Московские сумерки
Шрифт:
Мартин развернул белье и стал заправлять одеяло в пододеяльник.
– Если хочешь спать там, на верхней полке, тогда слезай с нее, я постелю тебе, – сказал он.
Она спустилась вниз и принялась помогать ему. Они развернули накрахмаленные хрустящие простыни и застелили тюфяки на верхней и нижней полках, а потом запихнули одеяла в пододеяльники. Ее рука снова коснулась его руки, и она прижалась к нему боком. Он повернулся и поцеловал ее, она тоже ответила поцелуем. Он протянул руку назад, чтобы запереть дверь, и наткнулся на ее руку, нащупывающую защелку.
– Ласточка, – шепнула она Мартину. –
– А знаешь, что это слово значит по-английски? – тихо спросил он. – Оно означает такую маленькую птичку – «сволоу» по-английски. – Моя фамилия по-английски тоже означает пташку, очень похожую на сволоу. [13]
– Вот и хорошо, – ответила она. – Это хорошая примета.
Когда душевное волнение улеглось, Мартин заглянул наконец-то в свое сердце, где ещё таились остатки былого недоверия, и тщательно переворошил их. Что он, по сути, знает об этой женщине? Вот она спокойно спит в его объятиях на трясущейся полке в вагоне скорого поезда «Бухарест – Москва», эта прекрасная женщина, такая ласковая и в то же время отважная. Так что же он знает о ней? Что она видела, как убивали Хатчинса, и сама чудом избежала смерти? А сейчас вот это жестокое убийство Юрия. Может ли она быть, как непременно сказал бы Бирман, «торпедой КГБ», нацеленной на него, Мартина, на всех их, американцев? Может ли он вообще надеяться, что узнает ее лучше в этой стране, где все инстинктивно сторонятся чужеземцев, в стране, где даже проводница с одного взгляда вычислила, что он иностранец?
13
Мартин (martin) – городская ласточка, в отличие от деревенской (swallow).
Однако оттого, что он два дня не спал, и от убаюкивающего покачивания вагона он в конце концов заснул, а когда проснулся, то ответ на все эти вопросы нашелся сам собой. Проснувшись, он вспомнил русскую поговорку «утро вечера мудренее» и ощутил, что он искренне любит эту женщину, что она, безусловно, не вероломная предательница и что его уверенность в этом не сможет одолеть ни на чем не основанное сомнение – никаких очевидных причин для тревоги просто не существует.
Глава пятая
МОСКВА
– 44 —
Воскресенье, 4 июня 1989 года,
Вечер,
Москва
Пока поезд тащился по московским окраинам, они обсудили, как быть дальше.
– Ты не можешь оставаться в своей квартире, – настаивал Мартин. – Кто бы это ни был, КГБ или мафия, мы должны исходить из того, что им известно, кто ты такая и где живешь. Может, они и думают, что ты погибла, но за подтверждением этого они в любом случае явятся к тебе домой. Нам не нужно, чтобы они знали, что ты жива. Есть ли у тебя еще какое-нибудь пристанище, где можно было бы отсидеться?
– А как же ты? – всполошилась Алина, совсем не думая о себе.
– Я буду в полной безопасности в стенах посольства, – ответил Мартин. – Может, единственный способ обеспечить твою безопасность – вывезти тебя отсюда. Я могу походатайствовать о предоставлении тебе убежища.
– Даже если мне его предоставят, я не смогу уехать из страны. Оно лишь даст мне возможность укрыться в твоем посольстве.
– Да, ты права. И если я, несмотря ни на что, выгляжу иностранцем, ты с первого взгляда – русская. Мы не сможем даже провести тебя мимо милиционеров у дверей – во всяком случае, без специальной подготовки. Я мог бы дать тебе кое-какую американскую одежду, ну и, конечно же, ты сама большая мастерица по части грима…
– Есть еще одна проблема, – сказала она.
– Какая же?
– Я не хочу покидать свою страну.
Хотя Мартин и гордился тем, что понимает загадочную русскую душу, он немало удивился. Ему еще не доводилось сталкиваться с людьми, которые отказывались бы поменять Советский Союз на Соединенные Штаты, когда у них были для этого возможности.
От нее не ускользнул его озадаченный вид.
– Что мне там делать? – объяснила она. – Я актриса, по-английски не говорю. Да и вся моя жизнь проходит здесь.
– Ты могла бы стать моей женой, – сказал он. Слова эти он произнес неожиданно для самого себя: до этого ему и в голову не приходило жениться на Алине. Она удивилась, потом улыбнулась и поцеловала его.
– Для этого мы еще не так хорошо знаем друг друга, – мягко сказала она.
– Я люблю тебя, – ответил Мартин. Она опустила голову и сказала:
– Мне кажется, что я тоже люблю тебя. Но… пока я намерена продолжать жить так, как и жила.
– Почему?
Алина лишь неопределенно пожала плечами.
– Мне кажется, что я живу как при Сталине. Если бы все отказались сотрудничать с системой, то Сталин стал бы никем. Ну да ладно, кто бы там ни был во главе страны, я не намерена сотрудничать с ним.
– Молодец, – только и сказал он, восхищенный ее поведением и в то же время расстроенный и встревоженный.
Ранним вечером они уже шли, взявшись за руки, по Якорной улице. Сначала он хотел взять ее под руку, но она не позволила.
– Не нужно, чтобы мы выглядели как иностранцы, – пояснила она. – Смотри, как надо, – и она сама взяла его под руку, а через минуту засмеялась и пояснила: – Теперь мы похожи на пару, поженившуюся давным-давно.
– Настанет день, и мы будем парой, поженившейся давным-давно.
– Не сглазь.
– Что-что?
– Я должна отвести сглаз, – пояснила она. – Если ты задумал что-то очень хорошее, то я должна отвести сглаз – оберечь тебя от сглаза, не сглазить.
– Не сглазить.
Они не заметили, как позади них появилась черная «Волга», остановившаяся в стороне, возле кустов сирени, на которых еще виднелись неопавшие темно-лиловые гроздья цветов.
По темным лестничным пролетам они поднялись в ее квартиру.
– Хочешь чаю? – спросила она.
– Чаю – нет. А тебя хочу.
– Может быть, после чая? – сказала она, но не стала сопротивляться, когда он подошел к ней сзади и обнял.
Он почувствовал под своими ладонями упругие выпуклости ее грудей, а когда она повернулась к нему лицом, поцеловал ее в губы, а она без колебаний сразу же откликнулась на его ласки.
В открытое окно Алиной спальни свободно вливался свежий воздух, принося с собой запах каких-то цветов. Мартин нежно провел рукой по ее щекам, а она, не открывал глаз, улыбнулась и сказала: