Московские сумерки
Шрифт:
– Если бы я не присутствовал на том празднике, – заметил Мартин, – то, глядя на твое лицо, сказал бы: а интересно посмотреть, как выглядят твои противники.
– Они выглядят так, как и должны выглядеть, – ответил Серго. – Как мне сказали в милиции: «Капитан, откуда нам было знать, что вы из Комитета госбезопасности?» И даже узнав, что я из КГБ, они не торопились отпустить меня, пока не получили подтверждения. А может, оно и к лучшему, что они не знали, откуда я. Хулиганье всякое им нетрудно засадить за решетку в любое время, а вот часто ли им представляется случай выбивать дурь из офицера КГБ?
– Очевидно,
– Нога в порядке. Пуля ее не зацепила – лишь оторвала каблук на ботинке, отчего нога онемела на некоторое время. Можно сказать, повезло – по крайней мере в те четверть часа по мне не прохаживались милицейские дубинки. Ну, а все остальные следы – это от них на память.
Столик для них был заказан в отдельном кабинете на третьем этаже, окна его выходили на Калининский проспект. Усаживаясь, Чантурия тяжело вздохнул, надеясь, что Алина выразит ему сочувствие, и добился этого: она по-дружески положила руку на его пальцы.
– Еще один поцелуй – и все мои боли как рукой снимет, Алька, – сказал он.
– Ну а майорское звание – оно, что, не облегчает боль? – спросил Мартин, разглядывая новые знаки на петлицах [15] Чантурия.
– Майорское звание – обуза нелегкая. Теперь предстоит решать, что делать с ним.
На столе уже появились водка, минеральная вода и закуска. Они замолчали и выжидали, пока официант не откроет бутылки и не уйдет.
– Ну и что же вы решили делать дальше? – спросил Мартин.
15
Автор, очевидно, имеет в виду погоны: на петлицах знаки различия носили до 1943 года.
– А-а… чекист делает то, что выбрал для себя один раз и на всю жизнь.
Он не случайно произнес это слово. Так называли сотрудников КГБ – по аббревиатуре названия предшественницы Комитета – Чрезвычайной Комиссии, созданной в первые месяцы Советской власти. Сотрудники органов госбезопасности бережно пронесли первое имя своей организации через десятилетия. Не только имя, но и многие традиции, подумал Чантурия, наливая две рюмки водки. Он хотел налить и третью, но Алина отрицательно покачала головой. Одну рюмку он пододвинул Мартину.
– Но вот как раз сейчас, – продолжал Чантурия, – у меня полное право просить о новом назначении. Я попрошу, чтобы меня перевели служить в Тбилиси.
– Разве в Тбилиси ты будешь в безопасности? Отец маленького Тамаза, как я понимаю, вовсе не собирается стать твоим другом.
– А разве здесь безопаснее? Очень сомневаюсь. Но может, там от меня будет больше пользы.
– Читали утренние газеты? – спросила Алина Чантурия.
– Разумеется.
– Им кто-то собирается рассказать всю правду, но мы посмотрим, напечатают ли ее.
– Кто-то, может, и собирается – тогда я был бы в безопасности. «Убивает тайна». Но пока еще никто не готов открыть всю правду. Что касается убийства, Бен, тут ничего тайного нет. Маленький Тамаз признался, что это он убил вашего друга Хатчинса. Он, конечно, не знал, кто такой Хатчинс. Банда ворвалась в кафе, надеясь застать там брата Алины: Турок узнал, что Юрий намеревался продать их секреты. Они задумали представить убийство как часть нападения на кафе. Юрия они, однако, не нашли, но они знали, что он собирался встретиться там с сестрой и каким-то иностранцем, и они вычислили их – других похожих в кафе не было. Они убили Хатчинса, чтобы он не узнал ничего от Юрия, а может, и на всякий случай – если он узнал что-то. Видимо, из чувства грузинского рыцарства сестру его они не тронули. Во всяком случае, угрозу себе с ее стороны они не увидели. Даже если она и услышала что-то, что она могла бы им сделать?
– Что же касается украденного плутония, то это секрет, и он продолжает оставаться секретом. Может, ЦРУ и знает о нем, но общественность-то в полном неведении, – пояснил Серго Мартину. – Поэтому мы и не можем упомянуть твое имя в газетах, Бенджамин. Мы даже не можем присвоить тебе звание Героя Советского Союза. Более того, КГБ никогда не признает, что ЦРУ выиграло что-то от всей этой заварухи.
– Я ведь не из ЦРУ, – заметил Мартин.
– Во всяком случае, КГБ вовсе не собирается признавать, что американский гражданин спас лицо Комитета.
– Я и не заслуживаю такой чести. Вы делали свое дело, а я всего лишь ковылял потихоньку за спиной Али.
– А позади горы – девушка, – предложил тост Чантурия, поднимая рюмку. – За девушку!
Когда выпили по рюмке, Мартину пришла мысль о дяде Феде, мысль горькая, как и его водка. Чантурия снова наполнил рюмки.
– Вот Белкин делал свое дело, да получше, чем мы. Его наградят посмертно знаком «Почетный чекист», а его вдове назначат пенсию! Бедный Белкин! Он был прекрасным офицером, заслужил гораздо больше, чем получил. А вот Соколов – он был чудовище. Но давайте не вспоминать плохое. За моего товарища Сему Белкина!
Они опять осушили рюмки.
– А не знаете, что сделали с вашим полковником? —
спросил Мартин.
– Я, разумеется, не должен говорить вам об этом. Да и к тому же подробностей не знаю. Знаю только, что его арестовали. Он сознался, что долгое время находился в теплых отношениях с одним из главарей мафии. Они встречались, по-видимому, при содействии дочери приемной матери Соколова, которая, судя по всему, сама была честной женщиной. Вскоре после Великой Отечественной войны, когда в Москве было мало мужчин, она повстречала симпатичного грузина и стала его любовницей.
– Тамаза Броладзе? – предположил Мартин.
– Да, его.
– А маленький Тамаз их сын?
– Нет, – ответил Чантурия. – Матерью маленького Тамаза была грузинка, жена большого Тамаза. Грузины, Бенджамин, на русских бабах не женятся. О, извините меня, – спохватился он, глядя на Алину, которая покраснела от смущения. – Я не имел в виду ничего такого…
И он в замешательстве замолк. Мартин взял Алину за руку.
– Ну, а дальше?
– Броладзе создал мафиозную группировку по незаконным перевозкам. Когда влияние партии ослабло, мафия стала процветать и крепнуть, а Соколов, верный русским традициям, переметнулся на более сильную сторону. Он стал верным сообщником старого Тамаза и оставался им до последнего. Будем надеяться, что он был единственным таким из наших.