь…
Разумеется, фонтан тоже не нашли. «Туле» лишь делало вид, будто верит в легенды, — как и в «Аненербе», там работали прожжённые циники, знающие, как осваивать бюджет.
…У входа в Поталу застыл броневик «Пантера» с эмблемой местного легиона СС «Будда Шакьямуни». Рядом скучали двое тибетцев в чёрной форме с оранжевыми шевронами на рукавах. Не дожидаясь вопроса, Павел протянул пластиковое удостоверение: без фото, но с номером. Смуглолицый обер-ефрейтор сунул карточку в считывающее устройство. Раздался жалобный, почти истерический писк, компьютер мигнул зелёным.
— Рады видеть, герр штурмбаннфюрер! — вытянулся эсэсовец.
Павел небрежно приложил два пальца к фетровой шляпе, он не любил приветствия в стиле «хайлюшек». Забрал карточку, не глядя сунул в серый бумажник из искусственной кожи. Все гости, въезжавшие в рейхскомиссариат Шамбала, подвергались тщательному обыску: им было запрещено иметь при себе любые изделия из мяса, кожи, костей животных или птиц. Таковы уж местные особенности. В 1937 году экспедиции «Аненербе» разрешили работать на условиях, что они не раздавят ни единого таракана, не прихлопнут ни одного комара. Ничего не поделаешь, тибетцы верят в переселение душ.
— Идите прямо, а потом вверх, и сразу налево. Прикажете вас проводить?
— Нет, спасибо. Все, что мне нужно, я найду сам.
Взобравшись на третий этаж, он протиснулся в узкий коридор: царство крохотных комнатушек с запахом пыли, затхлости и мышиной мочи. Павел улыбнулся — отвык, и дыхание легко не восстанавливается. А ведь в своё время он быстро смирился в Тибете с вечным недостатком кислорода, отвратительно горькой едой и скудостью обстановки. Сидящие в кельях монахи в оранжевых одеяниях вежливо кланялись ему. На стенах висели портреты: слабое пламя свечей из жира яков не позволяло рассмотреть лицо человека со шрамом на щеке, сложившего руки «домиком» в старом тибетском приветствии.
«Океан мудрости», великий далай-лама XV, Нгаванг Таши.
В 1944 году абвер провел в Лхасе блестящую операцию «Новый Будда». Прежний далай-лама, девятилетний мальчик Тенцзин, получил укол цианистого калия, а вместилищем его души был объявлен глава спецназа СС, гауптштурмфюрер Отто Скорцени. Тогда рейх возлагал большие надежды на Тибет — и «Аненербе», и «Туле» определяли эту страну как место рождения нового великого культа. Правители планировали постепенно уничтожать любые изображения фюрера — включая фото, рисунки и статуи. А, скажем, через триста лет, когда память о его внешности полностью сотрётся, объявить вождя голубоглазым гигантом-блондином, рождённым глыбой льда в Шамбале, богом и прародителем арийской расы. Скорцени весьма быстро привык к роли инкарнации Бодхисаттвы Сострадания — даже быстрее, чем этого могли ожидать в Берлине. Он вполне вжился в роль и первым делом запретил раскопки вне Кайласа, поскольку эти действия «угрожают жизни дождевых червей». Следом далай-лама Пятнадцатый объявил духовную родственность свастики и Бесконечного Узла дпалбею — символа тибетского буддизма, означающего Пять видов изначальной Мудрости. Скорцени все чаще уединялся в пещере для медитаций, проводил там месяцы и даже годы. Он настолько увлёкся ламаизмом, что забыл о своём предназначении. Особую популярность снискали лекции бывшего гауптштурмфюрера в университетах Нойе-Йорка — «Как обрести счастье разума и совместить его с национал-социализмом»: студентки впадали в нирвану во время речей харизматичного далай-ламы (по совместительству — рейхскомиссара Шамбалы). Впрочем, всё это далеко в прошлом. Дряхлый Нгаванг Таши (на днях ему исполнилось сто четыре года) уже давно не управлял Тибетом, пребывая в астрале: жизнь в его истощённом теле поддерживалась лишь с помощью горных трав. Духовные и светские полномочия перешли к Оракулу. Человеку, даже более могущественному, чем сам рейхскомиссар.