Московский парад Гитлера. Фюрер-победитель
Шрифт:
Крупные неудачи под Москвой вызывают панику среди солдат и офицеров вермахта. Германские войска несут большие потери. Пленный лейтенант 3 роты 34 мотополка 12-й танковой дивизии Вальтер Пфафель рассказывает: "В моей роте осталось всего 20 человек, в соседней – 8, остальные ранены или убиты. Дивизия располагала 200 танками, сейчас на ходу лишь 34". Ефрейтор 3 роты 63 зенитного дивизиона 10 танковой дивизии Ганс Фармер показал: "Дивизия в последние дни потеряла свыше 60% личного состава. В моей роте всего 15 человек. Если раньше говорили
Настроение немецких солдат с каждым днем все ухудшается, многие из них больны или обморожены. Рядовые и даже младшие командиры начинают открыто выражать недовольство. Майор Гюстав Циммер жалуется в письме домой: "Холод, вши и голод причиняют много страданий. Целыми неделями мы не получаем горячей пищи. Хорошо еще, если есть черствый хлеб, а то и этого нет". Ефрейтор Карл Пискоф пишет семье в Баварию: "Питание в частях становится все хуже и хуже. День, когда удается наесться досыта, считается праздником. О том, чтобы вымыться, и речи нет…"
Отступающие части генерала фон Клейста подвергаются непрерывным нападениям партизан. Бойцы отряда под командованием председателя горсовета тов. М. организовали засаду у дороги, по которой гитлеровцы отходили в глубь тыла. За одну ночь они перестреляли до 70 фашистов, отбили семь грузовиков с награбленными вещами, захватили одно орудие, несколько ящиков со снарядами и до полусотни винтовок. Партизанский отряд казаков ночью налетел на роту немцев и изрубил ее всю до единого человека. Командир отряда тов. К. пять раз водил своих бойцов в атаку. За это время кавалеристы истребили до 350 солдат и офицеров противника, захватили 30 конных повозок, три орудия, пять пулеметов, сожгли до 50 автомашин.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Москва
9 марта 1942 года
Сокольники
Фургон ехал по московским улицам на северо-восток, Нина поняла, что ее везут в Сокольники. Промелькнул центр, потянулись рабочие районы. Чем ближе подъезжали к окраинам, тем слышнее становилась артиллерийская канонада. Бои шли уже на улицах города. Все чаще стали попадаться немецкие танки и бронетранспортеры, а также грузовики с солдатами.
За Красносельским мостом повернули направо. Большие кирпичные дома сразу пропали, вместо них слева и справа потянулись одно- и двухэтажные строения, затем их сменили деревянные домишки. Через пять минут машина въехала в парк. Собственно говоря, это был уже почти лес – с обеих сторон дорогу плотно обступали ели и сосны. Свободная часть сделалась совсем узкой, и фургон с трудом пробирался по занесенному снегом шоссе.
Нина любила Сокольники. До войны она часто бывала здесь с мужем, правда, далеко не заходила. Через несколько минут она поняла, что машина направляется в дачный поселок. Там, очевидно, у подпольщиков была база. Нина оказалась права – фургон затормозил у неприметного одноэтажного домика, занесенного снегом почти до самой крыши. Дача стояла на самом краю поселка, и к ней вела единственная дорога. Нина увидела на крыльце Настю и бросилась к дочери.
– Мама! – девочка прижалась к ней всем телом. – Ты к нам насовсем приехала, правда?
Нина бросила быстрый взгляд на Яна и сказала: "Да, дорогая". Ян отвернулся и сделал вид, что ничего не слышал.
В доме было тепло, топилась настоящая русская печка. Навстречу гостям вышел хозяин, старый профессор Лебедев. После приветствий он повел всех в комнату, служившую гостиной. Его жена хлопотала на кухне, там же был и Михаил Семенов.
– Замерзли, наверное, – засуетилась профессорша, – сейчас вам чаек приготовлю, самовар недавно вскипел.
– Чай – это хорошо, – отозвался Алексей Миронов, – а то мы и вправду закоченели. Начало марта, а морозы, как в январе.
Между тем Петерсен отошел в другую комнату и пошептался о чем-то со своим помощником Леонидом. Алексей, чтобы не видеться с Семеновым, вызвался принести дрова из сарая. Нина и Настя грели руки у печки.
– Михаил, пойди-ка сюда на минутку, – позвал из гостиной Ян.
Когда Семенов вошел, он сказал:
– Хотим поручить тебе одно дело, Миша, довольно сложное и опасное. Надо быть готовым ко всему… Ты, кстати, когда свой пистолет чистил?
– Только вчера протирал.
– А ну-ка, покажи!
Михаил достал из кобуры пистолет и протянул Петерсену. Тот осмотрел оружие и удовлетворенно кивнул.
– Действительно, все чисто, молодец, Семенов, заботишься о своем оружии. А задание тебе будет вот какое – убить своего шефа, штурмбанфюрера СС Вильгельма Крауха.
Мишка дернулся, будто его ударили по щеке, но быстро взял себя в руки. За его спиной незаметно возник Леонид, готовый, если понадобиться, схватить предателя.
– Крауха, я, конечно, убью, – медленно произнес Семенов, – с гестаповцами у нас разговор короткий, но почему вы, Павел Матвеевич (Петерсен был известен Михаилу только под подпольным именем), называете его моим шефом? Непонятно как-то…
– А потому, Миша, – проговорил Ян, – что Нина нам все рассказала – и про твою вербовку, и про работу на абвер, и про контакты с Краухом. Отрицать не имеет смысла, мы знаем достаточно, чтобы шлепнуть тебя как предателя и пособника гестапо. Ну, что молчишь? Скажи хоть что-нибудь в свое оправдание, если сможешь…
– Мне говорить нечего, – глухо пробормотал Семенов, – Все это правда – и про абвер, и про Крауха. Можете расстрелять, пощады просить не буду. Об одном только прошу – не рассказывайте ничего отцу с матерью, пусть думают, что я погиб, как подпольщик Мне пощады нет, а вот их жалко. Я сделаю все, что вы прикажите…
– Ну, вот и отлично, считай, договорились, – улыбнулся Петерсен. – На задание ты пойдешь сегодня же, как только обсудим все детали, тянуть действительно не стоит. А пока посиди под замком в сарае – на всякий случай. Леня, проводи!