Москва нас больше не любит
Шрифт:
Как говорится, мы разговорились.
То да се, вы кто? а вы? и как-то очень быстро съехали на политику. Лежащий на столе журнал плюс два дня до 50-летия Победы сделали свое дело. Про Путина, про Буша, который должен был приехать вскоре в Москву, про 9 мая, про экстаз весь этот истерично-фальшивый, про то, что хочется от этого куда-нибудь из родного города свалить, про ментов на улице и “лиц кавказской национальности”, шутили как-то смешно, что, мол, все теперь себя так чувствуют… - “лицами”. Неплохой какой-то разговор вышел, не тяжелый и как-то даже освобождающий от чего-то - типа ты не один, засмейся, все образуется.
И вдруг я вижу, что девочка-официантка неподалеку, беленькая такая, невзрачная, в пиджачке кожаном, - нас слушает.
Я сказал об этом своим новым друзьям. Рома (так парня звали) говорит: вы меня пугаете, не надо, а дама его, какое-то татарское имя… Райсан, кажется, или Райхан, точно не помню, она говорит (что значит женщина): перестаньте, таких разговоров сейчас в Москве каждый второй. Кому мы нужны? Они, наверное, на наш коньяк напрягаются.
– Хорошо, - говорю, - сейчас проверим.
А у нас как раз коньячная фляжка кончилась.
– Закажем еще?
Рома говорит: - А как же. Уходить сейчас, что ли?
Ну, мы эту девочку подзываем, делаем заказ, и я без перехода после заказа говорю: - Ну что, о чем мы говорили, интересно?
И она, без малейшего удивления, ясно смотря на меня своими серыми мышиными глазками, говорит: - Я не слушала, правда.
– Правда, - когда она отошла, сказал Рома несколько ох.евши, - правда не слушала. Мило.
Я тоже, честно говоря, слегка напрягся. Одно дело - наши отчасти вернувшиеся советские привычки, в духе “телефон подушкой прикрывать”, но при этом это же не вполне все всерьез, это же игра отчасти такая, в “СССР” и все сопутствующие прелести, а другое - это ее “правда”.
Ну ладно, думаю, может, к слову пришлось, и у них где-нибудь в школе на Алтуфьевском шоссе или Мытищах два года назад так говорили: “Я не списывала, правда”. Типа глагола “is” у англичан, грамматическая конструкция, слышится, но не переводится. Сидим дальше. Я (думаю: плевать я на нее хотел) рассказываю, как в Киев в 2004 году ездил, как там было хорошо, какой подъем был в людях, какая энергия светлая в городе, потом Райсан говорит: я замерзла, пошли в помещение и вообще (типа от этой “мышки” подальше). А у “Гоголя-моголя” раньше “зимняя база” была в здании. Несколько холодноватый интерьер, правда, я когда в первый раз пришел, вообще подумал бр-р-р, ну и местечко, но потом привык, ничего, и люди в здании работают славные - раньше был бармен Миша, большой такой, он у них работал чуть ли не с основания, я с ним всегда здоровался, ну, и девочки-официантки тоже симпатичные, улыбчивые, и с каким-то в глазах выражением - не только про крупу думают, как эта мышка на улице…
Ну вот, мы там сели, стали продолжать про Киев, бармен Миша только раз взглянул в нашу сторону, услышал что ли, улыбнулся так грустно и со вздохом продолжил что-то там за стойкой делать, стаканы протирать, что ли. Мы посидели, еще по 50 выпили, но чувствуем, уже устали, пора по хазам, как говорится. Рома встал. Он еще, по-моему, девушку свою приревновал немного ко мне, она-то его сильно старше, а меня несильно, ну, и общих тем для разговора у нас с ней соответственно больше, чем у Ромы. Он еще пошутил: все, поехали по домам, каждый по своим. И так взглянул на меня выразительно: мол, понятно? То есть, возможно, теоретически допускалось, что мы с Райхан можем сходу поехать вместе. Смешно… Богема, что вы хотите.
Но это все ладно, это все цветочки, лютики, ромашки интеллигентские, самое-то смешное было, когда мы вышли во двор. Так сказать, ягодки пошли.
Я, когда проходил по двору мимо нашей мышки, вдруг ей говорю:
– Передавайте всем вашим привет.
Не знаю, зачем сказал. А она мне в ответ тоненьким таким голоском и без паузы:
– И вы своим передавайте.
Вот так. Когда в Столешников вышли, я ребятам мышкино пожелание передал, и все опять как-то немного прих.ели. Райсан говорит: все, больше сюда не пойдем, а Рома сказал:
– Ну вас, я теперь неделю буду оглядываться. Напугали вы меня.
Но я-то причем?
Придя домой несколько взволнованным, на следующее утро я рассказал всю историю жене. Она отнеслась к моему рассказу на удивление хладнокровно.
– У вас мания величия, - сказала жена. И повторила мысль Райсан: - Кому вы нужны?! Девочка просто пошутила, отвечая на твою же - шутку. И слушала вас просто из любопытства. Там же в основном сидит молодежь, что интересного они друг другу рассказывают? У кого какой новый “праэкт”? Что пишут в журнале “Гламур” про Леру Массква? А тут вы, взрослые люди, что-то интересное обсуждаете, вот она и прислушивалась, может, даже невольно. И ответила она, тоже ничего в свою фразу не вкладывая. Ты ей сказал “передайте привет”, она тебе. Как мячик.
Меня немного отпустило. Может, и правда мышка пошутила, и мы даже были ей интересны? А мы уж и забздели… Смешно. Что, конечно, неудивительно. Такой напряг в городе. Мало кто это помнит, но в тот год на праздник 9 мая даже Джордж Буш приезжал!… Не говоря о прочих (французы, немцы, бритты, et cetera).
И тогда, внимание: это ведь хорошо, что мышка интересуется чужими разговорами накануне приезда американского президента? Тем более кафе такое, богема, студенты… Самое место разговоры послушать - не мелькнет ли случайно в толпе какой-нибудь Чернышевский or Каляев? И тогда, мышкино внимание, оно ведь может, в том числе, означать, что мы с американцами и Европой, хотя бы на период 9 мая 2005 года, то есть на празднование 50-летия Победы - союзники?
Что в этом плохого?
И потом, скорее всего жена права - не надо сложных умозаключений, официантке было просто скучно. И все!…
Но потом я вспомнил мышкины глаза: они были как маленькие серые пуговички, гвоздики-кнопочки, - ми подумал, что-что, а интереса в них, пожалуй, не было. Я не увидел, во всяком случае.
Lili Marleen
( Урок истории )
Эту песню пели во время Второй мировой войны немецкие солдаты. У режиссера Фасбиндера есть одноименный антифашистский фильм. Эта песня у немцев, наверное, была когда-то такой, как у нас “Катюша”, хотя ее слова были написаны еще на Первой мировой.
Автор отправлялся на русский фронт.Есть ли что банальней смерти на войнеи сентиментальной встречи при луне,есть ли что круглей твоих колен,колен твоих,Ich liebe dich,моя Лили Марлен… [2]В гавань Зурбагана вчера зашел круизный немецкий лайнер с таким названием - “Lili Marleen”.
Эта крымская земля, где мы сейчас сидим в кафе под цветущей вишней, для немцев - как ни странно, очень важное место. Я говорю “странно” потому, что, согласитесь, это, в общем, довольно далеко от Германии. Здесь шли очень кровопролитные бои в последнюю войну. Я был удивлен, когда обнаружил в дневниках философа Хайдеггера, бывавшего здесь в составе немецкой оккупационной армии в 1942 году, много рассуждений на эту тему. (Удивительно, но Хайдеггер какое-то время разделял нацистские взгляды). Философ был поражен сказочной красотой здешних мест и степенью увиденных ужасов войны. Чтобы заглушить возникшее чувство вины, Хайдеггер хотел удочерить и увезти с собой 10-летнюю девочку - крымскую татарку, но потом почему-то отказался от этой мысли.
2
Перевод Иосифа Бродского.