Москва слезам не верит
Шрифт:
Может, и к лучшему, подумала Катерина. За десять дней я решу все проблемы: и на комбинате, и с Рачковым, за это время он обязательно проявится.
Утром она встретилась с директором Новосибирского завода в бюро пропусков ЦК КПСС на Старой площади.
– Как вы все успели так быстро устроить? – спросила Катерина.
– Через свой обком партии. Нам повезло. Сработаем на конъюнктуре. В понедельник в ЦК совещание по научно-технической революции в промышленности. Им нужны факты: где тормозят эту революцию. Очередная кампания.
Директор, сорокалетний, спортивный, как и она, из нового поколения директоров, все делал быстро. Быстро шел по коридорам, быстро выкурил сигарету перед приемной секретаря.
Секретарь, большой, спокойный, с грустным, почти лошадиным лицом, выслушал аргументы директора Новосибирского завода, перевел взгляд на Катерину.
– Все точно. Добавить нечего, – подтвердила Катерина. – Меня вчера снимало телевидение, я все это сказала, но боюсь – вырежут.
Секретарь снял трубку белого телефона с золотым гербом на диске – это была высокочастотная связь, ее еще называли кремлевской вертушкой, – набрал номер, поздоровался, назвался и сказал:
– Вчера телевидение снимало директора Новомосковского химкомбината Тихомирову. В понедельник у нас совещание по научно-технической революции, ты покажи этот материал в ближайшие дни. Нам нужно поострее. Если надо, подснимите еще, чтобы были конкретные фамилии. А мы сделаем оргвыводы.
Катерина поняла, что секретарь разговаривал с председателем комитета по радио и телевидению. И что сейчас решилась судьба и Петрова, и инструктора ЦК. В интересах большой политики через несколько дней инструктора устроят в научно-исследовательский институт заместителем директора, и на этом его карьера закончится. Что станет с Петровым, она предположить не могла, наверное, отделается выговором, он ведь выкручивался и не из таких ситуаций.
– Спасибо тебе, – попрощался сибиряк. – Ты теперь в нашей команде.
– В какой? – уточнила Катерина.
– В нашей, – улыбнулся директор, – сибирской и уральской. Здесь днепропетровские, вообще украинские, молдавские пока держат верх, но прорываются все больше сибирские и уральские, возьмем и одну псковскую.
– Ладно, я согласна. Вы ребята шустрые, судя по тому, как быстро и точно сработали.
– И меткие, – улыбнулся директор. – Белке в глаз попадаем.
Директор достал сверток и протянул Катерине.
– Тебе сувенир.
– Что это?
– Дома посмотришь. Извини, у меня дела еще в Госплане, а вечером я вылетаю. Встретимся теперь у нас, когда будем подписывать контракт.
Катерина развернула в машине сверток. В бархатном футляре лежало ожерелье из ярко-зеленого малахита. Верну, решила Катерина, слишком дорогой сувенир. Но не вернула. Вечером показала Александре. Та вертелась перед зеркалом, примеряя украшение к блузкам, кофточкам.
– Не отдавай, – умоляла Александра. – Будем носить по очереди. Это же самая дорогая драгоценность в нашем доме.
Александра
– Ладно, оставлю, – успокоила дочь Катерина. – В первый и последний раз.
Вечером позвонил редактор и сообщил, что очерк пойдет завтра после программы «Время», в самое смотрибельное время.
Катерина включила телевизор заранее, поглядывая на часы. Она впервые видела себя на экране. Первая съемка на галантерейной фабрике не в счет, передача шла в прямой эфир и никогда не повторялась. Катерина себе понравилась. Александра была более критичной:
– Надо менять прическу, – заявила она. – Ты как будто дама из шестидесятых годов. Не прическа, а домик из начеса, да еще покрытый лаком. Сегодня в моде естественность.
– Переменю, – согласилась Катерина.
Ее увидели многие. Звонили знакомые и не очень знакомые. Восхищались ее смелостью. Она же ждала звонка от Петрова. Петров позвонил через неделю.
– Я звоню, чтобы попрощаться, – сказал он. – Я уже не член коллегии министерства и не начальник главка.
– И кто же ты теперь?
– Старший научный сотрудник НИИ химической технологии.
– Я тебя поздравляю. У тебя научный склад ума. Ты замечательный аналитик, я у тебя многому научилась. Я недавно разговаривала с редактором телевидения и заметила, что даже твоими словами пользуюсь.
– Какими же?
– Я ему сказала: не делайте из меня противника, потому что я противник неудобный и очень коварный.
Петров помолчал и спросил:
– Кто настоял, чтобы моя фамилия была упомянута в передаче? И не говори, что сама. Я же тебя знаю. Ты отходчивая, не мстительная. Скажи кто? Может быть, это наш последний откровенный разговор. Имею право на откровенность, я ведь тебе помогал, многое для тебя сделал.
– Да, – согласилась Катерина. – Помогал, пока тебе было выгодно, к тому же ты ничем не рисковал, рисковала я одна. А когда коснулось твоей выгоды, ты готов был меня уничтожить.
– Не понимаю. В этом деле нет твоей личной выгоды. Зачем тебе это надо?
– Выгоды личной нет, хотя, наверное, есть. Я дала слово поднять комбинат. Знаешь, у нас на Псковщине всегда была нищета, и советская власть немногое дала. Нищета стала еще большей, раскулачили очень многих. Но когда началась война, нищие, обиженные ушли в партизаны. Знаешь почему? Потому что немцы нас не считали за людей. Я этого не видела, я ведь после войны родилась, мой отец мальчишкой был в партизанах, и моя мать тоже. Ты ведь меня не принимал всерьез. Симпатичная провинциалка, можно переспать, можно помочь при случае. Но можно и уничтожить. Ты объявил мне войну, я ушла в партизаны.