Москва слезам не верит
Шрифт:
– Откуда ты все это знаешь? – удивилась Людмила.
– Я уже консультирую девятую картину.
– И об этом ты мне никогда не рассказывал!
– Ты меня не спрашивала. Я предлагаю поехать в старый город, там много симпатичных кафе.
Людмила согласилась. Они пообедали в ресторане гостиницы «Виру», потом ходили по старому городу.
– Ты не любишь эстонцев? – поинтересовалась Людмила.
– Наоборот. Они упорные, самолюбивые, правда, немного провинциальные.
– Они что, провинциальнее
– Конечно, – подтвердил Еровшин. – Эстонцы зациклены на своей принадлежности Европе. Они закомплексованы. Это признаки провинции. У меня много друзей среди эстонцев. А этого парня из массовки в эсэсовском мундире я оборвал потому, что он напыщенный дурак. Для него эсэсовец – представитель высшей расы. Он, вероятно, был еще мальчиком во время оккупации Эстонии. И эсэсовец для него – власть. А мы – оккупанты, азиаты.
– Но мы не захватили Эстонию!
– Ни ты, ни я Эстонию не захватывали, – уточнил Еровшин.
– Они нас не любят, – вспомнила Людмила свою туристическую поездку в Таллинн. Когда они о чем-то спрашивали эстонцев по-русски, те отвечали по-эстонски.
– Нас не за что любить, – ответил спокойно Еровшин.
– А как же быть? – Людмиле не нравилось, что ее не любили, что ей не улыбались.
– Никак. Ни я, ни ты эту ситуацию изменить не можем. Но проходит время, и она меняется.
– Они нас не полюбят?
– Никогда, – усмехнулся Еровшин. – Пока живо это поколение. Даже если Россия станет богатой, они нас не будут любить, не любят американцев во всем мире, но терпеть будут.
– А что так беспокоится министр? – вспомнила Людмила.
– Ты же сама ответила, – засмеялся Еровшин, – нас ждут большие перемены.
– А когда?
– Или этой осенью, или зимой следующего года. Брежнев безнадежно болен. Вместо него придет Андропов, поэтому он и ушел от нас. Но он тоже старый и больной человек. Скоро начнется большая схватка среди стариков. Они не уступят друг другу и вытолкнут наверх кого-нибудь из молодых. Тот вынужден будет ослабить гайки, и все пойдет вразнос. Вначале отвалится Польша или Чехословакия.
– Наши введут войска? – предположила Людмила. – Как раньше – в Венгрию и Чехословакию.
– Не введут, – успокоил Еровшин. – Мы уже запутались в Афганистане. Против нас весь мир. Наша империя должна распасться, как распались Римская, Британская. Если бы не революция семнадцатого года, Российская империя уже расчленилась бы. Она уже начала распадаться. Сталин задержал этот распад. Поэтому и Латвия, и Эстония, и Литва уйдут из империи. Возможно, и Украина.
– Украина – никогда, – не согласилась Людмила. – Мы же одинаковые – что русские, что белорусы, что украинцы.
– Мы очень разные, – ответил Еровшин. Он достал крохотный радиопередатчик
Через десять минут они уже ехали на взморье.
Вечером они сидели у телевизора. Кроме московской и таллиннской программы, этот телевизор принимал Швецию, Финляндию, Норвегию, Данию.
– Эстонцы все это видят? – удивилась Людмила.
– Эстонцы видят финское телевидение, но здесь поставлена спутниковая антенна, и поэтому принимаются и другие европейские программы.
Еровшин показал на огромную тарелку, стоящую на металлическом каркасе. По шведскому телевидению шел американский вестерн. Еровшин переводил. Потом были новости. Еровшин перевел и новости.
– Ты знаешь шведский?
– Я хорошо знаю немецкий, а это все одна группа языков – германские. Поэтому я понимаю и шведский, и норвежский, и датский, и голландский.
– А эстонский?
– А это уже финно-угорская группа – финский, эстонский, венгерский, чувашский – этим я никогда не занимался.
И Людмила еще раз пожалела, почему она не родила от Еровшина ребенка. Он бы воспитал хорошего парня, который уже сейчас говорил бы, как минимум, на двух иностранных языках.
Еровшин поднялся к ней наверх, он был нежным и ласковым, и она почувствовала себя почти молодой. Если забеременею – рожу, решила она. Это будет мой ребенок! Она никогда не испытывала тяги к детям, но в последние годы ей интересно было разговаривать с Димкой Антонины, дарить ему мелочи, такие важные для мальчишки – хороший ножик, кварцевые часы последней модели.
В субботу они ужинали с министром и его женой, обменялись адресами, телефонами и обещаниями встретиться в Москве. Обязательно возьму с собой Катерину, когда поедем к министру, решила Людмила.
– Это будет удобно? – спросила она у Еровшина.
– Удобно, если заранее обговорить. Это я возьму на себя.
– Ни я, ни Тонька – ничего мы не добились в жизни, надо хоть Катьку подтолкнуть, – размышляла Людмила.
– Подтолкнем, – пообещал Еровшин.
В воскресенье она проснулась, как обычно, еще до шести. Еровшин спал. Людмила вскипятила кофе, поджарила хлеб в тостере и вышла на берег моря.
Сегодня у Катерины встреча с неизвестным ей мужиком, подумала Людмила. По голосу Катерины можно было понять, что этот неизвестный ей небезразличен. Кто он, Людмила, наверное, скоро узнает. Но может и не узнать. Катерина – тихушница, она редко рассказывала о своих мужиках, а знакомила еще реже.
Она приготовила Еровшину завтрак, села рядом, смотрела, как он ест.
– У Катерины появился новый мужик, – сообщила Людмила.
– Кто такой?
– Не знаю, – призналась Людмила, – но очень хотелось бы узнать.