Москва-Лондон
Шрифт:
Царь пристально и довольно долго смотрел на Алексея.
Потом резко спросил:
— Все ли в челобитных верно указано?
— Все! — воскликнул Алексей. — Все! Он… он всему…
— И на тебя?
— И на меня. По приказам батюшки своего творил несуразное… Уж больно страшен да грозен батюшка мой… Забил бы за непослушание до смерти… Жену свою, матушку мою…
— Кто таков воевода?
— Разбойник, великий государь, убийца и душегубец страшный, сатана… сатана сущий! Истинного имени его не ведаю. Воевода и воевода — иначе никто его и не называл. Батюшка повсюду таскал его за собою…
— Где тот обоз, что с дворянином моим был в Москву отправлен?
— Пропал… истинный бог… пропал… словно на ветру разлетелся… Я сам почти трое суток искал его, потом вместе с батюшкой все облазили, все обшарили — нет и следов-то его, не то что самого… Куда дел его воевода — не узнать теперь: голову его отрубленную подкинули нам вскорости. Видно, Господь Бог…
— Не касайся святого, вор! — крикнул царь и сильно притопнул ногою.
— Пошто… пошто сына… сына моего убил? — послышался вдруг хриплый, обрывистый голос князя Бориса.
— Да ты в уме ли, князь? — спросил Иван, нагибаясь к лицу князя Бориса.
— Отдай… сына моего отдай… Нашто он тебе?
— Отдам. Но и ты отдай мне мое.
— Чего?
— Обоз тот!
— Нету его… Воевода в болото с собою утащил…
— Все ли в челобитьях верно про тебя указано, князь?
— Отдай… сына…
— Бери… Рядом стоит…
— Этого… этого сам… сам бери… себе… сгодится… на дела твои…
— При уме ты, князь, при уме! Игры со мною игрываешь!
— Кончать его следует, государь! — жестко проговорил Адашев.
— А ты, князь Курбский?
— Да.
— Ты, князь Мстиславский?
— Да.
— Ты, князь Курлятев?
— Казнить.
— Ты, святой отец?
— Мой долг нести всем людям милосердие, но не смерть, — тихо проговорил игумен Левкий.
— А ты, сын князя Бориса?
— Казнить, казнить его, государь пресветлый!
— Вот и казни! Топор ему!
— Государь… — подал было свой голос Левкий.
— Ступай прочь, монах! — гневно крикнул царь. — Здесь некому отпускать грехов! Ступай, ступай себе в обитель свою, да молись поболее, чтоб людишек таких было поменее. А вы чего возитесь, палачи? Подогнать? Ужо… Ну, княжий сын, руби голову отцу своему!
— Го… го… государь великий…
— Руби, вор!
Стук…
Сначала — топора…
Затем — упавшей на пол головы князя Бориса.
Топор застрял в дубовом теле плахи…
Алексей, точно его душили, хватал воздух ртом, а затем без сознания рухнул на пол у отсеченной им головы отца…
— И этого! — приказал царь. Потом, скривив губы в усмешке, добавил: — Оповестите о казни воровской семейки…
— Кто, государь? — срывающимся от волнения голосом спросил князь Курбский.
— Вы, князья! Кто же еще, коли не самые ближние?
— Когда, государь?
— После победы над Казанью! После, но не до нее!
Князья облегченно вздохнули и перекрестились. Царь, по их убеждению, принял единственно правильное решение, и теперь им стало гораздо легче дышать, хотя тошнотворный комок, подступивший к самому горлу вместе с ударами топора, никак не исчезал…
Царь увидел мужика, уткнувшегося лицом в каменный пол подземелья.
— А тебя, человек княжий, как казнить за воровство твое?
— Головою… головою… государь великий… — стонал распростершийся ниц мужик, ударяясь в такт словам головою об пол.
Царь укрыл улыбку, мимолетную, скоротечную, в густых усах своих и бороде. Глаза его немного посветлели — словно крохотная песчинка неба залетела в это страшное, мрачное подземелье…
— Головою, говоришь, раб Божий? — тихо проговорил он. Вдруг сорвался с места, в несколько огромных шагов подошел к распластавшемуся телу мужика, обеими руками схватился за его одежонку на плечах и резким движением поставил онемевшего от ужаса человека на ноги. — В очи, в очи мои гляди! Ну! В очи! Так… Запомни миг сей! Коли до поры, покуда велено будет, о казни бояр твоих болтать станешь, то не только голову, но и шкуру твою допрежь с живого сдерут, а язык вырежут и прожевать заставят! А теперь — ступай себе в конюшню мою. Завтра к обедне приду — чтоб все прибрано было, точно в горенке невестиной! Коней моих выхоль — объезд войскам моим учиним. А ты бы, Алексей Федорович, жалованье новому конюху моему приличное положил — царев слуга, не княжий… Головы боярские… и эту — побиту… в монастырь снесите, Левкию, пусть приготовит их да заморозит… до поры… Потом на кольях в Вологде выставим — народу нашему в утешение. Наместника туда ищи — нового человека, на жалованье государевом, не на кормлении. Хватит кормить волков… ненасытны они… руку кормящего их так и норовят отгрызть напрочь… Волк — он и есть волк… Когда подберешь такого человека, мне покажешь, без того не шли. А покуда правителя временного послать туда надобно. Этого сам пошли. Дьяков тоже гони всех прежних с Вологды — новых ставь, толковых да честных… хорошо бы таких же, как ты сам, Алексей Федорович. Ну все. Начали день во здравие, кончили — за упокой… Господь с вами.
И, сильно стукнув дверью, он покинул подземелье.
1 Лорд-мэр Сити — ежегодно избиравшийся представитель самых крупных компаний Лондона для руководства деятельностью городского совета и его административных органов.
2 После смерти короля Генриха VIII в 1547 году в результате переворота протектором с правами короля до совершеннолетия наследного принца Эдуарда был провозглашен граф Гертфорд, брат Джейн Сеймур, последней жены покойного короля. Приняв титул герцога Сомерсета, он проявил себя как слабовольный человек, непоследовательный и нерешительный политик, чем снискал резкое недовольство всех слоев общества. Заигрывая с предводителями широких крестьянских выступлений, давал щедрые обещания без какой-либо надежды на их выполнение. В конце концов был обвинен придворной знатью в пособничестве восставшим и других преступлениях и 22 января 1552 года обезглавлен.
3 Братья Роберт и Уильям Кет — предводители крестьянского восстания против обезземеливания в Англии в 1549 году. Оно было утоплено в крови (4000 убитых или повешенных без всякого суда) и должно было служить вечным устрашением оставшимся в живых. 7 декабря 1549 года главный руководитель восстания Роберт Кет был повешен на шпице Норичского замка, а его брат и помощник Уильям Кет в тот же день — на колокольне бывшего Уиндемского монастыря.
4 Ярд — английская мера длины, равная 0,9 метра.
5 Так в народе звали короля Генриха VIII, не гнушавшегося бражничать с последним нищим во время своих бесконечных разъездов по стране.
6 В своем романе-трактате «Золотая книга, столь же полезная, как и забавная,
о наилучшем устройстве государства и о новом острове Утопии» (латинский текст 1516 года, первый английский перевод 1551 года) Томас Мор сделал такой вывод: «Где только есть частная собственность, где все мерят на деньги, там вряд ли когда-либо возможно правильное и успешное течение государственных дел». Свое презрение к деньгам утописты выражали тем, что в их государстве золото будет служить лишь для изготовления ночных горшков и цепей для преступников.