Московский апокалипсис
Шрифт:
– Но куда же нам деваться, господин лейтенант? Только возле реки ещё можно уцелеть!
– Ничем не могу помочь. Набережная и Каменный мост должны быть свободны от посторонних. И не возражай, иначе Большому Жаку придётся выручать тебя с гауптвахты! Давай, дружище, проваливай отсюда поживее со своей княгиней…
Ахлестышеву пришлось усадить всех в телегу и приказать Батырю:
– Рюс, пошёль!
Отъехав от патруля на порядочное расстояние, тот спросил:
– Что случилось? Почему нас прогнали?
– Похоже, готовят Бонапарту пути бегства. На случай, если Кремль тоже загорится. Лейтенант сказал, что набережная и мост должны быть свободны от посторонних.
– Эх-ма! Куда же мы теперь?
– Нужно место, где большая пустая площадь и рядом – вода. Соображаешь?
– Ага! Болотная?
– Она самая. Там только ларьки. А Водоотводный канал не пропустит огонь, идущий низом. Гони туда!
Телега проехала длинный корпус Суконного двора, стала заворачивать на Болотную и тут же остановилась. Всё пространство площади оказалось забито спасающимися людьми. Несколько тысяч человек разбили лагерь. Они сидели кучками возле своего скарба, и с ужасом разглядывали надвигающуюся с юга стену огня. Ахлестышев начал высматривать свободное место, как вдруг Саша схватил его за плечо.
– Яковлев! Ох, некстати…
Действительно, прямо перед ними с ружьём в руках стоял следственный пристав, переодетый в кафтан.
– Вот и попались, – буднично констатировал он. – Не захотели в рудники, стервецы? Тогда здесь подыхайте.
Яковлев! Мучитель и гонитель, сломавший ему жизнь! Вот теперь посчитаемся – война всё спишет, и концов не найдут… Пётр полез за пистолетом, но сыщик правильно понял его движение.
– Ребята, ко мне!
Немедленно восемь или девять мужиков с ружьями и пиками со всех концов площади бросились на голос.
– Убейте этих! Они французские шпионы!
Без рассуждений мужики вскинули ружья. Саша-Батырь, изловчившись, на пятачке развернул телегу и заорал диким голосом:
– По-о-шла!!
Сзади грохнуло, и пуля сбила с головы Ахлестышева кивер. Он наклонился вперёд, схватил Ольгу и повалил на дно телеги. Раздалось ещё несколько выстрелов. Каторжник увидел, как в спине у Евникии, прямо напротив сердца, появилась большая дыра. Даже не охнув, девушка легла на бок. По плечу Батыря тонкой струйкой потекла алая кровь, но он хлестал и хлестал лошадь. Телега неслась прямо в огненный коридор Большой Полянки. Пётр оглянулся: Яковлев с мужиками на двух дрожках гнались за ними. Вот беглецы на полной скорости ворвались в пекло. Опять опалило кожу и обожгло лёгкие, опять искры летели в глаза. Одежда задымилась, Пётр почувствовал, как на лице у него сгорают брови и ресницы… Казалось, что телега всё дальше и дальше проникает в преисподнюю. Преследователи остановились. Сыщик спрыгнул с экипажа, приложил ладонь ко лбу, высматривая в пламени беглецов. Будто охотник зайцев травит, подумал Ахлестышев… Затем Яковлев взял у подручного ружьё и стал выцеливать.
– Саша, пригнись! – каторжник толкнул друга в спину.
Раздался выстрел и пуля пролетела в полу вершке от Сашиной головы.
– Чёрт! Чуть не убил!
– Нажми, Саня, нажми! Там впереди есть же хоть какой пустырь или площадь! Они за нами не пойдут – правь только вперёд.
Батырь проехал кое-как ещё сто саженей, и буланка стала. Кругом был огонь. Пламя взяло беглецов в кольцо. Оно подымалось вверх и смыкалось там в сплошной огненный купол. Из этого купола сыпались горящие обломки, с боков рушились стены домов. Ехать было некуда.
Усилием воли Ахлестышев заставил себя бороться. Он соскочил с телеги, схватил буланку под уздцы и повёл вперёд. Та не шла, мотая головой и пытаясь оборвать постромки.
– Что стоишь? Помогай!
Батырь взялся с другой стороны, и они вновь двинулись вперёд. Пётр оглянулся: Ольга сидела с ногами в телеге и смотрела на него почти безумным взглядом… Но отвлекаться сейчас было некогда: всё решалось в эту минуту. Он шёл и шёл, сам не зная куда, в слепой надежде обнаружить укрытие. Ум отказывался работать, кровь стучала в висках, нервы были на пределе. Смерть, вот теперь точно смерть… Ещё шаг. Сил уже нет, и желания бороться тоже. Ещё шаг. Зачем я делаю это? Ещё шаг, уже последний… Вдруг Пётр увидел такое, отчего его разум окончательно вскипел. Впереди полыхала фашинная мостовая [36] , преграждая беглецам путь. Казалось, сама земля горит сильным и ровным пламенем. А из улицы на эту огненную баррикаду надвигался сияющий поток расплавленного свинца. Листы его попадали с крыш, и теперь жидкий металл тёк, подобно магме Везувия. Всё. Ловушка. Здесь им и помирать… Беглецы замерли в оцепенении – спасения не было.
36
Фашинная мостовая – сделанная из утрамбованных прутьев.
Ахлестышев стоял и тупо наблюдал, как к нему подбирается свинцовая река. Каторжнику сделалось всё равно. В лёгких заканчивался воздух. Осталось только упасть лицом вниз, в эту раскалённую жижу. Скорей бы уж, что ли, кончилось… Вдруг его словно ударило разрядом гальванической батареи: а Ольга? Она ведь погибнет! Нечеловеческим усилием Пётр поволок упирающуюся кобылу в обход, на тротуар. Батырь покорно семенил рядом, лицо его было безучастно. Отчаянный манёвр, почти без шансов на успех – и они перескочили лаву. Легче от этого не стало. Всюду тот же огонь, а дышать уже совершенно нечем. Ещё несколько шагов, и ещё, и ещё… Ахлестышев сам уже не мог объяснить, для чего борется; он брёл, ни о чём не думая. И, когда напряжение сделалось уже непереносимым, они вышли на перекрёсток.
Здесь тоже всё пылало, но в безумном мире огня обнаружился крохотный пятачок. Большая Полянка пересекалась здесь с какой-то другой улицей, и обломки падающих зданий не долетали до перекрестья.
Никому ничего не объясняя, Пётр распряг буланку, бросил под телегу рогожу и сложил на неё вещи и оружие. Он делал всё быстро, как заведённый автомат. Последней каторжник сгрёб и выбросил солому, устилавшую телегу. И тут же радостно ойкнул: телега оказалась обита жестью. Видимо, бывший хозяин возил на ней мясо.
– Вниз!
Саша-Батырь и Ольга послушно полезли под телегу и легли на рогожи. Пётр снял ещё тёплую Евникию и положил туда же. Все молчали: сил на разговоры не осталось. Вокруг горело, трещало и рушилось. Однако дым уходил вверх, и у земли было можно как-то дышать. Обломки зданий складывали вокруг телеги валы, словно оберегая беглецов. Княгиня гладила руку мёртвой камеристки и беззвучно плакала. Только через час она спросила:
– Кто эти люди, что убили Еву? Почему они в нас стреляли?
– Мы попали на сыщика Яковлева. Того, что придумал моё дело. Видать, много денег дал ему твой муж, если Яковлев и в горящей Москве пытается меня уничтожить!
– Самый поганый во всей полиции человек, – со знанием дела подтвердил Саша-Батырь. – Яманный клюй! [37] За деньги на всё готов. Виноватого отпустит, а невиновного вместо него закатает. Как только земля такую гадину носит…
– Мой муж… – вздохнула Шехонская. – Я и забыла, что у меня есть муж.
37
Яманный – плохой, злой. Клюй – следственный пристав (жарг.)