Московские легенды. По заветной дороге российской истории
Шрифт:
Весной 1921 года начался нэп, был разрешен «свободный товарообмен», в Москве открылось много новых рынков — на Трубной площади, на Зацепе, на Сенной площади и в других местах, но запрет на торговлю на Сухаревской площади продолжал действовать.
2 мая 1921 года Окунев записывает в дневнике: «Сухаревка все-таки не возродилась… По своему центральному месту и по величине площади [она] была, конечно, удобнее всех других мест для „свободного товарообмена“, и если ее не возобновили, то только по капризу властей, по капризу, простительному для женщин, утопающих, но не сознающихся в том, что не стрижено, а брито. Как же! Постановили
Но мало-помалу Сухаревка все-таки возрождалась: выходили с товарами продавцы, собирались покупатели. Время от времени их лениво разгоняли милиционеры, понимавшие бесполезность своих усилий.
А год спустя Сухаревка торговала и шумела в прежнем своем многолюдье и широте.
В жизни Москвы и москвичей Сухаревка всегда занимала гораздо более важное место, чем просто рынок. Это было явление, воплощавшее в себе одну из характерных черт не только московской жизни, но московского характера.
Сухаревка создала свой фольклор. Во-первых, это предания о находках и покупках за мизерную цену реликвий и раритетов. Правда, никогда не указывается, что именно было приобретено. Во-вторых, рассказы про ловких мошенников и воров, а также про сыщиков. Ряд таких легенд пересказывает в своем очерке Гиляровский.
Но, пожалуй, самые яркие фольклорные произведения, рожденные Сухаревкой, это крики сухаревских торговцев, рекламирующих товар. Устная реклама, вообще традиционная ддя московского торга, на Сухаревке процветала.
Для успешного развития и совершенствования «крика» необходимы изобилие товара и конкуренция. Поэтому искусство торгового крика в своей истории подвержено тем же колебаниям, что и экономика. Конечно, это не значит, что оно пропадает в периоды спада, мастера крика творят при любых условиях, но в эти периоды оно как явление переживает упадок. Записи фольклористов свидетельствуют об этом: основные массивы торгового крика были записаны в начале XX века до Первой мировой войны, затем — в годы нэпа. Московские рынки первых лет революции, как рассказывают современники, были мрачны, злы и неразговорчивы, а после ликвидации нэпа, закрытия Сухаревки и других известных московских рынков и превращения оставшихся в «колхозные» была окончательно подорвана база для этого своеобразного народного словесного искусства.
Наряду с общепринятыми формами торговли — вразнос, с лотка, в палатке, на развале и т. д. — среди торговцев бытовал термин: торговля «на крик».Считалось, что некоторыми товарами, например детской игрушкой, можно только «торговать на крик».
Да, собственно, вся толкучка торгует «на крик», поскольку вывески не на что повесить, поэтому кричали, стараясь перекричать друг друга, обратить внимание на себя.
Кричал, уговаривал обжорный ряд:
— Кому пирожки, Горячие пирожки? С пылу, с жару — Пятачок за пару! — Вот блины-блиночки, Кушайте, милые дочки!А какой-нибудь шутник на взывания баб, торгующих пирогами, ответит тоже прибауткой:
— Меж: долами, меж: горами Сидит баба с пирогами. Она недорого берет, А кто купит — того рвет! — Раз бабкина пирога поел, Так чуть не околел. А как два пирога отведал, Так неделю на двор бегал!Впрочем, и покупателям, и торговцам прекрасно было известно истинное качество предлагаемого товара, основное достоинство которого заключалось в его дешевизне, поэтому ничуть не вредило успеху торговли чистосердечное признание торговца:
— Эй вы, базарная братия! Веселая шатия! Обступайте кругом, Кушайте, питайтесь, В тоску не ударяйтесь, На нас не обижайтесь! Пускай тухло и гнило, Лишь бы сердцу вашему Было бы мило!Продавец картонных дудочек рекламирует свой товар, подчеркивая его заграничное происхождение:
— Приехал из Америки, на зеленом венике, веник отрепался, а я здесь, на Сухаревке, остался. Спешите, торопитесь купить необходимую вещь по хозяйству!
Продавец так называемого «тещина языка» — свернутого в кольцо длинного бумажного пакета — солидно объясняет:
— Теща околела, язык продать велела.
Торговец куклами обращается к родителям и детям:
— Ваня наш в кафтане, Таня в сарафане. Никак мирно не живут: Как сойдутся, Так и подерутся! — Эй, веселый мужичок, Плати четвертачок: Детская игрушка — Замоскворецкая Феклушка! Не бьется, не ломается, Не дерется, не кусается! На прохожих не кидается И в истерику не бросается!Хитрец торговец в общем-то угодил обеим сторонам: и ребенку, вполне симпатизирующему драчливым Тане и Ване, и взрослым, которым, конечно, по душе придется, что Феклушка не дерется, не кусается, на прохожих не кидается и в истерику не бросается — что впоследствии можно будет поставить ребенку в пример. Криквсегда отражает время. В 1920-е годы рыночный торговец противопоставляет свою честную торговлю, не влекущую за собой никаких неприятностей с законом для покупателя, торговле поднявшихся частников-нэпманов и государственных жуликов — «красных купцов»:
— Эх, подваливай, народ, От Красных ворот, С Курского вокзала, С Земляного вала!.. Носки! Чулки! Перчатки! Варежки! Для Авдотьи и для Марьюшки! Стой, товарищ, не пугайся! В тресте кража, А у нас веселая распродажа! Не пугайся, мамаша, — В милицию не поведут, Протокол не составят И ночевать там не оставят!Продавец «средств от паразитов» обещает покой в доме: