Москва, 1941

Воронин Анатолий Яковлевич

«2 июля Богданова и меня пригласили в Кремль к Сталину. … И. В. Сталин дал указание перебросить на Московское направление крупнокалиберную морскую береговую артиллерию из Крыма. Эти орудия были установлены западнее Ржева, что потребовало больших инженерно-строительных работ, которые выполняли московские строительные организации».

Объективности ради отметим, что согласно журналу посещений кабинета Сталина Попов, Богданов, а также другой член Военного совета Резервного фронта Круглов и руководители Главгидростроя Жук и Рапопорт действительно были у Сталина, но 4 июля с 20:30 до 21:10. За 25 лет, прошедших с того момента, можно было и ошибиться на пару дней.

Морское орудие Б-13 в экспозиции Центрального музея Великой Отечественной войны (фото автора)

Возможно,

что на совещании действительно упоминался Крым, тем более что морские орудия были установлены и для обороны Перекопа, однако крупнокалиберная береговая артиллерия прибыла под Вязьму и Ржев с Балтики. Приказом наркома ВМФ от 6 июля 1941 года № 00171, уже на следующий день надлежало направить в район г. Ржева личный состав и материальную часть стационарной батареи № 142 кронштадтского форта «К» (бывший «Великий князь Константин») и батареи № 6 на механической тяге, дислоцированной в Нарвской губе. Оба подразделения входили в Кронштадтский сектор береговой обороны и имели на вооружении, соответственно, 4 152-мм орудия Канэ и 3 152-мм пушки М-20М. Тем же приказом наркома командующему силами Морской обороны г. Ленинграда и Озерного района контр-адмиралу Самойлову предписывалось отправить в ближайшие дни с заводов № 363, 370 и 232 в Ржев и Вязьму в распоряжение начальников местных гарнизонов 15 100-мм артиллерийских систем Б24БМ и 8 130-мм Б-13-IIc. Все орудия обеспечивались боезапасом со складов Артиллерийского управления ВМФ из расчета по 300 выстрелов калибра 130 мм и 100 мм и по 600 выстрелов калибра 152 мм.

В пути планы немного изменили, в результате чего к Ржеву для установки в районе поселка Оленино отправились 4 152-мм орудия Канэ и 6 100-мм орудия Б24БМ, остальные 20 единиц ушли в сторону Вязьмы к Днепру, где и были установлены в конце июля. Отдельные орудия были объединены в батареи по два-три орудия, которые указом от 23 июля 1941 года наркома ВМФ были сведены в два отдельных морских артиллерийских дивизиона (ОМАД), получивших номера 199 и 200. Первый из них, включавший береговые батареи № 281, 282, 231 и 232, установленные в Оленино, возглавил капитан Н. С. Фомин, а второй (стационарные батареи № 261, 262, 263, 264, 233, 234, 235 и подвижная № 6), у автомобильного и железнодорожного мостов через Днепр – капитан-лейтенант Н. И. Солейников.

Взорванное при отступлении морское орудие системы Канэ, на позиции в районе станции Оленино (из коллекции А. Пересторонина)

Одной из основных задач для этих батарей была, как ни парадоксально, борьба с танками. Несомненно, это было проявлением «танкобоязни», охватившей верхи, и убежденности, что немцы воюют вдоль дорог. Поэтому артиллерийская мощь крупнокалиберных орудий была сосредоточена у прямого шоссе на Москву. Видимо, предполагалось, что они будут расстреливать немецкие танки еще на дальних подступах к рубежу, оставаясь неуязвимыми для их огня. Правда, места установки (локальные высотки) предполагали ведение огня прямой наводкой по танкам на расстояниях 1 км в любом направлении (круговая оборона). Была даже специально разработана «Инструкция для стрельбы по танкам отдельных орудий береговой артиллерии», в которой говорилось, что «морские орудия предназначены для стрельбы прямой наводкой по тяжелым и средним танкам, в то время как стрельба по легким танкам и бронемашинам допускается лишь в случаях, когда они представляют непосредственную угрозу для самого орудия». При этом, чтобы не обнаруживать заранее своего расположения, расчетам запрещалось «открывать огонь по отдельным разведывательным танкам или группам таких танков».

Начало строительства рубежа не было гладким. Военные сделали свою часть работы – расставили колышки, по которым должна была пройти «трасса». Но привезенные буквально в чистое поле комсомольцы, многие из которых не имели достаточного времени на сборы, да и понимания того, что их ждет, не могли сразу полноценно включиться в работу. Первое время не хватало самого важного – лопат. Приходилось копать в несколько смен: одни копают, другие смотрят, отдыхая. Огромной проблемой стало питание, которого просто не было. От этого страдали и более подготовленные ко всевозможным перипетиям строительные организации, не было ни котлов для приготовления пищи, ни даже тарелок. Зачастую и взять их было неоткуда. Приходилось выламывать котлы из бань, собирать посуду с миру по нитке, скупать в сельских магазинах, организовывать пекарни для выпечки положенного количества хлеба.

Комсомольские отряды, которые зачастую были лишены хозяйственников, а из «взрослых» имелись только командир да комиссар, оказались в наиболее бедственном положении. Некоторым в прямом смысле выдавали горсть сухой вермишели и немного хлеба на целый день. Пить приходилось из случайных водоемов, что вскоре привело к желудочно-кишечным заболеваниям. «Начались перебои с питанием, не хватало питьевой воды. Нарушалась связь,

письма молодежи в родные дома шли долго, терялись, и мы стали получать тревожные запросы – что случилось с моим сыном, дочерью, где они? Были ли мы виноваты в этом? Вряд ли, но, тем не менее, мы принимали близко к сердцу тревожные письма, и нам очень хотелось успокоить матерей и отцов», – писал позже 1 секретарь ЦК ВЛКСМ Николай Михайлов.

Студенты МЭИ, вернувшиеся с оборонительных работ

Письмо в «комитет Обороны Союза ССР» «от имени комсомольский добровольной организации помощи фронту» Пролетарского района, отправленное 19 июля: «Сообщаем, что добровольная молодежь, выехавшая на выполнение спецзадания партии и правительства 3/7-41 г. с первого дня прибытия на место назначения ощущает острый недостаток продовольствия (на одни сутки на человека выдают 200 гр. хлеба, стакан вермишели или пшена и 15 гр. масла и песок на несколько суток, 15 гр. масла и песок ¹/₂ стакана). На заявление молодежи о недостатке продовольствия администрация относится смехом. 16/7-41 г. в полуголодном состоянии и даже без куска хлеба сделали суточный переход. Придя на место, получив вместо хлеба по 3 стакана муки не могли ничего сделать. Перед походом по предложению начальства, сдав вещи без всякой расписки и подписки на них вещи были сданы на склад. Через некоторое время вместо вещей получили разбитые чемоданы, мешки, в которых большей части вещей не оказалась. В результате чего остались многие разутые и раздетые. После двухдневного голода некоторые ребята не могли выйти на работу. Также администрация несмотря на просьбу о выдаче хлеба отделывается угрозами. Состояние здоровья плохое, так как 200 гр. хлеба выдается после работы».

Пушечный ДЗОТ – полукапонир, предназначенный для флангового или косоприцельного огня. «Крыло» прикрывало амбразуру от прямого попадания со стороны противника (Из собрания автора)

«Вся работа и ее организация рождались стихийно, без особой подготовки. Нужно было на ходу решать вопросы с питанием, при отсутствии походных кухонь котлов, посуды, поваров, снимали котлы из бань, прачечных, посылали в Москву и Калинин, делали земляные очаги, тут же на месте подбирали кадры поваров и обслуживающего персонала. Организовывали пекарни, если их не хватало в населенных пунктах, строили земляные с малым количеством кирпича и производительностью 1 до 5 тонн хлеба в день, ибо для 35 тысяч человек нужно было дать 35 тонн хлеба в день, а принимая во внимание 2–3 дневный запас, это было уже более 100 тонн. Хлеб – это мука, транспорт, топливо. То же самое с питанием. Чтобы накормить 35 тысяч человек, надо было организовать походные полевые столовые, подвезти продукты, овощи и очень много нужных и необходимых предметов и продуктов. Нужно было думать о починке обуви, одежды, выдаче ее, у кого не было», – вспоминал начальник треста «Моспромстрой» Марк Сергеевич Степанов.

Чуть ли не в наилучшем положении оказались заключенные. «За время работ мы основательно поизорвали свою одежду. Некоторые из бойцов и все командиры получили обмундирование, но большинство – нет. И когда батальон шел походным порядком через г. Сычевку, я был в боевом охранении, вооруженный винтовкой, находился не в строю, а сбоку. Ко мне подошли женщины и спросили: "Это заключенные из Валдайских лагерей?" Все выглядели действительно жалко. Пооборвались и устали. Впоследствии встретились с заключенными из Валдайского лагеря, около Новодугина. Они также строили противотанковые рвы вдоль р. Вазуза, но были одеты лучше, чем мы, и имели регулярное снабжение и питание», – вспоминал ополченец из подмосковного Егорьевска Константин Павлович Некрасов.

К августу питание наладилось, через линию проходили стада, которые перегоняли на восток. Это позволяло получать и мясо, и молоко. Сыр, масло, сахар и другие продукты привозили из Москвы. Тяжело обстояло дело с табаком – местные запасы были эвакуированы, надо было выбивать фонды.

Не будем скрывать, работали тоже по-разному, кто-то стремился улизнуть в Москву, кто-то отлынивал от работы. Участки для работы были разбиты по районам, учебным заведениям, кроме того, юноши и девушки работали отдельно. Девушки оказались более выносливыми и дисциплинированными, чем юноши. «У нас для комсомольцев норма была установлена 6 кубометров. Некоторые из них имели по 16 лет – юбки снимут, завязывают и носят мешками песок наверх. Некоторые из них оставались дорабатывать норму. Так и заявляли, как я могу уйти, когда норму не выполнила. Все выполнили, а я не выполнила», – вспоминал комиссар батальона строителей оборонительных рубежей А. С. Карпушин.