Московский гамбит

Мамлеев Юрий Витальевич

— Саша — кудесник, — прервала Катя с яростью. — А я, знаешь, чего только хочу: бытия, вечного бытия, — и она судорожно сжала его руку. — И мне кажется, я начинаю постигать… чуть-чуть… Необходимо сделать очевидным и постоянным то великое, скрытое, духовное Я в нас. Его надо ощутить во всей реальности. У меня бывают такие состояния… Спонтанные… Вдруг я чувствую, что это невиданное Я восстает во мне: о, это такая тайна, такое упоение, такое сокровище, что у меня нет слов… Все мысли и образы исчезают, лишь чистое Я, как Я в своем бытии и славе… Я равно Я… И ясно видишь: это не умрет вместе с телом, это выше тела, ума, земной личности, и это мое любимое

Я! Мое! Потом, в обычном состоянии, я спрашивала об этом у Юры Валуева, ты помнишь, наверное, из круга Кирилла Леснева, союз мудрецов про-индуисты. Он мне многое объяснил. Я не уверена была порой, что это и есть то, что они ищут. Меня теперь всегда пробирает дрожь: неужели. Хотя бы на мгновение, я открываю в себе то, что индуисты называют Богом внутри нас, Атманом, истинным Я, и это и есть цель всей Богореализации. Надо только превратить эти мгновения в постоянную жизнь внутри себя, так учат. Это самое трудное, но я рада сейчас и мгновениям. Не знаю уж, что со мной, неважно, как это называть, имеют ли это в виду брамины или нет, только скажу: это — счастье, это тайна, и это источник жизни вне этой жизни. Это сокровище, потому что я вся в каком-то ином бытии… И это мое самобытие. И это принадлежит духу, а не уму и этому миру, а потому вне изменений и разрушения.

Олег был поражен: «О, тебе можно позавидовать… Глубинный мистический опыт… Да еще спонтанный… что же будет с Учителем… А я одинок, как крыса, поющая на льдине…»

— Зайдем-ка в это кафе. Просто, чтобы присесть, — Катя махнула рукой, и вид у нее был совершенно отключенный.

— У меня даже нет денег, — ответил Олег. — Я совсем ушел во все эти дела, и одна мысль о добывании денег вызывает у меня тошноту. Сколько приходится тратить времени на этот маразм!

— У меня тоже, слава Богу, мало денег. Последнее время. Но какие-то два рубля завалялись. Зайдем…

Кафе было тихое, уютное и мирное: в нем не продавали алкоголь. Они сели у полукруглого окна, сквозь которое были видны беспечные прохожие и троллейбусы.

Постепенно волна вдохновения стала сходить с Кати. Она нервно курила и отпивала кофе из маленькой чашечки.

— Но ты не можешь постоянно быть в этом? — спросил Олег.

— Это было бы совсем иное качество. Но хотя бы я могу забегать в ту внутреннюю клеть, в то состояние, и выходить опять — в эту жизнь.

— Неплохо устроилась, — мрачно усмехнулся Олег и подмигнул ей. — Я бы согласился. Погулять, покутить, понаслаждаться здесь и потом прыгнуть в медитацию, в вечность, в созерцание! И обратно! Туда и сюда, и в эту жизнь и в вечность.

Катя расхохоталась, даже утробно, и не обиделась.

— Ну что ж, пусть будет пока и так! Вот как ты повернул! Ну и ну!

— Ах, подлая. Это уже по Достоевскому. И сладость жизни и вечность. А то вечность-то слишком абстрактна, саморазрушение, как говорят сатанисты.

— Как бы ни была она абстрактна, это реальность. И к тому же — не абстракция. Просто люди — ниже…

— А все-таки плен, исчезновение в Свете, — и Олег подмигнул ей опять. — Я шучу, конечно. Просто: кентавры мы, человечество теперешнее, вот кто мы на самом деле, кентавры… В лучшем случае.

— Ну это уж слишком, Олег. Да ты как-то сбил своим мраком мой настрой, — она отодвинула чашку кофе. — Тогда вот что я скажу тебе, дорогой. Поговорим иначе. С другого полюса: в конце концов любое бытие — благо, даже низшее. Просто бытие. Я не говорю о чистом божественном бытии, а просто о бытии твари. Любом бытии. Я это тоже чувствую. И я хочу даже этого временами. Пусть

не будет выхода к Богу, пусть перевоплощения, пусть цепь страшноватых жизней где-то там, пусть бесы, пусть, как говорит поэт, «…заочно за нас решило наше прошлое, пусть тюрьма», — но я буду судорожно цепляться за любое бытие, если уж невозможно найти божественного. Такое есть даже в аду. Блаженное самобытие. Лишь бы хоть оно было, чтоб можно было осознавать себя — и этим наслаждаться.

— О, это уже ближе к делу… А еще лучше договор заключить… С этим, с рогатым, «который всегда внизу», как говорит тот же поэт.

Катя вздохнула.

— Нет, что-то ты совсем, как это сказать помягче… не весел, Олег. Вот как Саша на тебя подействовал. А ведь он сам не такой. Знаешь, что я вам всем троим — тебе, Боре и Леше — посоветую: свяжитесь-ка вы с Кириллом Лесневым! Это же такая мощная личность! И светлый!

Олег вдруг изменился в лице, просияв.

— Это предположение! Я сам подумывал об этом. Но не знаю, как подступиться. Леснев — довольно закрыт, если я не ошибаюсь…

— Да нет! Я помогу. Я сама хотела с ним связаться, через Юру Валуева…

…Два дня спустя Олег, не выходя из своей печали, рассказал о Катином предположении Леше и Борису. Алексей наотрез отказался: «С меня хватит одного небожителя, я пойду теперь своей дорогой. Вы как хотите, а у меня начался другой полет… А если я когда-нибудь и приду к Богу по-настоящему, то, наверное, только через христианство. Я так чувствую. А пока ничего не хочу: только пребывать в этом мире, в моем новом полете».

Но Борис принял предложение. «Леснев есть Леснев, — сказал он. — Первый Брамин Республики, так сказать. Говорят, он получил инициацию от одного, заехавшего сюда с этой целью весьма «крепкого» индуса».

Через Юру Валуева Катя все быстро устроила.

Первое свидание должно было состояться на квартире у друга Кирилла, который, правда, уехал, но оставил Лесневу ключи. В этом месте часто собирались русские ведантисты.

Олег все еще пребывал в своей тоске и неуверенности, когда они собрались втроем — он, Борис и Катя. Тень Сашиного крыла все еще лежала на Олеге и Борисе. Олег взял с собой записку, где были начертаны те самые слова: «Я, обретший бессмертие, ухожу в ночь». Катя же была бодра; красивая, чуть пополневшая, она смотрела уверенно и прямо.

— Что вы все грустите, Олег? Ведь впереди — вечность. Ох уж мне эти поэты! — заявила она, похлопав его по плечу.

Комната, куда они пришли, казалась почти круглой, она была завалена книгами, у стен располагались диваны и рядом — добротные старинные столы. Олег не ожидал, что Леснев такой, каким он его видел. Перед ним стоял спокойный человек лет 35 с чуть кругловатым лицом, с небрежной копной русых волос, скромно одетый. Темно-карие глаза его выдавали необычную внутреннюю силу…

Сначала за чаем произошел чуть-чуть светский разговор — все-таки первая встреча. Говорили о новостях и московском подпольном мире.

Одна весть уже несколько дней тревожила Катю: что-то случилось с Максимом Радиным. Он исчез.

— Я слышал об этом, — ответил Кирилл, взглянув на Катю. — Его увезли в одно место под Москвой. Сделал это тот самый «мастер смерти», о котором вы знаете. Он один из моих ближайших друзей, но он пошел традиционным христианским путем, православным. В конце концов цель у нас одна: Бог как солнце, а лучи-пути к Нему разные… Это очень глубинный человек, и он может влиять на людей. Увез он Максима к своим… там есть и церковь. Мать Максима поехала тоже.