Москва-матушка

Крупняков Аркадий Степанович

— Жениться просто,— ответил Теодоро. — Только вот куда я приведу жену? Уж не в замок ли Тасили?

— А почему бы и нет? Правда, он угрюм и мрачен, но это удоб­ный для нашего тревожного времени дом. Хочешь, я отдам тебе Скути? Построй там для своей невесты дворец и женись. Если на­до, соорудим дом в Суроже. Мне ничего для вас не жалко! — ста­рый ди Гуаско начал пьянеть и потому был необычайно щедр.— Вот ты потерял гору денег, а я молчу, ибо знаю, что в торговле живым товаром риск всегда велик. Слава богу, что жив вернулся... А деньги — дело наживное. Мы их достанем еще. Расскажи, Ан­дреоло, нашему жениху, где мы достанем деньги.

Андреоло поглядел на отца, прищурил глаза и, словно излагая план, начал:

— Я недавно узнал в курии, что на днях из нашей гавани от­ходит каторга^[21] в 30 весел. На ней везут около ста невольников. Стало быть, живого товара 130 человек. Охрану кафинский консул выделил не от нас, а из Чембало^[22], ибо здесь нападения не боятся. Стало быть, купец выедет из Сурожа без охраны. Отец предлагает утопить судно около Капсихоры, благо, что оно выйдет из Сурожа в сумерки, стремясь к утру достичь Чембало. Мы трое — отец, я и ты, когда судно пойдет мимо наших берегов, тихо заберемся на палубу и прикончим купца и его слуг, а невольников и гребцов раскуем, и пусть они прыгают в воду и плывут к берегу. Там их встретит Деметрио с вооруженными людьми, и все каторжники будут наши. Судно отведем в сторону Лусты и затопим в каме­нистом месте.

— Я согласен,— сказал Теодоро.

— Ну что ж, будем женить Теодоро,— усмехаясь, сказал стар­ший брат. — Невеста уже, по-моему, есть.

— Кто она? Почему не знаю? — спросил отец, ставя бокал на стол.

— Сурожского купца дочь. Русичка. Ольгой ее зовут — если не ошибаюсь...

Теодоро вздрогнул, но промолчал.

— Правда, есть малая помеха,— не унимался Андреоло,— ее надо сначала обратить в нашу веру. Она православная. Ну, что же молчишь? Может, ты сам примешь православие?

— Это смотря по тому, какая женщина,— неожиданно заявил де Гуаско—Надо посмотреть, стоит ли игра свеч. Ой, сынки, я-то уж наверняка знаю, что есть такие бабы, ради которых не только православную, но даже и магометову веру принять можно. И нет выше веры, чем вера в женскую красоту. Д-да, я это хорошо знаю.

В голове Теодоро слова пьяного отца взметнули целый вихрь мыслей. «Значит, отец не осуждает иноверие ради любви, а это — главное. Надо поговорить с Ольгой, а до этого ни слова никому. Если девушка и ее отец будут согласны, нужно показать ее отцу, и он поймет меня. Завтра праздник, и наверное Ольга будет на гулянии, я обязательно должен увидеть ее».

— Пора по домам,— поднимаясь, промолвил старый ди Гуас­ко. — А насчет невесты поговорим потом. Сейчас мы пьяны. Со­бирайтесь, сынки, поедем в Скути.

Чтобы выехать из города на дорогу, идущую в Скути, надо проехать всю улицу св. Константина, свернуть в греческую слобод­ку и, миновав монастырь у Вонючего источника, спуститься вниз, в долину.

Улица святого Константина узкая, едва-едва проедут по ней рядом три всадника. Спокойно помахивая густыми гривами, идут кони. Старый ди Гуаско в середине и чуть-чуть (на голову коня) впереди. Справа в седле Андреоло, слева —Теодоро.

Встречные пешие плотно прижимаются к заборам. А те, кого несчастье послало навстречу знатным латинянам с повозкой или конем, в страхе поворачивают назад, чтобы вовремя убраться з ближайший переулок.

Люди смотрят на кавалькаду и, сжимая кулаки, с ненавистью произносят про себя: «Будьте вы прокляты, хищники! Опять соб­рались все вместе, опять, видно, затеяли какое-нибудь страшное дело!»

Подобно тому, как Рим в древности называли городом семи холмов^[23], так Сурож называли городом семи несчастий. Вполне ве­роятно, что так прозвали его бедные генуэзцы, каких довольно много было в Суроже. Тысячами приезжали они из далекой рес­публики Генуи, но только единицы, такие, как ди Гуаско, стали богачами. Так же, как и населявшие Сурож греки, армяне и рус­ские, бедные генуэзцы терпели все невзгоды суровой жизни. Несча­стий, обрушивавшихся постоянно на город, было, конечно, больше семи, но особенно много бед приходилось переносить жителям от наводнений, от алчности и жестокости богачей, от татарских на­бегов, от междоусобной вражды греческих князей, от борьбы меж­ду католической и православной церковью, от работорговли и от давления, которое постоянно оказывала Кафа на подвассальный город.

Вот это все, вероятно, и имели в виду жители Сурожа, называя его городом семи несчастий.

* * *

Подъем к Кутлаку не заметен для глаз, но кони дышат тяжело. Старый Гуаско по-прежнему молчит. Андреоло и Теодоро вполго­лоса напевают старую лигурийскую песню.

В гору идет дорога.

— Как вы думаете, сынки,— прервал вдруг молчание Анто­нио,— так и оставим это дело без внимания?

— Какое?

— То, что слуги удрали, кинув синьора Теодоро в беде?

— А-а,— протянул Теодоро. — Мне кажется, что всех их нака­зывать не стоит. Повесить одного в назидание другим, и этого вполне достаточно.

— Без суда? — спросил отец. — Чтобы мне потом опять тра­тить кучу денег на замазывание ртов в Кафинской курии?

— Но если слугу предать суду синдиков, нам придется сказать правду,— вмешался Андреоло. — И суд вряд ли обвинит одного слугу, если бежали все с синьором Теодоро во главе.

— Ты сам наверняка удрал бы раньше! — зло крикнул Теодо­ро. — Ты вообще боишься ездить за живым товаром!

— Ну, я не проспал бы!

— А ну, цыц, вы! — заорал отец.— Опять рады сцепиться. Суд синдиков! К дьяволу этот суд. Мы соорудим свой трибунал, и, кля­нусь громом, он будет не хуже всякого другого. Я уже имею на этот счет кое-какие мыслишки. Мы нагоним этим судом такой страх на наших бездельников, что они будут шелковыми.

— А если узнает Христофоро? — спросил Теодоро.

— Если ты, сопляк, помянешь еще раз этого одноглазого са­тану, я вышибу тебе печенку,— раздельно и зло произнес отец. — Плевал я на Христофоро, если сам господин консул Кафы предло­жил всякое наказание оформлять должным образом. У нас будет все честь-честыо: суд, допрос, приговор. Но если Негро попробует еще раз сунуть свой длинный нос в мои дела, я оторву его вместе с бородавкой.

При упоминании о консуле Солдайи старый ди Гуаско всегда выходил из себя. Так и на этот раз он долго еще бранился, про­клинал и консула, и всех, кто его на консульство поставил.

Теодоро не обращал внимания на брань отца. Он всецело был поглощен мыслями об Ольге. То, что он недавно услышал от отца, обнадежило его, и он серьезно стал думать о переходе в право­славную веру.

СУДИТ ГРАЖДАНИН ГЕНУИ

Небо с утра темное, строгое. Дыбятся, налезают друг на дру­га горбатые груды облаков. Помрачнела над морем зелень гор, розовая заря, полыхавшая с рассвета, погасла. По дорогам ползут тяжелые запахи полыни, в воздухе тишь, какая бывает обычно перед грозой.