Москва и мертвичи
Шрифт:
Ситуацию можно охарактеризовать как катастрофическую: налицо масштабное и всеобъемлющее нарушение Пакта, а правопорядок просто перестал существовать. До этого мы сталкивались с таким лишь дважды – в революцию тысяча девятьсот пятого года и в Гражданскую войну. Но представляется, что те события уступают нынешним по масштабу.
Прогнозируется, что с возвращением в город мирной жизни неконтролируемая высокая активность потусторонних сил вызовет неминуемые вопросы и обращения гражданских лиц. Прошу Московский отдел ЧКПД оказать всестороннюю поддержку по восстановлению деятельности Ленинградской комиссии в кратчайшие сроки с целью принуждения потусторонних сил к исполнению Пакта.
Блокада продолжается уже больше ста дней. Сегодня ночью люди отмечали Новый год. И твари тоже пировали на славу в этом умирающем городе.
Пир во время чумы во всех смыслах. Маленький новогодний, возможно, последний пир замерзающих ленинградцев, получивших к празднику увеличенные пайки. И большой пир нечисти, уже практически не скрывающейся в творящемся аду. Когда с улиц ежедневно увозят сотни окоченевших трупов, когда топить больше нечем и замерзаешь насмерть в ледяной квартире, когда людей вокруг косит потеря калорий от ходьбы до дома из вставшего трамвая, когда соседу отрывает ноги немецкой бомбой, когда товарищ по цеху просто ложится в постель и не встает больше, когда все это вокруг, никто не удивляется и не боится больше смерти.
Один кровосос так обнаглел, что стал вчера при мне пить упавшую старуху средь бела дня, прямо на Большой Конюшенной. Наверное, пуля в затылок его удивила. И даже на это никто из прохожих толком не отреагировал – обернулись да и побрели дальше по своим делам. Подчищать сил и ресурсов у меня не было, да простит меня ленинградская милиция, которой я подкинул лишней работы и очередной висяк. Лишь закинул тело в ближайший открытый подвал да и поспешил по своим делам.
Уже месяц я пытаюсь поймать гастролера: на запах войны, крови и смерти вместе с немцами в наш город пробрался Крампус, или, говоря по-русски, охотящийся на детей рождественский черт. В царящем хаосе никто и не заметил бы его прибытия, если бы он не утащил ребенка моего коллеги, Вила Захарова, прямо из колыбели. На следующий день Вил сообщил руководству комиссии о произошедшем, вышел из штаба и пропал. Все сходятся во мнении, что он отправился на охоту за чертом и не вернулся. Дело отдали мне.
Я поднял милицейские сводки и обнаружил целую вереницу подозрительных новостей, как я и предполагал, особенно много их в ночь на шестое декабря – пропавшие дети, рядом здоровые дети, но умершие за одну ночь от обескровливания, еще одному младенцу обглодал кто-то ночью ногу (хотя это могут быть и крысы), а вот некая гражданка Зихтова божится, что видела мохнатую лапу, утащившую младенца в разбитое окно (если мы когда-нибудь доживем до мирного времени, надо будет к ней наведаться для вербовки). В городе множатся аресты за каннибализм, аресты вполне себе реальных людей, потерявших последнюю грань человечности. Так что, сколько детей на счету у моего гастролера, посчитать сложно. Точно знаю, что немало.
Который день я прочесываю коллекторы, подвалы и чердаки в поисках места, где тварь могла свить себе гнездо. Обстановка ухудшается. На католическое Рождество только в Кировском районе зарегистрирована пропажа десяти детей. По городу начинают ползти слухи, а я ни на сантиметр не приблизился к поимке. Начинаю уже подумывать об охоте на живца – принести младенца в какой-нибудь подвал да устроить засаду.
Крампус (нем. Krampus, австр. Klaubauf)
Прямоходящий бес из альпийского региона. Рост от ста до ста пятидесяти сантиметров. Твердый шерстяной покров, окрас чаще всего черный, встречаются и другие варианты. Морда напоминает козлиную и защищена шерстью, глаза похожи на человеческие. Голова обычно имеет два небольших завивающихся рога и острый подбородок с бородкой, во рту расположен длинный кинжалообразный язык. Верхние лапы схожи по строению с человеческими, четырехпалый; нижние оканчиваются раздвоенными копытами. Питается мелкими и средних размеров дикими и домашними животными, человеческими детьми. Особенно активен в охоте первую неделю декабря, что связано с приходом ранних сумерек и началом рождественских празднований в Альпах. Вьет гнезда в темных и труднодоступных местах – пещерах, подземельях, на чердаках заброшенных домов. Отдельные особи были замечены в ношении колокольчиков. Впервые описан монахом Йоханнесом Пройслером в четырнадцатом веке. В австрийском фольклоре является спутником и одновременно антиподом Святого Николая: наказывает плохо ведущих себя детей, похищая особо провинившихся и съедая их в рождественскую ночь.
Работать мне было тяжело, да уже и не очень интересно.
Меня съедала депрессия, что не давала нормально функционировать, но я старался держаться бодрячком – ревел в туалете, потом выходил и улыбался всем, делал вид, что все нормально, пытался забыться в работе. Только начальство знало, что я попросил перевестись в оперативники, а сейчас готовился к экзаменам.
Странная штука жизнь. От смерти меня спас тот дневник паренька с шизофренией.
Я долго думал, как сделать это. Вышибить мозги из пистолета? Вдруг рука дрогнет, останусь в живых овощем-инвалидом. Выпрыгнуть из окна? Броситься под поезд? Неэстетично это все, да и тоже можно выжить. Повеситься? Как-то не хотелось, чтобы из петли вынимали мой обделавшийся труп.
Поэтому я решил уйти красиво. Набрал ванную с теплой водой, включил специально собранный плейлист, налил бокал зинфанделя, закинулся таблетками и полоснул себя вдоль запястий. Чтобы наверняка. Лежать надо было минут пятнадцать, так что я стал в последний раз скроллить телефон. Не соцсети, нет, прощаться было не с кем. Смотрел какие-то старые фотки с Леркой, поглядывал на часы, перелистывал треки на любимые места.
И тут мне пришла рабочая почта: «Гляди, какой парнишка забавный». И вложение – текстовый файл, озаглавленный «О некоторых особенностях моей работы и странностях Москвы». Сначала я хотел удалить, не глядя, но потом почему-то начал читать. Начал и понял, что хочу узнать, чем закончится его история. Тогда я тяжело вздохнул и выбрался из ванной, чтобы выблевать таблетки, попутно измазав кафель и белый унитаз кровью из слабеющих рук.
Зачем я стремился в оперативники? Искал опять смерти? Наверное. Надоела офисная рутина и сравнение себя с великим предком? Тоже да. Хотел отомстить? Немного, но сам понимал, что это все бессмысленно, да и мстить было некому. Ни одна другая смерть до этого мне так не била по башке, я стал относиться к своей жизни проще: как ни крути, у нас, людей, короткий век и один выход, ногами вперед, либо от естественных причин, либо не очень. Это те, другие жители Москвы, которых мы в шутку звали мертвичами, могли жить столетиями, еще и убивая таких, как я. Или Лерка.
Так что я давил апатию и скуку, отвлекаясь чтением, – изучал дневники моего деда из архива. Еще это обязательное чтиво для всех оперативников и часть программы их подготовки, так что это было нужно для будущих экзаменов. Методы самого известного Барченко в нашей династии помогли ему отловить за карьеру десятки гастролеров и тварей, нарушивших Пакт, а еще пересоздать Ленинградское отделение и вырастить сына, который унаследовал дар и тоже стал оперативником, погибшим при исполнении, когда мне было десять. И лишь я просидел полжизни штабной крысой в здании министерства, занимаясь мониторингом и работой с архивами и изъятой документацией.