Москва еврейская

Гессен Юлий Исидорович

«Господину Московскому Генерал-Губернатору. Хозяйственного Правления Еврейского Молитвенного Общества в Москве. — Прошение. Хозяйственное Правление Еврейского Молитвенного Общества имеет честь ходатайствовать перед Вашим Императорским Высочеством о нижеследующем. За различные работы, постройки и перестройки, произведенные в доме Еврейского Молитвенного Общества, состоящем в Москве, Мясницкой части 2-го участка под № 299/343 и 300/344, Хозяйственное Правление оного Общества состоит должным подрядчикам и разным лицам значительные суммы. Не имея наличных сумм для уплаты своих долгов, Хозяйственное Правление желает означенный дом, заложенный в Московском Городском Кредитном Обществе, перезаложить в каком-либо другом кредитном учреждении, или получить в том же Кредитном Обществе дополнительную ссуду, или же продать часть этого дома.

11 февраля сего года названное Хозяйственное Правление обратилось в Московское Губернское

правление с ходатайством о разрешении необходимого для уплаты долгов перезалога дома или продажи части его, но Губернское Правление отклонило от себя рассмотрение этого ходатайства на том основании, что в Высочайшем повелении от 19 января 1868 г. о разрешении учреждения хозяйственных правлений при еврейских молельнях не содержится указаний на обязанность Губернского правления входить в рассмотрение ходатайств таковых правлений, касающихся заведывания хозяйственными делами; о чем Губернское правление сообщило Хозяйственному правлению 10 марта сего года за № 2368. Ввиду изложенного и требования подрядчиков возможно скорейшей уплаты следующих им сумм за различные работы, произведенные в вышеуказанном доме Еврейского Молитвенного Общества, — Хозяйственное Правление оного Общества имеет честь ходатайствовать перед Вашим Императорским Высочеством разрешить ему, для уплаты долгов подрядчикам и разным лицам, перезаложить свой дом, состоящий Мясницкой ч. 2-го уч. под № 299/343 и 300/344, в каком-либо кредитном учреждении, или получить под оный дом дополнительную ссуду в Московском Городском Кредитном О-ве, или продать часть этого дома».

В отчете Хозяйственного правления за 1901 г., представленном общему собранию, напечатано:

«В отчетном году Хозяйственное правление испытало чрезвычайное затруднение за неимением денежных средств, необходимых для расчета с подрядчиками по капитальной перестройке здания бывшего училища и по приспособлению его под сиротский дом и дешевую столовую. На возбужденное ходатайство о разрешении получить дополнительную ссуду из Московского Городского кредитного общества ответа не последовало».

Во все время закрытия синагоги московские евреи вынуждены были ограничиваться для исполнения своих молитвенных и духовных треб пятью частными молельнями ^[573] , вмещавшими все вместе 816 человек. Между тем одних солдат-евреев было в Москве более 1000 человек, которые в дни больших праздников отпускались из казарм на молитвы. Само собою разумеется, что большинство было лишено возможности посещать синагогу даже в торжественные праздники. Трагичность положения усугублялась еще тем, что те пять молелен, которые существовали, были прикреплены к определенному месту; переводить их в другие, более просторные помещения не разрешалось; этим, конечно, в достаточной мере пользовались домовладельцы, постоянно увеличивая арендную плату. В одном случае за ветхостью здания было разрешено перевести молельню в другой дом; когда же комиссия по осмотру нового здания произвела промер зала и нашла площадь помещения на несколько аршин, а воздуха — на несколько кубических дюймов больше, то перевод состояться не мог. Было поставлено условие — перегородить комнату так, чтобы площадь и высота вполне соответствовали старому помещению.

573

Девять таких молелен было закрыто московскою администрацией еще раньше, одновременно с закрытием главной синагоги.

Ортодоксальная часть московского еврейства на время больших праздников устраивала по примеру испанских марранов тайные молитвенные собрания, а кто посостоятельнее — уезжал на праздники в другие города. Хотя низшие чины московской полиции прекрасно были осведомлены об этих «тайных» незаконных собраниях и достаточно этим «пользовались», однако случалось, что под влиянием некоторых обстоятельств усиленные полицейские наряды «накрывали» молящихся, и последствиями этого являлись штрафы, аресты, административные высылки. Праздничные дни обращались в дни «охоты на жидов», как острили устроители этих облав. Следует отметить один характерный эпизод из истории этих «тайных» молитвенных собраний.

В день Йом-Кипура, когда молящиеся были изнурены постом и продолжительной молитвой, раздался вдруг крик: «Облава!». Электрическим током пронеслось это известие по собранию. Свечи были потушены, талесы скинуты, толпа кинулась к выходам, но была остановлена сильным нарядом полиции и сыщиков. Женщины падали в обморок, мужчины суетились; настроение было ужасное… Особенно печальным оказалось положение одного молящегося, выкреста. По примеру испанских марранов, он пришел в Судный день к евреям помолиться; его отчаянию не было границ. Надо помнить те жестокие времена, чтобы понять весь ужас момента; тяжелые последствия грозили «совращенному» и всему собранию, если бы обстоятельство

это открылось… К счастью, случай разрешился благополучно. Когда полиция была занята составлением протокола и проверкой видов на жительство, один старый еврей незаметно вручил «маррану» свой паспорт, подвергнув себя задержанию за бесписьменность и отводу в сыскное отделение для установления личности, со всеми последствиями такого рода дознаний в те времена.

Наступило 17 апреля 1905 г. Был опубликован указ о вероисповедной свободе, но для московских евреев и их духовных нужд указ остался мертвой буквой. Вскоре по опубликовании этого закона некоторые евреи обратились к градоначальнику со следующим прошением:

«Русские граждане осчастливлены высокой милостью, дарованной нам 17 апреля сего года. Опубликован указ о свободе совести. Война кончилась. Вся Москва славословит Бога в своих храмах и мечетях, каждая народность по-своему. Мы желали бы последовать примеру прочих, но нам негде это осуществить. Наступают для нас великие праздничные дни — Новый год и Судный день, а помолиться негде, так как имеющиеся пять молелен с трудом вмещают 800 человек постоянных прихожан; синагога же закрыта. Мы обращаемся к Вашему Превосходительству с всепокорнейшей просьбой: разрешить нам собраться помолиться в дни праздников, 17, 18 и 20 сего сентября, в частной квартире А. К., находящейся Мясницкой части 2 уч., по Солянке, в доме № 1, и принимаем на себя всю ответственность за порядок собрания и молитвы». (Следуют подписи.)

На это прошение был получен следующий ответ:

«М. В. Д. Московское Градоначальство. Канцелярия. Отдел хозяйственный. Сентября 13 дня, № 33 991. Объявить еврею К… и другим подписавшим прошение, что так как в Москве существует с надлежащего разрешения несколько молелен, достаточных (!) для отправления духовных нужд местного еврейского населения, то прошение собраться для молитвы по случаю еврейских праздников 17, 18 и 20 сего месяца признано мною не подлежащим удовлетворению. Вместе с тем предписываю учредить строгое наблюдение за недопущением тайного устройства молельни».

Акт о свободе совести распространительно Понимался также и Л. С. Поляковым, владельцем молельни, в которой полиция разрешала молиться исключительно ему и членам его семьи. Л. С. Поляков решился допустить в свою молельню в Новый год и посторонних… Нагрянула полиция, усиленный наряд жандармов и сыщиков, входы были заняты, молитва прервана, и молящиеся, по предъявлению паспортов, были переписаны и разогнаны.

В таких условиях жили московские евреи в течение полутора десятилетий. Ни волна освободительного движения, всколыхнувшая всю Русь, ни появившийся указ о свободе совести, ни раскрытие старообрядческих молелен не коснулись закрытой еврейской синагоги. Власти продолжали тянуть ту же песню: «приспособить здание бывшей синагоги под благотворительное учреждение». Состоявшемуся в ноябре 1905 г. собранию членов Хозяйственного правления было доложено новое требование градоначальника: ускорить открытие какого-либо учреждения в «самовольно» выстроенном здании бывшей синагоги… Время было после 17 Октября. Общественное мнение страны находилось под тяжелым впечатлением ужаснейших октябрьских погромов. В русском обществе и в сферах чувствовалась не то неловкость, не то виновность перед евреями; ощущение это передалось общему собранию, которое и решило воспользоваться этим «удобным» моментом, эксплуатируя свое народное горе для ходатайства об открытии синагоги… Скромная цель ходатаев была, спустя некоторое время, достигнута.

Это было в короткий светлый промежуток, в дни существования первой Государственной Думы. К этому времени, 1 июня 1906 г., московская синагога была вновь разрешена к открытию после тяготевшего над нею 14-летнего запрета. Но у евреев, видно, и облегчение старого горя не бывает без появления нового. Обрадованная утром вестью об открытии синагоги, община к вечеру была повергнута в глубокую скорбь потрясающим известием о погроме в Белостоке, омрачившем первые медовые месяцы конституционной России.

Таковы доступные нам в настоящее время фактические данные об этом печальном эпизоде истории еврейской религиозной общины в Москве. Много, много горя и слез видел этот дом, именуемый в настоящее время «московской синагогой»…

Самуил Вермель

КРАТКИЙ ИСТОРИЧЕСКИЙ ОЧЕРК ДЕЯТЕЛЬНОСТИ МОСКОВСКОГО ОТДЕЛЕНИЯ ОБЩЕСТВА ДЛЯ РАСПРОСТРАНЕНИЯ ПРОСВЕЩЕНИЯ МЕЖДУ ЕВРЕЯМИ В РОССИИ ^[574]

574

Впервые опубликовано: Вермель С. Краткий исторический очерк деятельности Московского отделения Общества для распространения просвещения между евреями в России. М., 1917. — Ред.