Московский полет
Шрифт:
– Проходите. Следующий.
Мичико прошла, взяла свои пленки и ушла на посадку не оглянувшись. Молодец!
Следом за ней шел Ариэл Вийски, с мешками под глазами…
Потом – шумный и еще под хмельком Роберт Макгроу…
Потом – полковник Лозински…
За ним – Дайана Тростер…
Норман Берн…
Каждый из них на прощание говорил что-то теплое нашей русской гидше Оленьке, дарил ей сувениры и свои визитные карточки, приглашал в гости и шел на таможенный досмотр.
Дэнис Лорм с охапкой
Гораций Сэмсон, осунувшийся и повзрослевший лет на десять…
Моника Брадшоу, увешанная фотоаппаратами…
Питер Хевл…
Старички Огилви из Вирджинии…
Джон О’Хаген повернулся ко мне, спросил:
– Ты нервничаешь?
– Нет, – сказал я. – Почему ты спрашиваешь?
– Ты все время крутишься и смотришь назад. Ты хочешь остаться?
Я улыбнулся, отрицательно покачал головой:
– Нет. – И повторил твердо, как Марк Захаров: – Нет!
Он шагнул к таможеннику и положил перед ним на стойку свой паспорт.
Я повернулся к Ольге:
– Всего хорошего, Оля. Привет вашей маме.
– Счастливо, – сказала она.
Я взглянул на входную дверь таможенного зала, но… Ани не было.
Я шагнул к стойке, положил перед таможенником паспорт с визой-вкладышем и таможенной декларацией. Но теперь рядом с таможенником стоял еще один – с волчьим лицом, в кителе и с погонами майора таможенной службы.
– Откройте ваш чемодан, – сказал мне таможенник.
Я даже обрадовался: эта проверка даст мне еще минуту!
И сказал им с улыбкой:
– С удовольствием!
Но проверка длилась не минуту, а десять. Они тщательно, как когда-то Алеша в шереметьевском аэропорту, прощупали всю мою одежду, каждую складку запасных брюк и пиджака, все грязное белье, накопившееся за поездку, куртку-дождевик, так и не раскрытые мною пакеты сухофруктов и коробку таблеток «Пепты-бисмол». Потом простучали дно и крышку чемодана, открыли магнитофон.
Но в магнитофоне не было кассеты.
– Вытащите все из карманов, – приказали они.
Я вытащил из карманов какую-то мелочь, сигареты, зажигалку, кошелек с кредитными карточками. Положил на стойку.
Они проверили кошелек, потом майор спросил:
– Вы кем себя считаете? Вы журналист или писатель?
– И то и то, – сказал я.
– А где ваши блокноты, кассеты?
– Я не пользуюсь. Держу все в голове.
– Тогда зачем вам магнитофон?
Я улыбнулся:
– Сам не знаю. Подарить?
– Нет, не надо, – по-волчьи усмехнулся майор.
– Он кому-то отдал свои блокноты, кто прошел уже, – услужливо сказал таможенник.
– Конечно, отдал, – согласился майор. – Но не обыскивать же теперь весь корабль! – И посмотрел мне в глаза: – Ну, что ж, господин Плоткин! Проходите. На этот раз ваша взяла.
Я медленно сложил вещи в чемодан, закрыл
Я поднял чемодан, помахал рукой гидше Оленьке и вышел на пристань.
Хотя накрапывал дождь, почти все наши стояли на открытой верхней палубе «Георга Отса», махали мне руками.
А рядом с дверью морвокзала, под козырьком навеса, стоял все тот же майор таможенной службы, курил. Увидев меня, он произнес негромко и в сторону:
– Надеюсь, вы понимаете, что я только выполняю приказ.
Я промолчал – что я мог ему сказать?
– Мне нравятся ваши книги, – вдруг сказал он. – Я их тут часто изымаю при досмотре. И коллекционирую. Поверьте мне, через пять лет их напечатают в России.
Я посмотрел на его волчий профиль, и, вот что значит писательское честолюбие, этот профиль уже не казался мне волчьим.
– Спасибо, – сказал я и пошел с чемоданом к трапу.
Встревоженный моей задержкой, Барри Вудстон встретил меня на палубе:
– Что случилось?
– Ничего.
– Тебя проверяли?
– Да.
– Что-нибудь забрали?
– У меня ничего нет.
Потом Барри показал мне каюту, где был сложен весь наш багаж. Я открыл чемодан, достал куртку-дождевик, набросил ее на плечи и, оставив чемодан в каюте, поднялся на верхнюю палубу.
Вопросительный взгляд Мичико встретил меня сразу, в упор.
Я улыбнулся и обнял ее за плечи:
– Спасибо, партнер!
– Вадим! Мичико! – позвали нас остальные, толпясь у бортовых поручней, чтобы сфотографироваться на фоне Таллинна.
Мы присоединились к ним, я встал у поручней между маленькой Мичико и гигантом О’Хагеном и, позируя нашим фотографам, сунул руки в карманы куртки-дождевика. В одном из них оказались какие-то бумаги, но я не успел посмотреть, что это, потому что Мичико тут же отвела меня в сторону и сказала:
– Я должна тебе признаться. Я была твоим партнером с первого дня, еще из аэропорта Кеннеди в Нью-Йорке.
Я изумленно посмотрел на нее.
– Yes, – сказала она. – Я постоянный автор «Токио ридерз дайджест», и это была моя идея послать тебя в Россию проверить гласность. А я поехала, чтоб прикрыть тебя. Если бы с тобой что-то случилось…
– Ты бы написала сенсационный материал, как меня отравил КГБ. Пользуясь моими пленками, заметками. Да? – спросил я и вспомнил, как она наблюдала за мной в шереметьевской таможне, а потом встретила в вестибюле «Космоса» и фотографировала с генералом КГБ Быковым в АПН…
– Ну, может быть… – сказала она уклончиво. Но вдруг прямо глянула мне в глаза: – А ты бы возражал?
– Нет. Это лучше, чем быть отравленным просто так, без рекламы, – согласился я.
– Если бы они тебя арестовали, я бы организовала кампанию в твою защиту, – сказала она.