Московский бенефис

Влодавец Леонид Игоревич

И вот лодка чиркнула днищем по чему-то твердому, и нос ее, мягко скрипнув, воткнулся в мокрый песок. Я выпрыгнул за борт и, упершись в корму, стал толкать лодку на берег. На носу лодки лежал моток веревки и светилось стальное кольцо, через которое я продел один конец и привязал к росшему поблизости кусту. Теперь я не боялся, что лодку унесет. Правда, для страховки, я решил опустить парус. А тетки все храпели, они еще не знали, что я привез их куда надо. Тут я залез в лодку, лег между женщинами и сразу, намертво заснул.

НА ОСТРОВЕ

Так уж мне везло — вторую ночь я ночевал на новом месте. Подумать только,

еще позавчера я спал в нашей хижине, с бабушкой и мамой! Они плакали и гадали, куда меня продадут да как маме будет у Грегорио. А ведь, поди-ка, им и в голову не приходило, что уже ночью я буду спать на корабле, в гамаке. Но и я не думал, что путешествие на корабле так быстро кончится и я проведу третью ночь вообще неизвестно где. То есть спал я, конечно, в лодке между Роситой и доньей Мерседес, что само по себе было необычно, но где находится та земля, к которой нас принесло, я, конечно, не соображал.

Утром я проснулся, когда солнце уже припекала. Наши шесть ног: две пары длинных и толстых белых и мои черные в красных штанах, короткие и худые, торчали на солнце, а головы перекрывал от солнца опущенный мною парус.

— Мануэ-э-эль! — услышал я удивленный голос доньи. — Где мы? В раю? Нас кто-нибудь подобрал? Как мы сюда попали?

— Не знаю, сеньора, — ответил я, — было темно… Лодку принесло сюда, вот и все…

— Давайте помолимся, возблагодарим Господа нашего! — сказала донья. — Чудо! Воистину святое чудо!

Мы все трое опустились на колени и начали молиться. Донья молилась долго, а мы повторяли за ней слова. Мне только было странно, что вчера мы не просили у Бога помощи, а он помог. Наверно, он вчера тащил лодку мимо скал и принес сюда.

— Вы не голодны, сеньора? — спросила Росита, когда наша молитва закончилась.

— Можно сварить суп из солонины и сухарей, — прикинула донья.

Мы с Роситой попытались открыть бочку с солониной. Но только тут до нас дошло, что варить суп не в чем.

— Надо слепить горшок, — сказал я, — высушить его, обжечь, а потом уже варить суп.

— Ты прав, — сказала Росита, — да солонина не дождется… Давай-ка мы ее зажарим на угольях. У нас пастухи так делают.

— А я пойду искать глину, — решил я и двинулся вдоль берега.

Берег стал уходить куда-то влево, в глубь суши, и скоро выступ скалы закрыл от меня костер. Я заметил, что вода движется откуда-то с суши в бухту. Я понял, что это река. Пройдя еще шагов сто, я очутился под обрывом. Вода в реке была чистая, холодная и почти сладкая. Я пил, пил, пока не надоело. В воде мелькали силуэты каких-то голубовато-серебристых рыбок. Тут же я увидел и большую противную змеюку, которая тоже пила воду. На всякий случай я стал поглядывать под ноги.

Пора было возвращаться, но тут я увидел… ступеньки. По крайней мере, мне так показалось. Кто-то догадался вырубить в скале цепочку ступенек, ведущих наверх обрыва. На нижней ступеньке грелась еще одна змеюка, которая, однако, догадавшись, что я разыскиваю подходящий камень, без боя удалилась. Я начал подниматься вверх.

На лесной поляне, примыкавшей к обрыву, обнесенный высокой оградой, высился дом, почти такой же, как у нашего сеньора Альвареса. Сначала я хотел было заорать от восторга, но потом прикусил язык… Черт его знает, может, там в доме живут голландцы или другие дикари? Вдруг они выстрелят в меня из пушки или съедят? Даже если там простые белые, которые верят в Бога и Святую Деву, и то могло выйти худо. Увидят чужого негра и подумают, что я бегаю.

А если подумают, то наверняка сперва выпорют и только после разберутся. А меня уже неделю не пороли, и я пока не соскучился… Поэтому я спустился со скалы, радуясь, что меня никто не заметил, и поспешил обратно на берег бухты.

— Где ты шляешься? — проворчала Росита.

— Там дом! — выпалил я. Росита и донья, которые ели печеную солонину с сухарем, чуть не подавились.

— Что такое? — переспросила донья.

— Сеньора, — сказал я, — тут, недалеко в лесу, дом!

— Дом? — она мне явно не поверила.

— Ты не перепутал?

— Нет! — обиделся я и пересказал ей все свое путешествие вдоль берега. Донья Мерседес грызла сухарь с печеной солониной и слушала очень внимательно. Когда я окончил свой рассказ, она сделала странное лицо, подошла к лодке, поколотилась там, а потом вылезла оттуда с той самой деревянной коробкой, которую заставила меня вынуть из воды сачком. Она открыла коробку и сказала:

— Нам надо срочно идти туда! Собирайтесь!

Все было точно так же, как и в первый раз. Правда, теперь я глядел более внимательно. Стена была сложена из здоровенных тесаных камней, и на ней виднелись зубчики, как на гребешке. А по бокам из камней были выложены большущие каменные бочки. Посередине стены были ворота, но не распахнутые настежь, как на плантации сеньора Альвареса, а наглухо закрытые. За стеной высился большой дом из двух этажей. В окнах поблескивали стекла и темнели железные решетки. Дом, наверное, раньше был белый, но со временем потускнел и стал грязно-серого цвета — всю побелку с него смыли дожди. Никакого шума: ни голосов людей, ни ударов бича, ни мычания и блеяния скота. Подойдя к стене, мы обнаружили, что она высотой почти в четыре роста капитана О'Брайена или в шесть моих. Каменные бочки были еще выше, а дом и подавно. Ширина ворот была такова, что через них в ряд прошло бы четыре Грегорио или пять О'Брайенов. Высотой эти ворота были в две доньи Мерседес, не меньше.

Донья стояла перед воротами и отпирала ключом огромный замок, держа пистолеты под мышкой. Не успели мы спросить, откуда у нее ключ от чужого дома, как она отперла замок и выдернула скобу из ушек. Вдоль стены тянулся небольшой, но глубокий овраг с гладкими стенками из замшелых каменных плит. Мы стояли на маленьком мосточке из толстых досок. Ржавые цепи тянулись от дальнего края моста к отверстиям в стене. Мне почему-то стало смешно: неужели хозяин думал, что кто-нибудь украдет его мост?! Я видел негров, которых приковывали, но ведь мост-то не негр, он не убежит!

Донья Мерседес нажала на створку ворот плечом. Заскрипели ржавые петли, и вход открылся. Донья вынула изо рта нож и сказала:

— Проходите, надеюсь, что человек, который оставил нам это письмо, не солгал…

Только тут я заметил, что к воротам приделан кусок кожи, на котором вырезаны какие-то закорючки, то есть буквы.

— Сеньора, — сказал я, — а вон буква А…

— Позже, позже, дружок, — сказала донья, входя в ворота. Двор был тоже выложен каменными плитами, сквозь которые росли цветы и трава. Стена окружала дом с четырех сторон, и на всех четырех углах было по бочке из камня. Стена была толстая, почти в мой рост толщиной. Между зубцами я увидел знакомые штуки, то есть пушки. На каменных плитах двора стояли еще четыре штуки, более похожие на бочонки, только железные, коротенькие и широкие. Около них лежали на земле большие круглые шары, похожие на средних размеров тыквы.