Москва нас больше не любит
Шрифт:
Когда в маленький портовый Зурбаган приходит круизный теплоход, это всегда событие и немного напоминает Феллини. Белые лайнеры возвышаются над маленьким портом Зурбагана, как дома, их видно почти отовсюду, и когда вы поднимаетесь по улице вверх от порта, оглянувшись, вы сразу видите и палубы, и сигнальные флажки, и окна кают, и даже деревянные поручни на бортах. В порту сразу собирается молодежь, и местные девушки, стоя на набережной, подолгу смотрят на корабль.
Но конкретно этот немецкий лайнер “Lili Marleen” - он для пенсионеров, студентов и так называемых “бюджетных туристов”, его очень большим не назовешь, у пенсионеров и студентов (в основном они пользуются услугами этой компании) -
Лайнер подходит, старики высаживаются и по двое и по трое гуляют по набережной и ближайшим улицам, впрочем, не удаляясь далеко от порта. По-видимому, им сказали, что это опасно. Корабль стоит часа четыре-пять, потом уходит.
Когда я увидел этих стариков и услышал немецкий язык, я не сразу сообразил, кто они, и сначала, как все русские в таких случаях, умилился и завздыхал: вот, они могут это себе позволить, а наши?… А потом, когда сообразил, кем они могут быть, меня как толкнуло - так что, этот пароход идет по местам боевой славы?! Но потом я присел на лавочку и немного успокоился. На вид немцам было в среднем лет по семьдесят, то есть в годы войны они ходили в школу, а здесь скорее были их отцы. Их матери в большинстве радостно кивали головами под лай г-на Шикельгрубера и Ко в радиорепродукторах в 1930-х годах и испуганно втягивали эти же головы в плечи под вой авиационных бомб союзников спустя десять лет.
– Все так замечательно начиналось… - лепетали они, прижимая к себе моих пожилых соседей с соседней лавочки, - Main Gott, Германия стремительно возрождалась после двадцати лет унижений и Веймарского воровства…
Лени Рифеншталь писала в своих воспоминаниях, что когда задержавший ее американский офицер показал ей снимки детей-заключенных из Освенцима, у нее началась истерика.
Впрочем, - зло думал я, - вот эта бабуля и вот этот дед по соседству еще вполне могли стать членами “гитлерюгенд” в конце войны. Подойти и тихо показать карточку FBI: герр и фрау Шмидт? Вы помните, как вскидывали руки в нацистских приветствиях в школьном дворе этого чудесного города? Здесь, неподалеку? Вы задержаны до выяснения обстоятельств.
В общем, какой-то “Жестяной барабан”. [3] Вы будете смеяться, но я не сразу себя остановил, сидя на знаменитой площади Зурбагана перед почтамтом и памятником Ленину, представляя себе эту чепуху и глядя на фонтаны и море. Хорошие мысли при таком пейзаже.
– А вдруг родители именно этих, сидящих на соседней скамейке румяных стариков, были антифашистами по убеждениям и в 1945 году не смогли даже толком порадоваться победе, в таких ужасающих развалинах находилась Германия?
– сказала мне жена.
– По закону бутерброда так оно обычно и бывает. Или это были обычные люди, чьи родственники просто погибли здесь в действующей армии. Без всякой идеологии. Если бы они отказались от военной службы, попали бы в лагерь. А ты бы им нахамил.
3
Знаменитый фильм Фолькера Шлендорфа по книге Гюнтера Грасса.
Я согласился:
– Да, ты права, конечно. И мне же не хочется говорить гадости пожилым людям с портретами Сталина, которых я вижу в Москве. Мне их жалко. Во всяком случае на расстоянии.
И мы пошли домой.
А вечером, выйдя в магазин за едой (шел мелкий дождь, море штормило, и немецкий корабль все еще стоял), я смотрел на гуляющих под зонтами доброжелательных румяных старичков и старушек и думал, что все это отчасти наше советское воспитание.
Мне признавались многие люди старшего поколения, что не могут до сих пор спокойно слышать немецкую речь, и мой отец лет 10 назад сказал мне, что
Я его понимаю, и, наверное, это невозможно забыть.
Прав был немецкий писатель Кристиан Крахт, весело писавший, что во многих пожилых немцах ему видятся нацисты, но в России, одновременно с шумными и несколько мазохистическими празднествами 9 мая на Поклонной горе, в центре и на окраинах Москвы молодые ребята радостно вскидывают руки в нацистском приветствии, - хотя никто не может поручиться, что прадед или прабабка этого самого коротко стриженного паренька не были убиты совсем неподалеку в Подмосковье, немецкой пулей каких-нибудь 60-70 лет назад.
– Ну, они, наверное, раскаиваются, - сказала мне жена, когда мы присели выпить по чашке кофе на набережной, - у них с денацификацией дело было поставлено крепко. Это тебе не наш “процесс над КПСС” в тысяча девятьсот девяносто первом году. Если ты им скажешь хоть слово об этом, они скорее всего просто испугаются - это даже некорректно… Хотя, - добавила она чуть позже, - если бы, например, я вдруг узнала, что конкретно этот румяный дедушка был членом НСДАП, не знаю - не знаю, возможно, лично я бы не удержалась, чтобы не дать ему пинка.
– Она засмеялась: - Ты и меня завел со своей политикой. Нельзя же сердиться друг на друга вечно. Это неправильно!…
И я подумал, что, наверное, она права. Советское воспитание, какие-то первобытные комплексы, мир давно ушел вперед и ничего не помнит - с одной стороны, а с другой тема нацизма в Европе давно закрыта и неонацистские партии запрещены. Пора перестать!
(Хотя, почему-то я сейчас вспоминаю, если вы видели по телевизору огромного геральдического орла на стене залы заседаний сверх-демократического бундестага, боюсь, у вас возникнут вопросы - а так ли далеко ушел наш мир от веселой поры румяных немецких дедушек и бабушек с их “Lili Marleen”.)
И я заказал себе еще кофе и закурил свое Marlboro, чтобы напомнить себе о мощи наших бывших союзников по антигитлеровской коалиции, и стал смотреть за большое окно, а жена достала модный киевский еженедельник и стала вслух читать мне новости западноевропейской науки и техники: это почему-то всегда очень улучшает настроение. На дворе ХХI век, мир находится накануне прорыва в постиндустриальное общество, к чему портить себе настроение и думать о событиях 65-летней давности?
И я, разглядывая журнал и читая о том, что спутник Европейского космического агентства через полгода достигнет орбиты Венеры и начнет передавать оттуда фотоснимки, как-то постепенно развеялся, и домой мы пошли уже в очень хорошем настроении, разговаривая о том, что будем готовить на ужин, и совершенно мельком поглядывая на вечерних прохожих.
И, уже у самого круглосуточного магазина на набережной, где мы всегда покупали на ужин продукты, - у них всегда была очень свежая ставрида и кефаль, а изредка они продавали даже розовую барабульку, лучшую рыбу Черного моря, при жарке которой даже масло на сковороде становится розового цвета, - так вот, предаваясь этим приятным фантазиям, я вдруг столкнулся взглядом с глазами одного очень пожилого немца.
Ему было лет под или даже за 80, и он шел как-то очень прямо, и смотрел по сторонам не так, как обычно смотрят туристы, а с каким-то не то узнаванием, не то воспоминанием, и когда он мельком посмотрел на меня, я даже как-то вздрогнул, настолько этот взгляд был… хм, неполиткорректен, скажем так. И не один я почувствовал этот взгляд, потому что проходившая рядом местная тетенька с беспокойством посмотрела сначала на этого деда, потом на меня, потом усмехнулась: видали?…