Москва-матушка

Крупняков Аркадий Степанович

Еще дальше, прикрываясь от солнца небольшим тентом, натя­нутым на пики, стоит длинноногий фряг. Перед ним столик. На столике драгоценные камни. Этот не расхваливает свой товар. На татарском языке не может, на итальянском — бесполезно. Поэто­му он, бесконечно улыбаясь, на разные лады произносит всего два слова:

— Ля белецца! Зюберджет!^[8]

Под длинными навесами продается золотая, серебряная и мед­ная посуда. Чеканные гугумы, серебряные рукомойники, саны, ча­нахи, вазы, чаши своим блеском ослепляют глаза. Слышен звон монет, споры, хлопанье ладош в знак совершенной сделки.

Осмотрев

базар, консул спросил Алима:

— Может, мои глаза плохо видят? Я почему-то не заметил здесь живого товара.

— Живой товар — особый товар. И торговая дань на него осо­бая. Четыре дня под одной луной разрешаем мы покупать этот то­вар. Через два дня, если аллах продлит нашу жизнь до того вре­мени, мы можем показать торговлю рабами. А сейчас достойного гостя ждет хамам^[9], еда, отдых и красивые девушки.

ДЖАНЫ-БЕК - ПОСОЛ ХАНА

Утро следующего дня, как и всякое другое, пришло в обширную крепость бок о бок с шумом. Вместе с розовыми лучами зари над крышами домов понеслись протяжные голоса муэдзинов^[10]. В раз­ных концах города с балконов высоких минаретов распевали они свои молитвы, простирая руку к востоку. Открылись окна и двери веек лавчонок. Совершив утренний намаз, лавочники начали гром­кими криками зазывать покупателей. Далеко по улицам разнес­

лись заунывные голоса телялов^[11]. Вот один из них едет на ишаке по извилистой грязной улочке. Задрав седую бороду кверху, он крикливо повторяет одно и то же:

— О, правоверные обитатели Карасубазара, города, благосло­венного аллахом и его пророком. По истечении двух дней ваши дома посетят джааби^[12] Халиля. Будьте готовы вручить десятую часть своих доходов как завещанную аллаху долю. Знайте, о жители, что еще через два дня будут в ваших домах слухи кадия^[13], и тогда падет проклятье аллаха на головы тех, кто вовремя не отдаст яшур бея.

Еще не утих голос теляла, а в лавчонках и дворах началась брань. Не прошло и месяца, как по дворам прошли джааби хана, взяв десятую долю доходов. Трудно приходится правоверным, ког­да сидят они дома, не выезжают с беем на войну. Правоверные мог­ли бы терпеть ханских сборщиков налогов —они бывают редко. Но как жить, если, кроме них, есть еще джааби великого бея.

Кто-то заметил по этому поводу: «Бедный телял не успеет раз­нести по городу весть об одной подати, как нужно кричать о другой».

И как бы в подтверждение этого на улице снова раздался крик. Высоким голосом другой телял вещал:

— Имеющие уши да слышат о счастье, дарованном нам алла­хом. Посол великого хана осчастливил нас своим прибытием. Се­годня правоверные встречают великого посла около крепости Таш. Знайте, о жители, кто не захочет отдать дань уважения послу, тог ответит перед аллахом за непочтение к великому хану. Имеющий уши, да слышит...

Когда солнце поднялось на уровень главного минарета мечеги Хаджису, к крепости Таш-хан стал стекаться народ. Пестрая, шум­ная толпа заполнила базарную площадь. Вдруг многотысячный глухой шум голосов перекрыл резкий пронзительный выкрик:

— На колени! Посол великого хана.

Правоверные, все как один, повалились на пыльную землю.

На дороге, ведущей к северным воротам, показались всадники. Впереди на высокой белой лошади ехал посол хана Джаны-Бек. За ним медленно двигались две сотни конных аскеров.

Джаны-Бек резко отличался от других не только надменной и гордой посадкой, но и одеянием. Воины посла были одеты в кольчу­ги. Джаны-Бек — в широкий шелковый халат, отороченный по кра­ям желтой парчой. По правую сторону висел золоченый колчан со стрелами, слева — тяжелый ятаган в резных ножнах. На голове посла, гордо откинутой назад, красовался высокий шлем с двумя султанчиками из конских волос — знаками могучего сераскира. Как только посол проезжал, правоверные вставали с колен и возносили хвалу великому хану и его послу. Джаны-Бек был доволен такой торжественной встречей.

«Видно, напрасно донесли хану, что Халиль настраивает своих людей против владыки правоверных»,—подумал он, когда подъез­жал к воротам крепости.

Послу не пришлось ждать. Из открытых ворот навстречу ему выехал начальник княжежого войска Мубарек. Он положил руку на сердце и отвесил послу глубокий поклон:

— Чорбаджи¹ этого дома болен и очень сожалеет, что сам не может встретить столь дорогого гостя. Великий бей ждет тебя в своих покоях,— Через ров опустился перекидной мост. Джаны мол­ча, даже не поприветствовав Мубарека, въехал на мост, за ним двинулись его воины.

Но только лишь успела третья пара всадников миноівать ров, как мост поднялся, отрезав Джаны-Бека и шестерых аскеров от основной охраны. Опустились ворота крепости. Заметив это, Джа­ны выхватил ятаган, но ехавший рядом Мубарек спокойно про­изнес:

— Не гневайся, прошу тебя, великий посол. Ты в гостях у моего хозяина и в полной безопасности. Зачем тебе такая многочислен­ная стража? Пусть воины отдохнут у стен крепости.

Джаны, осмотревшись, подозвал к себе одного из воинов, что-то тихо сказал ему и, кивнув головой Мубареку, приказал:

— Выпустить его из крепости.

Отведенные послу покои произвели на Джаны хорошее впечат­ление, и он еще более уверился в доброжелательности бея Халнля. Но, отправляясь на прием, оружие оставил при себе.

Халиль по-прежнему полулежал на тахте, однако сейчас он был одет в атласный кафтан, перехваченный широким цветным поясом. Укрыты одеялом были только ноги.

У изголовья постели стоял Алим, на которого Джаны не обра­тил внимания, приняв его за слугу.

— Салям тебе, храбрый Джаны-Бек! — громко и отчетливо про­изнес хозяин.— Да простит меня аллах за то, что я встречаю до­рогого гостя, лежа в постели.

— Я приветствую тебя, Халиль-бей,—сухо ответил Джаны,— и желаю тебе скорейшего выздоровления. Я не стал бы тревожить тебя, если бы не веление владыки правоверных. Большие дела при­вели меня в твой сераль.

— Говори. Я слушаю.

— Год назад владыке правоверных стало известно, что в твоем

* Чорбаджи (таг.)— хозяин.

бейлике появился айдамах Дели-Балта^[14]. Он нападает на невольни­чьи караваны во время отдыха, убивает стражу и уводит рабов, которых, говорят, продает здесь, в крепости Таш-хан. Еще во вре­мена Чингиз-хана наши великие предки установили закон, поощря­ющий воевать иноверцев и запрещающий обижать людей своей веры. Презренный Дели-Балта, да будет проклятье аллаха над ним, нарушил этот закон. Хан повелел ровно год назад казнить Дели- Балту.