Москва – Испания – Колыма. Из жизни радиста и зэка
Шрифт:
Нашу московскую одежду отправили на хранение в цейхгауз, а мы пошли в спецчасть Управления сдать свои советские документы. И там приключилось нечто, из-за чего моя «командировка» чуть было не сорвалась.
Начальником спецчасти был мой старый знакомый по Институту связи – корпусной комиссар Озолин [106] . Когда он осмотрел мой комсомольский билет, то оказалось, что я не заплатил членские взносы более чем за два месяца. Тут он прямо рассвирепел и заорал на меня с сильным латышским акцентом: «Как это вы собираетесь ехать за границу, а сами почти выбыли механически из комсомола, три месяца не платите взносов?! Я вас не выпущу!» – и вернул мне документы. Тут уже не помог авторитет и самого Абрамова. Все его уверения о моей политической благонадежности, о крайней необходимости моей поездки, буквально разбивались о каменную стену латышского упрямства: «Он не платил три месяца в комсомол, я его не пропускаю!»
106
Неточность:
В дело вмешался сам начальник Управления – М. Урицкий. Еле-еле удалось убедить принципиального латыша в том, что два с половиною месяца это все-таки не три и что заменить меня некем. Ворча, он все же взял мои документы, заставив меня положить в свой комсомольский билет деньги еще вперед за месяц. На том и порешили.
…По прибытии в Севастополь мы должны были оставаться в купе, пока туда не войдет человек и не скажет, что он «от Ивана Ивановича», после чего мы должны были отдать ему пакет и следовать за ним. Затем Абрамов выдал нам билеты в мягкий вагон до Севастополя, обнял нас на прощанье и, в сопровождении все того же лейтенанта, мы спустились вниз, где нас поджидал кофейный «Форд», который отвез нас на Курский вокзал.
Пройдя какими-то туннелями, по которым обычных пассажиров почему-то не пускали, мы вышли прямо к нашему вагону поезда Москва – Севастополь. Четвертое место в купе оказалось свободным, и мы уже решили, что из соображений секретности поедем втроем, но в самую последнюю минуту, когда наш лейтенант уже вышел из вагона, буквально на ходу в поезд вскочил основательно подвыпивший артиллерийский полковник. Он и оказался в нашем купе четвертым. Сообщив нам потрясающую новость, что он чуть не опоздал на поезд, полковник уселся на диван, и началось знакомство. «Куда едете?» – спросил он у меня. Я ответил, что на отдых в Ялту в санаторий БВО (первое что пришло в голову). Оказалось, что и полковник туда едет, причем был там неоднократно и обладает там обширными знакомствами, особенно среди прекрасной половины человечества. Узнав, что в деньгах я не стеснен, он заявил, что мы там можем чудесно провести время.
Вначале я подумал, что полковника к нам умышленно подсадили, чтобы прощупать наше настроение и поведение в дороге, но когда я убедился, что он пьян по-настоящему, это подозрение сразу отпало. Но все же я старался больше молчать и слушать его разговоры, что было нетрудно. Перед нами стояла сложная задача: надо было за полтора суток истратить по 250 рублей, причем сильно напиваться было нельзя. Договорились тайком с Жорой, что вместе покидать купе не будем. Он будет ходить в ресторан с переводчиком, которого мы тоже совершенно не знали, а я с полковником. Через полчаса после отправления поезда наш полковник уже почувствовал «жажду», и пришлось мне его вести в ресторан. Хотя я выбирал все самое дорогое, больше 50 рублей потратить так и не удалось, и в довершение всего, несмотря на мои протесты, заплатил полковник, заявив, что он «богат», а мне деньги на курорте пригодятся. Положение сложилось трагикомическое: деньги надо в поезде потратить, а сделать этого нельзя, тем более что вступать в объяснения с полковником неудобно. Правда, на другой день мне удалось один раз заплатить в ресторане, но тем не менее советских денег я привез в Севастополь порядком.
Приехали мы туда погожим осенним утром. Полковник засуетился: «Давай, давай ребята скорее! Вон стоит наш автобус, надо занять получше места, ехать-то ведь не близко». Для вида я начал не спеша собираться, и как только полковник вышел из купе, к нам в дверь просунулась мрачная, явно НКВДовского типа фигура в штатском и хриплым голосом спросила Кузнецова. «Я от Ивана Ивановича», – шепотом произнес он на ухо Жоре, и погромче: «Давайте свой пакет, собирайте вещи и следуйте за мной». На вокзальной площади нас уже ждал «газик». Увидев меня, уже сидевший в курортном автобусе полковник замахал рукой: «Давай сюда быстрее! Я занял место!» и, по-видимому, был крайне удивлен, когда вместо того, чтобы поспешить к нему, я помахал ему рукой, сел с товарищами в «газик» и укатил с площади.
Ехали мы довольно долго, все время вдоль побережья и остановились возле высокого, глухого забора. Несмотря на забор, с улицы, по которой мы ехали, был прекрасно виден большой причал, у которого стоял пароход, довольно обшарпанного вида, водоизмещением тонн на 5 000, под турецким флагом и с надписью на борту: «Измир».
Погрузка его заканчивалась, потому что сидел он в воде по ватерлинию, но два крана непрерывно спускали в его трюмы «невинный» груз – стокилограммовые бомбы для авиации, упакованные наподобие стиральных машин, с рейками по периметру, и связанные по восемь штук тросами. Очень меня удивило и обеспокоило то, что никаких мер по маскировке не применялось. Тут же, у причала, стояли пятнадцать танков «БТ» и несколько спецмашин,
Глядя на этот пароход, даже такой неискушенный моряк как я сразу вспомнил, что в кинохронике прошлого года я видел проводы Ворошилова, Буденного, Бубнова, бывшего тогда наркомпросом и также павшего жертвой культа личности Джугашвили, отправлявшихся с визитом дружбы на шикарном турецком двухтрубном лайнере «Измир», кстати, также из Севастополя, где их провожала большая толпа народа. Тот «Измир», конечно, нисколько не напоминал нашего обшарпанного работягу, которого я, да и не только я, наблюдал с улицы. И если даже мне это бросилось в глаза, то для коренных севастопольцев и для безусловно имеющихся здесь заинтересованных лиц из иностранных разведок, такая «маскировка» была секретом Полишинеля. Возможно, что все эти упущения и были одной из причин того, что часть наших судов в Испанию топилась в пути фашистами.
Нельзя сказать, чтобы все эти обстоятельства подействовали на меня ободряюще, но отступать было уже поздно. Принимая во внимание, что несколько тысяч тонн взрывчатки от первой же торпеды сделают свое дело, я предположил, что в случае чего долго барахтаться в море не придется и неумение плавать не станет главной причиной моего досрочного свидания с Господом Богом.
Последнее, что оставалось, – это понадеяться на свою счастливую звезду, которая меня еще не подводила. «Слабое утешение», – как сказал бы в данном случае мой отец, но, к сожалению, единственное.
Все эти мысли роились у меня в голове, пока мы, не выходя из «газика», стояли у ворот причала. Вскоре ворота открылись, и мы въехали во двор. На железнодорожных путях стояло несколько пассажирских вагонов. Наш провожатый велел забрать свои вещи и завел нас в один из вагонов, где сказал, что с нами будет беседовать корпусной комиссар Мейер [107] , но пока он занят и придется немного обождать.
Время попросил скоротать за важным заданием – устранением в нашей одежде любых следов ее советского происхождения. Тут переводчик Валентино оказался в лучшем положении, все у него было заграничное; мы же с Жорой, вооружившись лезвиями от безопасной бритвы, принялись за работу. Через несколько минут на наших пиджаках, брюках, сорочках и пр. появились зияющие дыры от отпоротых фабричных марок «Москвошвея». Мы лишились всех брючных пуговиц, стелек обуви, подкладки, галстуков и шляп, но это еще полбеды, марочные пуговицы мы заменили безымянными, без подкладок тоже можно прожить, но самое скверное, что мы лишились брючных ремней, подтяжек и подвязок для носков: на всех имелись пятиконечные звездочки. Зато мы избавились от нежелательных улик, которые подтвердили бы в Лондонском комитете «по невмешательству» [108] «агрессию» СССР в Испании. Кое-как пришив пуговицы, залатав дыры и приколов носки к кальсонам английскими булавками (кстати, тоже имеющими надпись «Мосштамп», но к этим булавкам английские лорды в комитете придираться не имели права, ибо они были выданы нам нашим провожатым), мы отправились к корпусному комиссару Мейеру.
107
Мейер-Захаров Лев Николаевич (1899–1937), корпусной комиссар, помощник начальника разведупра РККА. Арестован 11 июня 1937 года. Приговорен 10 августа по обвинению в шпионской деятельности и в тот же день расстрелян. Реабилитирован в 1956 году. Награжден орденом Красной Звезды 27 января и арестован 11 июня 1937 г.
108
На международной конференции по Испании, проходившей с 9 по 16 сентября 1936 года в Лондоне, было принято постановление запретить поставки в Испанию оружия и военных материалов, а также участие в гражданской войне войск иностранных государств. Советский Союз в Комитете по невмешательству представлял посол в Великобритании Иван Михайлович Майский.
В купе сидел моряк лет пятидесяти, выше среднего роста, с одной широкой и двумя средними нашивками на рукавах. Поздоровавшись, он сразу же обратил внимание на непорядок в моем костюме. Так как брюки были пошиты на стандартную фигуру, а я, по-видимому, имел от этого стандарта отклонение в меньшую сторону, то отсутствие поясного ремня создавало в любое время реальную угрозу внезапного конфуза, и мне время от времени приходилось подтягивать спадающие брюки. Узнав причину, Мейер расхохотался и велел своему не в меру усердному помощнику вернуть мне ремень. С большой неохотой, но пояс был мне возвращен, я почувствовал себя гораздо увереннее и стал с большим оптимизмом смотреть на свою дальнейшую судьбу.