Москва еврейская
Шрифт:
Особенно памятна очевидцам прекрасная морозная январская ночь 1892 г. Остатки домашнего скарба, толпы евреев, нищенски одетых, с женами, детьми и стариками заполнили Брестский вокзал.
Перед угрозой этапа и пересыльной тюрьмы они решились уехать, несмотря на 30-градусный холод, не добившись отсрочки. Судьбе угодно было над ними пошутить: по представлению обер-полицмейстера генерал-губернатор распорядился о приостановке выселения до прекращения сильных морозов, но… распоряжение это было объявлено после выселения.
Таким образом, около 20 000 евреев, проживших в Москве кто 15, кто 25, а кто и 40 лет, были насильственно водворены в черту еврейской оседлости, где они наравне с остальным еврейским населением не имели права селиться «вне городов и местечек» т. е. в селах и деревнях, и увеличили голодную массу городского пролетариата.
А московские власти с каким-то ненасытным упоением ускоряли выселение, отказывали всем, без разбора и исключения, в каких бы то ни было отсрочках или иных послаблениях.
Великий князь Сергей Александрович ставил выше всего исполнение Высочайшего повеления, а управляющий генерал-губернаторской канцелярией поражал даже евреев, приученных к жестокости и бессердечию власти, какой-то поистине садистской ненавистью и той почти восторженною радостью, с которой он совершал эти ежедневные безостановочные
Каковы же были результаты этого спасения столицы от евреев?
В 1893 г. представители крупных, исключительно русских купеческих и фабричных фирм подали московскому генерал-губернатору просьбу, в которой указывали на вред и убытки, причиненные удалением евреев и стеснением приезда их в столицу, указывали, что для московской торговли существенно важно, чтобы евреи-купцы имели приезд несколько раз в году; указывали, что значительная часть населения Богородского уезда Московской губернии занята кустарным промыслом шелкового производства; преимущественными покупателями их были купцы-евреи, приезжавшие из черты оседлости, и московские евреи, проживавшие в Москве до 1891 г. и выселенные, как выше описано. После того наступил кризис кустарных промыслов Богородского уезда, многие крестьяне разорились, и производство шелка значительно сократилось, торговые обороты уменьшились на сто миллионов, и центр торговли угрожает перейти из Москвы в Лодзь. Московский генерал-губернатор положил на эту просьбу такую резолюцию:
«1 августа 1892 г. № 16 041 господину приставу городского участка. Московские и иваново-вознесенские фабриканты и торговцы обратились к Его Императорскому Высочеству московскому генерал-губернатору с прошением об издании облегчительных правил относительно пребывания и временных приездов в Москву иногородних купцов и приказчиков из евреев. Вследствие предложения за № 2480 предписываю вашему высокоблагородию объявить просителям, проживающим в Москве, что по сношении с министром внутренних дел ходатайство о разрешении поселившимся в столице евреям-купцам 1-й гильдии иметь одного или двух приказчиков из единоверцев не признано подлежащим удовлетворению, ибо упомянутые купцы на основании 12 ст. уст. о пасп. могут держать только приказчиков, взятых с собой при переселении их из черты оседлости в Москву.
Что же касается ходатайства просителей об изменении правил, изложенных в 161 ст. уст. о пасп., то таковое изменение может последовать лишь в законодательном порядке, почему означенное ходатайство по этому предмету будет иметься в виду при пересмотре прав евреев по торговле». (Подпись московского обер-полицмейстера.)
Число ремесленников в Москве, само собой разумеется, сократилось, так как евреев-ремесленников не осталось; но дела христиан от этого не поправились, а население терпело большие неудобства. По словам профессора Московского университета И. И. Янжула, средние хозяйства в Москве стали испытывать затруднения благодаря отсутствию евреев-ремесленников. Мелкие починки, поправки и дешевые поделки негде заказывать, русские ремесленники не принимают таких заказов и ссылаются на то, что это было дело евреев, которых теперь нет. Известное беспристрастие проф. Янжула и умение его оценивать экономические явления придают его сообщению особенную цену. В заключение нельзя не отметить почти непонятного по своей психологии факта. Многие евреи, выселенные из Москвы, переехали на жительство в Варшаву и другие города Царства Польского. Здесь они встретились с коренными польскими евреями, положение которых и до наплыва новых конкурентов было достаточно плачевно; конечно, польские евреи встретили пришельцев недружелюбно, но при этом их менее беспокоила конкуренция переселенцев, чем их пристрастное отношение местных евреев ко всему польскому [563] . Называя себя русскими, изгнанники на первый план выставляли свои чисто русские симпатии.
563
По-видимому, ошибка. Должно быть: «…но при этом местных евреев менее беспокоила конкуренция переселенцев, чем их пристрастное отношение ко всему польскому». — Ред.
Дальнейшая забота администрации свелась к тому, чтобы по возможности еще сократить число живущих в Москве евреев и всячески затруднить приезд евреев из черты оседлости. Кроме условий, предусмотренных законом (ст. 12, 161 уст. о пасп. и бегл. т. XIV св. зак. изд. 1890 г.), изобретательность полиции создала целый ряд новых формальностей для временного пребывания евреев в Москве. Приказчики должны представлять свидетельства о болезни своих хозяев и невозможности им самим приехать для покупки товара в Москву; требуются свидетельства о «добром поведении», и производится постоянная проверка цели приезда; лишь при наличности счетов, удостоверяющих покупку товара, разрешается пребывание в Москве [564] . Купцы 1-й гильдии, пробывшие в черте оседлости 5 лет и перешедшие затем в 1-ю гильдию г. Москвы, могут привозить с собою для торговли приказчиков из единоверцев — с разрешения генерал-губернатора; разрешения такого добиться невозможно. Евреи, окончившие университет и приписавшиеся к гильдии, по закону имеют право держать при себе приказчика из единоверцев без особого на то разрешения; но в Москве необходимо просить о разрешении, затем производится расследование, продолжающееся долгие месяцы, пока проситель, истомившись в бесконечном ожидании, не бросит своего дела или полиция не найдет более или менее остроумного повода для отказа. Во всем, что касается евреев, полиция проявляет неслыханное усердие, и если бы и в других сферах государственной и полицейской службы мы встретились с такой рьяной настойчивостью, с такой энергией, находчивостью, неустанным прилежанием и изобретательностью в толковании закона сообразно с духом времени, Россия не знала бы многих бед и забот. Для поимки евреев организованы были ночные обходы полиции, окружавшей намеченные заранее дома, подворья и улицы; полицейские агенты врывались в квартиры и в меблированные комнаты, и тут же, не стесняясь ничем, не останавливаясь перед раздетыми женщинами, проверяли права испуганных, внезапно разбуженных обитателей квартир, и немедленно арестовывали тех, кто осмелился спать в столице, не позаботившись о предварительном на то разрешении полиции.
564
Этот порядок не изменился и до настоящего времени.
В «Ведомостях Московской городской полиции» сплошь и рядом можно было читать о назначении повышенных денежных наград за поимку еврея, не имеющего права проживать в столице; в № 276, 22 октября 1897 г., московский обер-полицмейстер
В 1895 или 1896 г. околоточный надзиратель 1-го уч. Мясницкой ч., явившись в 11 часов ночи в квартиру купца Шлосберга, настойчиво требовал немедленного (т. е. сейчас же ночью) выселения 10-летнего племянника его, сына царскосельского 1-й гильдии купца Виленкина; мальчик приехал к дяде погостить, но полиция не усмотрела ни свидетельства о добром поведении, ни других кабалистических формальностей, без которых не допускают в Москву купцов или их детей, вопреки ст. 12 Устава о паспортах.
Как бы для издевательства полицией установлено было правило — специально для евреев, чтобы на вывесках обозначались в точности кроме фамилии также имя и отчество, причем отчество пишется всегда с кратким окончанием, никогда не встречающимся ни в разговорном языке, ни в торговой переписке (например, Берка Шлиомов Гольдберг). И вот все еврейские магазины украсились уничижительными, непривычными для русского слуха именами Шлемки, Таубки, Ривки и т. п., вывезенными из черты оседлости, представляющими большею частью искаженный всякими писцами перевод с жаргона, на котором имена эти далеко не имеют уничижительного характера. Закон требует, чтобы евреи именовались теми именами, которые значатся в их метрических свидетельствах и которые часто искажаются безграмотными писарями учреждений, выдающих документы, иногда переделываются самими евреями на соответствующие русские (Шлейма-Шлиома-Соломон), сообразуясь с новыми условиями жизни среди чисто русского населения, и т. п. В последнее время все чаще встречаются в метриках евреев чисто русские имена, так как неоднократно было разъяснено, что у евреев нет святцев и они вольны в выборе имен, тем не менее власти не могли ни понять этого, ни привыкнуть к тому, что еврей носит настоящее русское имя, не смешное и не унизительное, — полицейские власти считали это просто неслыханною наглостью, и сплошь и рядом приходилось несчастным носителям этих имен выслушивать со стороны полиции возражения, пошлые шутки и глумления по этому поводу. Поэтому полиция с радостью отмечала искаженные жаргоном библейские имена, и в то время как всякий купец мог писать на своей вывеске одну фамилию даже без начальных букв имени и отчества, еврею не разрешалось повесить вывеску, пока он не начертает полного имени и отчества, и чем эти имена искаженнее и смешнее, тем с большею точностью и рельефностью они должны быть выписаны; имя и отчество должны быть совершенно ясно изображены и так же отчетливо выступать, как и фамилия. В разрешительных бумагах московского обер-полицмейстера оговаривалось всегда, что разрешение дается с тем, чтобы имя и отчество «оного еврея» было изображено «крупным и жирным шрифтом». Увлечение доходило до того, что на вывеске товарищества на вере, коего вкладчиками состоят евреи, выписывались поименно все участвующее. Так на вывеске торгового дома «Высоцкий и Кo» (Лубянско-Ильинские Торговые помещения) красовалась следующая надпись: «Оптовая торговля развешенным чаем Торгового Дома В. Высоцкий и Кo. Учредитель 1-й гильдии купец Иосиф Яковлевич Высоцкий. Вкладчики на вере пот. поч. гражданин Есель Шмерков Цетлин и 1-й гильдии купеч. жена Либа Вульфовна Гавронская».
Здесь уместно будет привести ст. 81 уст. торг., согласно которой во всяком товариществе на вере имена вкладчиков не вносятся в название фирмы, а заменяются словом «Компания»; но, как правильно неоднократно заявлял на своих приемах бывший московский обер-полицмейстер Власовский, «для евреев нет закона».
Во всех официальных отношениях, запросах, ответах, резолюциях и других бумагах принято писать «еврей такой-то», давая этим знаком пароль всем, кто по ошибке взглянул бы на просителя как на человека. Нельзя не привести здесь интересного запроса, сделанного обер-полицмейстером одному из приставов: «сообщить сведения о вероисп. пом. евр. раввина еврея имярек».
Такое систематическое издевательство над целым классом тружеников не вызывало с их стороны ни одного протеста только вследствие панического страха и полной уверенности, что борьба бесполезна и что если жалоба, может быть, и будет через несколько лет уважена в какой-нибудь последней инстанции, то тем временем местные власти найдут средства умерить энергию жалобщика. Но всего этого оказалось мало.
Наблюдение за правами евреев организовано было при охранном отделении московского обер-полицмейстера следующим образом. Назначены были особые полицейские надзиратели для поимки и ареста; не зная в точности, кто из евреев имеет право жительства и у кого этого права нет, надзиратели ловили на улицах всех евреев или, лучше сказать, всякого человека, которому Бог дал семитический облик. Сосредоточив свою деятельность главным образом в торговой части города и около биржи, они ежедневно арестовывали десять-двадцать человек, а тот день, когда арестованных бывало менее 10 человек, полицейский надзиратель называл «неурожайным» днем и прибавлял: «лов нынче маловат», так что слово «лов» стало именем нарицательным для ловли евреев. Каждый еврей, схвачен ли он был по дороге на биржу или во время делового разговора с русским купцом, обязан был на месте доказать свое право пребывания в столице; тяжесть доказательства возложена была на него, а презумпция установлена против него. Если паспорт не в кармане, если у полицейского надзирателя появляется какое-либо сомнение, еврей немедленно отправляется в участок. Были случаи, что такому аресту подвергались 1-й гильдии купцы и евреи с университетским образованием; если кто отказывался следовать в участок, то свистками сзывались городовые и дворники, сбегались зеваки, и во главе толпы, глумившейся над евреем, последний препровождался в участок. Таким образом были арестованы, между прочим, московский купец Беленький, кандидат прав Зак (выпуска Московского университета 1887 г.), Дусман и др. Один из них (Зак) подал жалобу московскому обер-полицмейстеру, но был через несколько дней вызван в управление сыскной полиции, и здесь ему объяснили, что в жалобе его усматривается не личный протест, а «кагальный»; ему настоятельно рекомендуется передать своим единоверцам, что действия полиции правильны, а всякие возражения незаконны, неосновательны и бесполезны, а сам жалобщик поступит благоразумнее, если возьмет обратно свое прошение, хотя бы для того, чтоб не подвергнуться выселению из Москвы.