Москва слезам не верит
Шрифт:
– Вообще-то интересно было бы услышать…
– Это не меня, а я подталкиваю, – заметила Катерина. – Вы же были на собрании. Я выступила против начальника цеха, его перевели на большую должность. Выступила против Киселевой, ее заведующей отделом взяли в райком комсомола. Хотите, и вас подтолкну в горком партии?
– Меня не надо. – Секретарь рассмеялся. – А дела у вас на фабрике неважно идут.
– Не хуже, чем на других фабриках, – ответила Катерина.
– Но и не лучше, – заметил секретарь. – Может, директора поменять?
– На кого? – удивилась
Она отметила, как быстро переглянулись заведующий и секретарь.
– Почему? – поинтересовался секретарь.
– Завалит фабрику.
– Почему?
– Он москвич в пятом колене, а на фабрике в основном деревенские, лимита. Он презирает лимиту, а женщины это сразу чувствуют.
– Вы с директором из одной деревни? – спросил секретарь.
– Нет. Он смоленский, а я – псковская.
– Вы воспитываете ребенка одна?
– Да. Мать-одиночка. Была любовь. Но когда он узнал, что я лимитчица и живу в общежитии, испугался, что я буду претендовать на их жилплощадь. У нас на фабрике двадцать семь матерей-одиночек.
На фабрике давно поговаривали, что у нее ребенок от директора, слухи могли докатиться и до райкома. Своей откровенностью она сняла этот вопрос. Секретарь замолчал, что-то обдумывая.
– Ну, хорошо, а у тебя есть планы, как улучшить работу цеха?
– Цех работает хорошо, – ответила Катерина. – Можно было бы только расширить номенклатуру изделий. Например, делать фурнитуру для швейной фабрики, которая в нашем районе. А то они всегда жалуются, что у них не хватает фурнитуры и поэтому не могут шить модную одежду. Если вы поможете с материалом, за полгода я бы освоила в цехе фурнитуру.
– За три месяца, – уточнил заведующий.
Катерина выдержала паузу, она уже знала правило: надо завышать сроки, все равно потребуют сделать быстрее.
– Хорошо, – согласилась Катерина. – Если поможете.
– Поможем, – заверил секретарь, и Катерина поняла, что ее участь решена. Она уже начальник цеха.
Когда она возвращалась на фабрику, ее уже на проходной предупредили, чтобы зашла к директору.
– Рассказывай! – попросил директор. – С подробностями.
Она пересказала разговор в райкоме. Директор прошелся по кабинету:
– Молодец. Ни одной ошибки. Неужели ты такая умная?
– Не очень еще, если понять не могу, почему главный инженер против вас.
– Это нормально, – пояснил директор. – Почти по Дарвину – естественный отбор. Выживает более сильный, более приспособленный к условиям существования, в которых он обитает.
– Более сильный или более умный?
– И то, и другое. Более молодые теснят старых.
– Но вы же не старый.
– Я засиделся на фабрике. Я, наверное, скоро уйду в министерство. И на мое место придет главный инженер. Больше некому.
– Но он же не потянет, и вы это знаете.
– Некоторое время потянет, а потом придет другой директор, а потом директором станешь ты.
– Смеетесь?
– Нисколько. Я тебе уже говорил, ты запрограммирована руководить. Вспомнишь мои слова.
Слова директора сбылись и не сбылись. Через год она ушла с фабрики. Закончив три курса химико-технологического института, Катерина поняла – ей надо переходить на работу, связанную с ее будущей профессией инженера-технолога. И она еще раз обратилась с просьбой к академику.
Академик позвонил знакомому директору химического комбината. На следующий день она приехала к нему.
– Пойдешь сменным мастером? – спросил Катерину директор.
– Пойду, – ответила она.
Директор был пятидесятилетний, полный, краснолицый. Наверное, гипертоник, подумала Катерина. Он отложил ее анкету и поинтересовался:
– Ты академику кем доводишься?
– Внучатая племянница.
– А почему на производство? Может, лучше в научно-исследовательский? Там работа почище. Начала бы лаборанткой, потом младшим научным…
– У меня ребенок. Одна воспитываю. Мне деньги нужны.
– Ну, как знаешь. – Директор снял телефонную трубку, набрал номер. – К тебе зайдет Тихомирова, оформи ее мастером в капролактановый.
На следующий день Катерина подала заявление об уходе с фабрики. Зашла в директорский кабинет к Ледневу, бывший директор уже работал в главке министерства легкой промышленности.
– Если передумаешь, всегда можешь вернуться, – предложил он.
– Не передумаю, – ответила она.
…Катерина вскочила. Ей показалось, что с момента, когда она выключила будильник и снова заснула, прошел час и возле дома давно топчется шофер (уже три месяца она была директором комбината, и за ней приезжала персональная «Волга»). Катерина взглянула на часы – прошло, оказывается, не более двух минут. Она вспомнила, что дала сегодня шоферу выходной и придется ехать на своей машине.
Катерина убрала постельное белье в ящик, сложила тахту. Прошла в ванную, включила душ, вначале чуть теплый, потом горячий, потом холодный, снова горячий и снова холодный. Стоя перед зеркалом, осмотрела лицо, шею. Все в норме. Сорока лет ей никто не давал. Почему-то вспомнила вечеринку, которую они устроили с Людмилой в высотном доме в квартире академика, и как один из гостей сказал: «В сорок лет жизнь только начинается».
Но у нее ничего не начиналось, только продолжалось. На комбинате она прошла по всем ступеням: мастером, технологом цеха, главным технологом комбината, заместителем директора. Прав был директор галантерейной фабрики: она стала директором, только не фабрики, а комбината.
Катерина вошла в комнату дочери.
– Вставай, Александра!
Александра села на кровати, не открывая глаз. Катерина знала, что, как только она выйдет из комнаты, Александра снова ляжет. Так и произошло: когда Катерина через несколько минут заглянула к ней, Александра спала.
Катерина подняла ее, положила на пол, прошла на кухню. Поставила кофейник, сделала бутерброды, снова заглянула к дочери. Надев наушники плеера, Александра двигалась в такт музыке – это у нее называлось зарядкой.