Москва-Лондон
Шрифт:
Трем или четырем десяткам отборных красавиц высокий, широкоплечий и голубоглазый шестнадцатилетний юноша, государь Московский
и всея Руси, набросил дорогие платки на их шеи, но сердце его продолжало биться так же ровно и спокойно, как если бы он вешал эти платки на шеи своих лошадей…
Но вдруг сердце его обволокла какая-то теплая, мягкая и удивительно сладостная, томительная волна. В голову, будто винная пена, ударило не-
преодолимое желание обладать этим прекрасным существом с небольшим, словно выточенным искусным мастером носиком, с большими голубыми, как весеннее небо, глазами, опушенными длинными ресницами под тонкими, слегка изогнутыми бровями, с сочными завлекательными малиновыми губками, слегка приоткрытыми в ласковой, доброй и доверчивой улыбке, при которой обнажались ровные белоснежные зубы, с чистым и ясным лицом, свободным от каких-либо белил или румян, с высоким лбом и темно-русыми волосами, заплетенными в темную косу…
Да, да, на Ивана обрушила, и притом совершенно естественно, безбоязненно, по зову сердца своего, все свои неотразимые чары Анастасия Романовна Захарьина, дочь покойного Романа Юрьевича Захарьина-Кошкина, происходившего из старинного боярского рода. Умный и прозорливый царедворец, он сумел сохранить близость к трону среди кровавых распрей княжеских и боярских родов, ибо никогда не принимал участия в ожесточенной борьбе за власть в малолетстве Ивана. И вообще, многие в то время, и особенно — впоследствии, считали Захарьиных-Кошкиных баловнями фортуны. Один из братьев Анастасии явился в будущем основателем дома Романовых. Вместе с Шереметевыми, Колычевыми и Кобылиными Захарьины-Кошкины вели род свой из седых веков древнего Новгорода и, вероятно, были одними из первых аристократов русских…
В мгновение ока сраженный раз и навсегда очарованием Анастасии, Иван с невольно подчеркнутой нежностью опустил платок на плечи этой жемчужины в море красоты и вознамерился было покинуть палаты, где его внимания с трепетом и надеждой ожидали еще десятки обнадеженных девичьих сердец, но митрополит Макарий так строго и даже гневно посмотрел на молодого государя, что тот невольно вздрогнул и зашагал дальше сквозь строй красивейших девушек своего огромного государства. Теперь все они казались ему одним большим, расплывчатым лицом на множестве туловищ с множеством толстых и длинных кос…
В бесчисленных княжеских, боярских и кремлевских палатах и переходах долго не мог изойти на нет злобный и весьма ядовитый слушок: де не по своей воле Иван выбрал недозревшую Захарьину поросль (Анастасии в ту пору не исполнилось еще и полных пятнадцати лет), а хитростью, лестью да изворотливостью, известными, слава богу, всему боярству русскому, окутали недозревшего же юнца многочисленные ее родственники, благо что все они не только Захарьины, но еще и Кошкины!..
И жил бы слушок этот вечно, записали бы его на свои нетленные страницы монастырские летописцы, если бы не всевидная, удивительная, поражавшая своих доморощенных владык и обывателей, а также иноземцев, послов и торговцев, неослабная, нежная, трогательно-заботливая и редкостно красивая любовь Ивана и Анастасии.
Не слишком уж часто в истории человечества бывали счастливыми браки царей, королей, императоров и им подобных правителей людских. Союз Ивана и Анастасии был поразительно счастливым. И не будь он таким коротким — всего-то тринадцать лет! — кто знает, так ли ужасно сложилась бы последующая русская история: ведь именно слишком ранняя (и Иван был абсолютно убежден — насильственная!) смерть обожаемой жены разбудила в царе Иване IV невообразимого тирана и даже изверга, который, вполне возможно, так и заснул бы вечным сном в тайниках мятущейся души,
растопленный тонким и чутким умом, всепрощающей нежностью и всепоглощающей любовью прекрасной Анастасии…
…Впрочем, никто не знает, что было бы, если бы это было… Да и было ли все это так?..
Их брак был освящен митрополитом Макарием 3 февраля 1547 года, почти через двадцать дней после принятия Иваном царского титула.
И вот прошло пять лет.
Любовь, счастье, мир и согласие между Иваном и Анастасией не раз подверглись за это время немалым и непростым испытаниям.
Прежде всего, это дети, мерило, эталон счастья и долговечности любой семьи, в том числе, должно быть, и царской. 10 августа 1549 года Анастасия родила первенца — дочь Анну, умершую, не достигнув и годовалого возраста. Второй ее ребенок, Марья, родилась в марте 1551 года и умерла на шестом месяце от рождения.
Анастасия впала в глубокое отчаяние. Она готова была умереть от горя. И если бы не забота, нежность и любовь мужа, так, скорее всего, и произошло бы, ибо смерть никогда не приходится манить слишком уж долго — для нее бывает достаточно и первого зова… Иван почти неотлучно был при жене. Он на руках выносил ее в сад подышать свежим воздухом, кормил, словно малое дитя, когда она отказывалась принимать пищу, веселил всякими музыкантами, шутами и скоморохами, всячески щадил ее в это время в постели, вносил щедрые вклады в монастыри и церкви, усердно молился и соблюдал решительно все посты. Не желая расставаться с любимой женой ни на день, Иван неизменно брал ее с собою во время многочисленных поездок своих по монастырям, на освящение новых церквей и соборов, на излюбленную свою охоту или просто в гости к боярам и князьям.
Так Анастасия постепенно выздоравливала, приходила в себя, а ее любовь к мужу приобретала даже некий религиозный характер: когда тот спал, она тихонько вставала с постели и молилась на Ивана, как на святую икону! Утром в соборе она очищала душу свою, но грешницей себя не признавала…
…Сейчас, в марте 1552 года, Анастасия вновь, уж второй месяц, была беременна.
Царица сидела на своем любимом мягком узорчатом табурете, прислонясь спиною к теплому изразцу большой печи, а на ее коленях лежала голова Ивана, редковатые волосы которого она нежно перебирала своими очень красивыми тонкими и длинными пальцами. Сам он сидел на пушистой рысьей шкуре, обняв ноги жены обеими руками. Это было невыразимое блаженство — когда Анастасия перебирала вот так его волосы! Успокоение, удовлетворение, умиротворение — господи, да может ли быть спокойнее, чище и радостнее на душе, чем когда Анастасия, его голубица, его юница, самая прекрасная и желанная из всех женщин, ласкает его голову, лицо,
волосы…
Почувствовав, что Ивану неприятен разговор о его многочисленных, хотя и мимолетных связях с навязчивыми придворными женщинами (и не только, кстати, с ними), Анастасия прижала голову мужа к своему животу и с улыбкой прошептала:
— А ну-кося, Ванечка, кого на сей раз Господь Бог ниспошлет нам? — Иван так крепко прижался щекою к телу жены, что та невольно вскрикнула. — Ой, миленький ты мой… не следует эдак-то… хрупкий он покудова…
— Да он вовсе еще никакой… мал… что пылинка та… куда ему колыхаться там… совсем рано еще… А будет сын! Его молю я у Господа. Ан и дочь приму со слезами радости! Но будет сын! Чудовский вон игумен Левкий будто бы намедни сон вещий видел. Всей братией своею молятся…
— Надобно вклад достойный святым отцам отрядить.
— Сотворил уже, лебедушка.
— Святого отца Левкия пожалуй. Пусть святые сны чаще про нас видит. Поближе ему к Господу Богу. Святой человек.
— Твоя правда, горлица. Немало бед от меня отвратил игумен. От врагов моих пасет… Ему верю, как себе не всякий день…
— Благослови его Господь!
— Аминь.
— Аминь. А мой заговор от человека лихого ты не отвергнешь?
— Да лишь он и спасет меня от людишек лихих, что вьются вокруг меня, словно комарье на болоте! И не спрячешься от них, и не спасешься, и перебить их всех не перебьешь…