Московский полет
Шрифт:
– Спасибо, самогон нам не нужен, – ответил я и повернулся к американцам. – Let’s go!
Савеловский вокзал, куда этот верзила послал Дайану, – одно из самых гибельных мест в Москве, гнездо подмосковной шпаны, приезжающей сюда по вечерам на электричках со всего северо-восточного Подмосковья. А ресторан там просто клоака, сборище алкашей и проституток низкого пошиба, которых в России называют даже не проститутками, а только «швалью», «подстилкой» и «вокзальной шалавой».
– Что он сказал? – спросил Питер.
Я не знал, как по-английски
– He wanted to sell us home-made vodka. Made from potatoes [Он предлагает купить у него домашнюю водку. Из картошки].
– Moonshine [Самогон], – подсказала Моника.
– Well, – сказал Гораций. – Это, может быть, интересно попробовать…
– Я дешево продам, – сказал верзила, чувствуя, что американцы готовы клюнуть. – Четвертной за пол-литра.
– Нет, спасибо, – твердо отказался я и опять повернулся к своим: – Let’s go! I’d like to chek the railroad restaurant first. I’m worried about Diane [Пошли. Меня беспокоит Дайана. Я хочу сначала проверить вокзальный ресторан].
– Почему мы должны тащиться за этой Дайаной? – спросил на ходу Питер, явно недовольный не то упущенной возможностью выпить русской самогонки, не то моим лидерским тоном.
– Потому! Этот вокзал – не место для американки.
В этот момент рядом с нами, из какого-то окна на первом этаже, послышался негромкий женский голос:
– Мужики, я вам дешевле продам. Десять рублей за бутылку.
Я покачал головой, прошел мимо. Но из следующего окна уже слышалось:
– У меня по восемь. Чача. Виноградная…
А потом через десять шагов, из следующего:
– Ржаная есть, гад буду! И тепленькая еще, свеженькая! Сам бы пил, да мне в ночь на работу.
– Чего они хотят? – спросила Моника.
– Они просят о чем-то? – спросил Гораций.
– Yes, they are, – сказал я. – Да. Они хотят продать вам самогонку!
– Они – все? – не поверил Гораций и оглянулся. Позади нас, почти во всю глубину темного квартала, торчали из окон людские фигуры и призывно махали руками.
– Все, – сказал я.
– What a country [Ну и страна]! – изумленно крутанул головой Гораций.
А Моника вскинула на грудь «Пентакс» с зеркальным видоискателем и нажала на спуск. «Пентакс» сухо, негромко и без вспышки отстрелял сразу несколько кадров – в нем была заряжена высокочувствительная пленка.
– О нет! – простонал Гораций. – Man, now you have really got us into trouble [Вы и вправду завели нас в историю]!
И действительно, одного взгляда на привокзальную площадь было достаточно, чтобы понять, что там происходит.
– Ты и Моника – возвращайтесь! – тихо сказал я. – Позовите Джона О’Хагена и других!
– В этой стране есть полиция? – спросил Питер.
– Конечно, – ответил ему Гораций. – Спроси у моей спины. На ней стоит большая синяя полицейская печать!
– Быстрей, парень! – сказал я.
– Я никуда не пойду. Я остаюсь здесь, – ответил Гораций.
– Прекрати!
– Я пойду одна, – сказала Моника. – Не беспокойтесь. Я вооружена. У меня газовый пистолет-карандаш.
И она побежала назад, за подкреплением. А мы остались втроем. Прямо напротив нас, через шоссе, на привокзальной площади стояла серая таксишная «Волга» (не на мостовой стояла, а именно на площади!), вокруг этой машины толпились хохочущие, как жеребцы, шестнадцати– и восемнадцатилетние подростки, а внутри машины, на заднем сиденье, двое парней крепко держали за локти распатланную женщину в разорванной бежевой блузке, а еще двое, перегнувшись через спинку переднего сиденья, крутили ее обнаженную грудь и насильно заливали ей в рот водку из бутылки «Московской».
Это была Дайана Тростер.
– Что вы собираетесь делать? – спросил меня Гораций.
Я не успел ответить.
– Fucking Russian sons-of-a-bitches [Е… русские сукины сыны]! – диким голосом вдруг заорал Питер и на своих длинных ногах бегом ринулся через шоссе. Честно говоря, ни я, ни Гораций никак не ожидали от этого вашингтонского пижона такого взрыва, вот уж, действительно, у каждого из нас своя минута безумия.
– Oh, boy! – воскликнул Гораций и рванулся за Питером через гудящее шоссе.
– Shit! – выдохнул я в сердцах и побежал следом, то отскакивая перед летящими по шоссе машинами, то перебегая им дорогу. Из-за этого маневрирования я здорово отстал от Питера и Горация, к тому же, учтите, они оба были на голову выше меня и вдвое моложе. Но и занятый лавированием между машинами, я слышал Питера.
– Leave her alone [Отпустите ее]! – орал он не своим голосом далеко впереди меня. – Fucking Russian pigs!!! Leave her alone [Е… русские свиньи! Отпустите ее]!
Конечно, они все оглянулись на его крик.
И когда Питер добежал до них, кто-то просто подставил ему подножку, а еще кто-то коротким, но сильным ударом по шее дослал его носом в тротуар. Питер лицом проехал по заплеванному асфальту, тут же вскочил, но несколько парней снова бросили его на землю, стали бить ногами, а остальные закричали:
– Негра бей! Негра!
Услыхав этот крик, Гораций отпрянул и замер перед ними в нескольких шагах, на краю тротуара, как застывает зверь перед ослепившими его фарами смертоносного грузовика. Слово «негр» не нуждалось в переводе, он понял, как они его назвали. А парни стали жестами зазывать его в свой круг. И с боков его уже обходили еще несколько высоких подростков с армейскими ремнями в руках. Пряжки этих ремней были утяжелены свинчаткой.
– Стойте! Вы с ума сошли! Не бейте их! – заорал я по-русски, преодолев наконец шоссе и подбегая к ним. Но парень лет двадцати с бицепсами культуриста легко, как игрушку, отшвырнул меня в сторону.
– Отвали, папаша! – сказал он.
В этот миг какая-то пьяная девка с криком «За дружбу народов!» подбежала к Горацию и с разбегу харкнула ему в лицо.
Гораций запоздало отшатнулся. А толпа, сомкнувшись кольцом вокруг него, расхохоталась.
Я вскочил на ноги и закричал снова: