Московский апокалипсис
Шрифт:
– Что, сирот пограбить не дали? – догадался налётчик.
– Сторожа, сволочь! Ешшо и дерутся… Все убёгли, а эти лешманы осталися. И караулят добро-то…
– Эй, дядя! – перебил его Пётр. – Вот, гляди: часы. Золотые! Довези нас до Рогожской или Спасской заставы, и они твои. А пограбишь ночью.
– Ешшо чаво! – закапризничал мужик. – Я, чем с вами нянькаться, втрое больше наберу. Эвона: заходи да бери што хошь! А вы ступайте своею дорогою…
Пётр посмотрел на измученное лицо Ольги, перевёл взгляд на друга. Тот понял его без слов. Взял возницу левой рукой за грудки, приподнял на воздух, а правой отвесил крепкую затрещину. Потом усадил обратно в телегу и сказал:
– Дышать будешь, как я скажу. Понял, крысиная
– Как не понять… – скорбно пробормотал мужик, подбирая вожжи.
Ахлестышев живо сбросил с телеги узлы, усадил туда женщин и скомандовал:
– К Рогоже!
Буланка рванула так, что арестанты едва за ней поспевали. Пролетев необъятный квартал Воспитательного дома, телега свернула влево и по Яузскому мосту перебралась в Таганскую часть. Открылась красивая панорама Швивой горки. Посреди неё, как скала, возвышался огромный трёхэтажный дом с портиком и бельведером. Это был особняк, бывший купца Судовщикова, а ныне генерала Тутолмина. Кто-то засел в бельведере и стрелял оттуда в неведомую цель. С колокольни соседнего храма Николы за Яузой били в набат. Им отзывались у Николы в Котельничах и Спаса в Чигасах, а издалека вторили соборы Новоспасского и Симонова монастырей. От этого тревожного звона щемило душу.
Телега выехала на бесконечно длинную Николо-Ямскую улицу. Она была забита народом. Десятки повозок и экипажей тянулись к выходу из города. А на тротуарах и в особняках уже кипела работа. Французские солдаты и местная чернь, в полном согласии друг с другом, громили лавки и кабаки. Трещали двери зажиточных домов, звенели стёкла, летела на улицу рухлядь. Плечо к плечу, не говоря ни слова, две силы сноровисто занимались грабежом. Без конфликтов и ссор: добычи хватало на всех. Ахлестышев только диву давался на такую согласованность…
Между тем начинало уже темнеть. Каторжники, выбившись из сил, тоже разместились в телеге, и буланка сразу сбавила ход. Вот слева промелькнул Андроников монастырь; они въехали в Воронью улицу. Своим концом она упирается в Рогожскую заставу – беглецам оставалось сделать последний рывок! Налётчик отобрал у хозяина вожжи и сильно стегнул кобылу. Та прибавила, и телега скоро оказалась у последних городских строений. И упёрлась во французский заслон.
Ахлестышев соскочил с телеги и подбежал к офицеру. Тот, как и все вокруг, смотрел на восток: там происходили какие-то драматические события. Каторжник тоже вгляделся. На выходе из города стояла крупная масса русской кавалерии, со всех сторон окружённая неприятелем. Наших драгун было не менее двух полков. Видимо, они задержались с выходом из города, и теперь им грозил плен. Вокруг и внутри колонны виднелись во множестве партикулярные повозки с беженцами. Превосходящие силы французов сжимали вокруг русских тесное кольцо. Вдруг прямо через ряды неприятеля к колонне подъехал моложавый генерал в полной парадной форме с двумя звёздами. Один, даже без трубача и адъютанта, он бесстрашно раздвинул порядки французов – те расступились перед ним. Присмотревшись, Пётр узнал генерала Милорадовича, с которым был знаком по светской жизни. Козырнув седовласому начальнику вражеского авангарда, Милорадович скомандовал драгунам:
– По четыре в ряд… рысью… марш-марш!
Опешившие французы разомкнули строй, и наша колонна устремилась в лазейку. Вместе с драгунами бросились спасаться и беженцы. Милорадович дождался, пока мимо него проедет последняя телега, ещё раз откозырял седовласому генералу и удалился, никем не тронутый. Он ехал, не торопясь и не оглядываясь, словно в одном своём лице представлял весь русский арьергард…
Несколько минут французы, стоящие у заставы, не могли произнести ни слова. Потом офицер вздохнул, не то с сожалением, не то с облегчением, и повернулся к Петру:
– Что вам угодно?
– Господин су-лейтенант, у меня на телеге больная русская княгиня Шехонская. Она не может
Офицер оглянулся: начальник авангарда хмуро глядел вслед Милорадовичу и бранился под нос.
– Увы, сударь, вы опоздали на десять минут. Даже на пять. Сейчас уже невозможно выполнить вашу просьбу. Княгиня должна вернуться в Москву.
– Но…
– Никаких “но”! Генерал Себастиани чувствует себя одураченным. Поглядите, как он сердится! Я не пойду сейчас к нему просить за вас – это бесполезно. Ваш Милорадович лишил нас законной добычи. Он уже второй раз за день останавливает наше продвижение. И при этом ссылается на какие-то устные договорённости с Мюратом, о которых никто не слышал! Будто бы тот на словах обещал позволить русскому арьергарду покинуть Москву без боя… И вот сейчас под этим же соусом ваш генерал выдернул из плена два припозднившихся полка драгун. Себастиани больше не выпустит из Москвы ни одного человека! Мне очень жаль; вам не хватило нескольких минут.
Дальнейшие уговоры оказались бесполезными. Французская пехота цепью развернулась по окраинам. Не успевших уйти людей догоняли и отсылали назад. Слышались крики и плач. Полные отчаяния, беглецы вернулись в слободу. Все молчали. Наконец мужик попытался выдернуть вожжи из рук уголовного.
– Покаталися, и будя! Часы гоните!
Батырь, не отдавая вожжей, посмотрел на него и спросил с презрением.
– А чего это ты в Воспитательный дом-то полез? Другого места не нашёл? Там одни сироты. Их и так судьба обидела, отца-матери лишила.
Крестьянин раздражённо махнул рукой.
– Ты меня не совести! Вишь, какое вокруг творится? Богу угождай, а чёрту не перечь! Теперя всё дозволено. Сам-от кто – святой? А халат арестантский на тебя, радетеля, за что надели?
– Правду говорят, что на немилостивых ад стоит. Ты, дядя, хуже гайменника! [18] Сирот обирать… А я не позволю!
Батырь без замаха, но очень сильно ударил мародёра в лицо. Мелькнули на воздухе лапти, и негодяй улетел кубарем в канаву. А налётчик развернул телегу и хлестнул буланку.
18
Гайменник – убийца (жарг.)
– Н-но пошла!
– Куда мы теперь? – тревожно спросила Ольга.
– Из города уже не выпустят, – вздохнул Саша. – Чуть-чуть не успели! Поехали теперь к Мортире Макаровне.
– Какой мортире? – так же, как недавно Ельчанинов, удивилась княгиня.
– Это Сашина подружка, – пояснил Ахлестышев. – Гулящая. Извини, но тебе придётся поселиться в уголовном притоне, бок о бок с пропащими людьми.
– А… нет другого укрытия? И не станем ли мы сами добычей этим пропащим людям?
– С Сашей-Батырем не станем. Это особенное место. Называется оно Волчья долина. В конце Неглинной, рядом с Трубой [19] . Слободка, заселённая уголовными всех мастей, преимущественно ворами и налётчиками. Нравы там жуткие, но для нас сейчас самые подходящие. Французам в тех краях брать нечего. А Саша пользуется среди местного населения большим уважением, и под его рукой никто нас не тронет.
19
В 1830-х годах название “Волчья долина” с Неглинной (после ликвидации одноимённой пивной, знаменитого уголовного притона) “переехало” к местности возле Большого Каменного моста.