Московляне
Шрифт:
— Какой случай спрямить? — прошептал посадник.
— Будто сам не знаешь какой? — сказал Петр, глядя на посадника прищурившись, с укором. — Добро бы с моих слов знал о том мой сват, великий боярин, а то ведь от людей услыхал, еще в Москву не въехавши, еще за Кунцевом! Вот куда молва-то о тебе доползла!
— Какая молва?
— Такая молва, что-де кудринские сироты боярскую челядь ульстили, что своими-де прелестными речами всей округе головы кружат, что, того гляди, город спалят с посадником вместе. Москву спалят! — повторил Петр, снова сильно подняв голос. — Чуешь ли, посадник, чем в окно-то несет? Кто за Москву ответит? Не ты ли, посадник, ответишь? А посадник, толкуют люди, взаместо того чтоб дать пример, у себя по двору знай себе похаживает да с женой своей вместе, с посадницей, голубей гоняет! Вот какая молва. Вот что мне мой сват, великий боярин, с чужих, не с моих слов сказал.
— Так я ж…
— Что ты ж?
— Так я ж к тебе с тем и шел, чтоб о твоих пожарах потолковать.
— Потолковать! О моих пожарах! Разумеешь, чай, сам, чьи пожары, кто в них повинен. Или, скажешь, не ты, а я в них повинен?
— Не в том дело, кто повинен, — пролепетал посадник, — а в том дело, как быть!
— Ты ль меня спрашиваешь, как быть? Так кто ж ты таков? — закричал Петр, с мучительным наслаждением давая наконец полную волю всему, что вздувало ему сердце. — Кто ж ты таков, леший тебя перешиби! Посадник ты московский или ты мокрица давленая? Кому ж и знать, как не посаднику, как город устеречь? Где твой городовой снаряд? Где твой городовой полк? Кто у тебя на посаде сотский?
На Москве — по малости посада — еще не было тысяцкого, а был только сотский, под рукой у посадника.
— Сотский? Кто у меня на посаде сотский? Дубовый Нос у меня сотский, Бяхтеяр.
— Дубовый Нос, Бахтеяр! — с издевкой в голосе повторил Петр. — Бахтеяр да ты, ты да Бахтеяр — хороша двойка!
Бахтеяр, больше известный под кличкой Дубовый Нос, был первый на посаде богач, Нажившийся на пивоварстве. Он продолжал промышлять пивом и теперь, а заодно давал деньги в рост и резал своих должников огромными, лихвенными поборами. Зажирел он до такой степени, что его короткие, оплывшие ноги, все изъеденные язвами, еле передвигались.
— Хороша двойка! — повторил Петр. — Где ж у вас с Бахтеяром городовой снаряд?
— Чай, у Бахтеяра в погребу.
— В пиве отмокает?
— Пошто в пиве?
— А то в чем же? Велик ли у тебя полк? Сколько посадских можешь скликать? Сколько слобожан?
— Сколько слобожан? Да числа-то [54] давненько не бывало. Нужды-то, сам знаешь, не было.
— Пришла нужда! — перекрикнул Петр. — Тресни сотского шкворнем по пузу. Пусть достает снаряд. Пусть наряжает биричей. Пусть скликает всех — численных и нечисленных. Всех как есть. Сказывай поход.
54
Ч и с л о — перепись населения.
— Поход? Куда поход?
— Куда? В Кудрино, вот куда.
— Как же распоряжу, когда снаряд-то…
— Как хочешь, так и распоряжай. А не то голову прочь! И тебе и Дубовому Носу! — Петр провел рукой по потному лбу. — Снаряд! — передразнил он. — Чай, снаряд поизржавел да поистлел у тебя хуже твоих ходилок! Свой снаряд даю. Свою челядь даю, всю, какая на дворе будет. Под твой ответ… Что зубом запрядал? Чтоб сегодня ж до заката весь твой городовой полк был в Кудрине! Слышал? Не своим именем сказываю — дружина тебе велит. Слышал?
— Кто ж поведет полк? Мне-то где ж по моей убогости…
— Тебе-то! Тоже, посадник!
Петр побледнел и сморщился так, будто кто защемил ему сердце клещами.
— Сам поведу полк! — выкрикнул он изменившимся голосом, держась за грудь. — Ступай.
Когда, поотдышавшись, он вызвал оружничего, тот на его вопрос ответил, что боярский снаряд исправен и весь цел, а мужеской челяди на дворе восемь душ, сам оружничий — девятый.
— Восемь? Как — восемь? Где ж другие?
— Двадцать душ со старостой ушли с рассвета на Сходню тамошний клин орать, да боронить, да огородом огораживать, как тобой, осподарем, велено.
— Велено! Двадцать душ! А остальные где ж?
— В Кудрине, чать, душ сорок осталось.
— Сорок! А еще-то остальные?
— Да еще-то никого и нет.
— Как — нет? Где же?
— Не ведаю. Поразошлись.
— Маштак на дворе?
— Нет.
— А он где?
— Не ведаю.
— Как не ведаешь? О Маштаке не ведаешь?
— О Маштаке. Он с утра как от тебя, от осподаря, ушел, так с той поры на дворе и не бывал.
— С утра?
V
Вскоре после полудня и началось то самое, чего при всем старании не перескажешь подряд, не скуешь в одну цепку, потому что происходило это во многих местах зараз, а иногда хоть и не зараз, но так, что не поймешь, где началось раньше, где позже и откуда куда перекидывалось.
В посаде вплоть до обеденной поры все было тихо.
Старуха Воитиха, вдова, вязея, чулочница, что жила наискосых от московского сотского Бахтеяра, видела со своей завалинки, как в обед прибежал к Бахтеяру из города посадничий слуга. В этом не было ничего удивительного: у посадника с сотским, все это знали, было много общих дел.
Вслед за тем Нехорошко Картавый, захребетник Дубового Носа, спасавшийся за его хребтом от боярских поборов, лучший его пивовар, а заодно сборщик вир и продаж, [55] вывел Бахтеяра под руку из дома и повел в город, к посаднику.
Это показалось Воитихе странным: всем было ведомо, что Дубовый Нос из-за своих язвенных ног выходит со двора только в очень редких, особенных случаях. Озадаченная Воитиха поманила к себе соседку, другую посадскую старуху, по прозвищу Тулка, тоже вдову, известную тем, что лучше других старух умела заговаривать зубную скорбь и была самая удалая на посаде ткачиха, ткавшая скатертные полотна и для боярского двора. Соседки долго обсуждали, что бы мог значить выход сотского.
55
П р о д а ж а — штраф за покражу княжеского или боярского имущества.
Захребетник Нехорошко Картавый рассказывал впоследствии, что слышал своими ушами, как посадник с Бахтеяром советовались, кого наряжать в биричи. Дело было для обоих новое. Они сомневались, посылать ли биричей только в вольные слободы и селища или и в боярские и в княжие села, и какие слова биричам кликать, и не надо ль для княжих сел просить огнищаниновой помощи, потому что всем княжим селам он, огнищанин, голова. Думали, по словам Нехорошка, сначала вдвоем ("оба срамны и увечны", как выражался тот же Нехорошко), потом втроем с огнищанином. Думали долго (а время-то шло). Напоследок решили нарядить биричей двадцать три души, самых молодых ребят, — из посадничьих да из огнищаниновых рядовичей, то есть из их вольнонаемных челядников, да из Бахтеяровых людей: Дубовый Нос обратил к тому времени в своих слуг уже немалое число задолжавших ему московлян.